Читать онлайн книгу "Тишина"

Тишина
Василий Митрохин


В поисках тишины мы никогда не задумываемся о том, как безжалостно она будет резать наш слух. И чего она нам будет стоить.Содержит нецензурную брань.





Василий Митрохин

Тишина





Глава 1


Тишина царила над безбрежным, заросшим высокой травой полем. Оно простиралось до самого горизонта, где едва виднелись непреклонные вековые сосны, окруженные трепетно-нежными молодыми березками. И все это было во власти тишины. Казалось, над этими землями даже не пели птицы и не кричали звери, храня такое хрупкое, но одновременно величественное безмолвие. Конечно, это было не так: вот тут, на кочке, высившейся над полем, смешно вытянув шею, сидел суслик, настороженно выглядывающий своих врагов и постоянно докладывающий о происходящем вокруг многочисленным сородичам, что деловито сновали в траве за его спиной; в небесах жаловался на свою горькую судьбу парящий в бело-дымчатых облаках иссиня черный ворон, не забывая при этом присматривать за теми же сусликами – чуть их страж хоть ненадолго зазевается, карканье срывается в радостный хрип и, сложив крылья, ворон устремляется вниз. А только этот сторож обратит на него свое внимание, как ворон начинает кружить над полем, вновь горестно каркая, словно и не было только что молниеносного рывка.

Но это никак не нарушало царящую вокруг тишину. Пусть где-то и пели в траве сверчки, верещали о чем-то своем грызуны, кричали птицы в небе, шуршала земля под сотнями маленьких и не очень лапок – эта земля была полна безмолвия.

А Северный, мегаполис, ближайший из четырех существующих – его рвущиеся к затянутому смогом небу небоскребы в паутине оптоволокна, бесконечные спирали асфальта, миллионы серых, безликих людей и вечный, никогда несмолкаемый шум улиц – располагался где-то вдали отсюда, на севере, в сотнях километров нераспаханных полей, забытой целины и медленно захватывающего свободное пространство леса.

Рушили гармонию единения природы и тишины лишь две незначительные для всего мироздания и довольно существенные для этого уголка мелочи – старое, полуразвалившееся здание, высившееся над травой, устилавшей поле. И одинокий человек, стоявший в нескольких метрах от этого здания.

Марк и сам не знал, как здесь оказался, посреди царства величественной тишины. Он просто пришел. Когда мир изменился, Марк понял, что ему нет места среди людей. Он не понимал их так же, как и они его. Наверное, потому, что они перестали быть людьми, а он… Он еще не стал. И в один прекрасный день Марк не нашел ничего лучшего, чем уйти.

Практически месяц он брел по полям, стараясь держаться дороги, едва видной в густой траве. Казалось, такое невозможно было в окрестностях мегаполиса, но оно было – двадцать лет назад война уничтожила часть дорог, а восстановить их не было нужды.

В пути Марк ночевал или в кустах у дороги, в высокой, по пояс, траве там же, или под каким-либо одиноким деревом. В лес, единственный встреченный ему по дороге, он зайти не решился, обойдя его стороной. Слишком чуждым Марк был для него. Хотя сейчас, да и прежде, Марк для всего мира вокруг был чем-то чужим. Поэтому и шел, куда глаза глядят. И лишь на исходе третьей недели с тех пор, как Марк покинул мегаполис, он оказался здесь. У полуразрушенного здания посреди огромного поля. Что-то подсказывало ему – его долгий путь сейчас был окончен. По крайней мере, на время.

Марк медленно приблизился к зданию и, протянув руку, коснулся стены. Она была шершавой и прохладной. Но побитые временем кирпичи быстро потеплели под его ладонью, будто приветствуя Марка. Он на миг прикрыл глаза, а потом решительно прошел внутрь.

Когда-то здесь была тюрьма. Хотя Марк никогда не видел тюрьму изнутри, но догадаться было вовсе не сложно. В коридоры, ведущие из небольшого помещения, куда вошел и которое Марк мысленно назвал холлом, перекрывали путь решетки, от пола до потолка покрытые ржавчиной. Десятки небольших комнат, в каждую из которых вела из коридора тяжелая металлическая дверь. А в них стояли намертво прибитые к полу столы и лавки, да по две двухъярусные кровати по краям. Все говорило, чем это место было совсем недавно. А еще запах – не пыли, что поднялась столбом от шагов, наверное, первых за эти полтора года, а уныния, боли, смерти и тишины. Именно он больше всего рассказал Марку, чем это здание было когда-то.

И невозможно было поверить, что тюрьму её бывшие обитатели покинули всего лишь полтора года назад. Настолько все выглядело разрушенным и заброшенным. Скорее всего, когда объявили всеобщую амнистию, те, кто здесь мотал срок за различные преступления, вдосталь покуражились над этим местом лишь бы забыть, чем оно было для них совсем недавно.

Спокойно озираясь по сторонам, Марк медленно прошелся по коридору и остановился в раздумьях перед единственной камерой на этаже, у которой не было двери. Что-то в ней беспокоило Марка, но одновременно и манило, требовало, чтобы он вошел туда. И все-таки прошло несколько минут, прежде чем он, решившись наконец, переступил порог этой камеры и огляделся, присев на краешек лавки.

В центре камеры – дубовый стол с прибитой к полу неподалеку единственной лавкой, на которой сейчас и сидел Марк. В дальнем углу от двери стояла кровать – когда-то двухъярусная, теперь она выглядела как обычная – тот, кто смог унести прибитые к полу лавки, снять тяжелую металлическую дверь, не поленился и просто-напросто не очень аккуратно срезал верхний ярус. На стенах были рисунки, как относительно свежие, нарисованные наверняка молодежью яркими красками из баллончиков, так и старые, оставленные, скорее всего, теми, кто сидел здесь, в этой камере, за совершенные ими преступления, и гласящие о свободе, родных и, неожиданно, тишине.

Это камера была практически такая же, как и остальные. Но что-то ее все-таки отличало от других. Может быть, то, что у нее единственной не было двери. Или то, что у нее был свой запах, в котором меньше чувствовались уныние и боль, но больше – тишина. Марк не знал. Да и не хотел знать, собственно.

Все, о чем Марк мечтал сейчас – прилечь на кровать и поспать. Не слыша наконец вечного шума мегаполиса, которого он не любил и всячески всю свою не так уж долгую жизнь не то чтобы избегал, но старался игнорировать. Конечно, в свете последних событий, сейчас в мегаполисе вряд ли было так шумно, как ранее, тогда, когда там еще жил Марк.

Марк поднялся с лавки и, скинув с себя куртку, постелил ее на кровать. После чего сам вытянулся на ней и, блаженно улыбнувшись, закрыл глаза.

Прошло три дня. Все это время Марк много спал, ел консервы из своих небольших запасов, что он набрал в мегаполисе и в деревеньках, в которые он заглядывал по пути, и изредка бродил по наполовину развалившемуся зданию тюрьмы, даже не изучая его, а привыкая. Он часто задумывался, почему он решил остановиться здесь… Это ведь было так странно – поселиться в старой, заброшенной тюрьме. Но пока Марк и сам не мог понять, почему.

Бывал он и вне стен старой тюрьмы. Как оказалось, буквально в нескольких шагах был ручей, в котором он попытался постирать свою одежду, что за долгие дни пути сюда покрылась толстым слоем грязи и пыли. Но у него это получилось плохо. Никогда до этого он не стирал свою одежду вручную, даже и не думал, что такое возможно. Проще было, наверное, найти новую одежду, чем пытаться придать новый вид старой. Зато он помылся сам. Смыл с себя грязь долгого пути и еще не выветрившийся запах мегаполиса. Если он решил начать новую жизнь вне стен мегаполиса, нужно было избавиться от всего, что могло напомнить Марку о нем. Вода была холодной, практически ледяной, но ему было все равно.

Мир, который он так решительно оставил, изменился внезапно. Всего за несколько лет. И так кардинально, что Марк просто перестал его узнавать и не мог понять, что происходит вокруг.

А виной всему была виртуальная реальность. Теперь любой человек, находясь в черте мегаполиса, мог войти в нее везде и всюду. И мог там оставаться вечно. Даже не заботясь о том, что его физическое тело погибло.

Весь мир изменился до неузнаваемости. Жители мегаполисов, там, где виртуальная реальность была общедоступна, работали и жили теперь только в виртуале, совершенно не заботясь о том, что происходит вокруг в реальном мире. А жители сельской местности бросали свои дома и шли в мегаполисы в поисках лучшей жизни.

Роботы заменили людей на производствах: фабриках и заводах, но вскоре перестали быть там нужными. Люди жили в виртуале, где было доступно все, что они хотели. Единственное, что могло их обеспокоить, – это атомные электростанции, от работы которых зависело существование виртуала. И роботы были отправлены туда, для сохранения контроля.

Мир изменился. Вскоре после появления общедоступного виртуала за бессмысленностью и бесполезностью были упразднены семьи и трудовая деятельность. Государства исчезли. И мир превратился в вечный праздник.

Марк даже не сразу понял, что происходит, что мир изменился, а сам он почему-то остался прежним. Сначала его просто не понимали, потом высмеивали и под конец пытались лечить, называя его состояние болезнью, но ничего хорошего из их затеи не вышло. Он просто не хотел принимать мир таким, каким он стал.

Марк провел несколько месяцев в реабилитационном центре, прежде чем его признали невменяемым и выставили вон. И хоть таких, как Марк, проходящих принудительное лечение в реабилитационном центре, было много, но лишь немногие из них не смогли отказаться от прежнего мира. И лишь единицы покинули мегаполис. Они уже были не нужны новому миру. А новый мир не нужен был им.

Марк и сам не мог понять, почему он вдруг решительно покинул мегаполис и отправился в путь. Он мог попытаться жить и в мегаполисе. Обычной жизнью. Без всякого виртуала. Но все, что он хотел, – это тишина. Мегаполис всегда был полон неясного шума, даже после того, как практически все его жители ушли в виртуальную реальность. Гудела паутина оптоволокна, звенели стекла небоскребов. Даже смог, тяжелым, удушливым покрывалом накрывавший мегаполис, как иногда казалось Марку, издавал звуки, которые до дрожи в пальцах пробирали его тело.

Мегаполис не умеет сводить с ума в тишине. Он делает это под звук аплодисментов, шокирующих новостей, крики и матерную брань, веселый смех в прокуренном кафе, визг шин и стук каблуков по дорогам. Даже тогда, когда эти звуки больше не раздаются в реальном мире, а слышны только в виртуале.

Но никто этого не замечает. Звук настолько сильный, яркий, море красок в безумном экстазе – это засасывает как липкое болото, и не замечаешь, как оказываешься на самом дне. Чувства атрофируются, и нет больше романтики, нет больше часов молчания с другом. Нет больше длинных записей от руки в дневнике. Нет тишины. Вот почему здесь можно быть сумасшедшим. Все слишком оглушены, чтобы это заметить. А те, кто могли что-то заметить, сами уже сошли с ума.

Когда Марк отказался от прелестей и возможностей виртуальной реальности, его сочли больным и неадекватным, но только теперь, бродя по коридорам заброшенной, полуразвалившейся тюрьмы, он начал понимать, что болен был мир, а не он. И у него есть шанс для того, чтобы не стать очередной нездоровой клеткой еще агонизирующего, но уже разлагающегося человеческого общества, а создать новый мир – для себя.

Так прошло три дня – в мрачных размышлениях, бесконечном отдыхе и безмолвной тишине, – которых Марк раньше и не знал, в своей прошлой жизни в мегаполисе.

На четвертую ночь тишина смолкла. По старым, ржавым батареям внезапно пронесся барабанной дробью чей-то стук и… Тюрьма ожила. В полумраке замелькали тени, еле различимо, на грани слуха, раздавался чей-то шепот. Стена камеры, где лежал на нарах Марк, содрогнулась от равномерных ударов. Три коротких, три длинных, три коротких… Они становились то громкими, то еле слышными. Тени всколыхнулись, заплясали вокруг Марка, и он почувствовал, как его сердце замерло, сжалось на мгновение, а потом заколотилось часто-часто.

Тюрьма ожила. Три дня она не трогала наглеца, посмевшего войти в нее и остаться. Быть может, это началось и раньше, но погруженный в мысли и утомленный долгим переходом Марк ничего не замечал вокруг. А теперь тюрьма бесновалась, пытаясь изгнать его. Она вовсе не была чем-то, что рушило властвующую вокруг тишину. Сейчас Марк понимал, почему до него никто так и не поселился здесь. Тюрьма ревностно хранила тишину этих мест. И мало кто мог выдержать ее. Она давила своей памятью прошлого, призывая тени тех, кто, однажды преступив человеческие законы, отбывал свое наказание здесь. Стуча в стены, гремя по решеткам и захлебываясь тишиной.

Поэтому тюрьму обходили стороной. Мародеры, большинство из которых только недавно вышли из мест не столь отдаленных, вовсе не горели желанием вновь там оказаться. Даже если тюрьма была давно покинута, как эта. А других с первых же часов нахождения здесь охватывал беспричинный страх, окружали тени, и они не могли просто вынести этого и безоглядно покидали царство тишины.

Но Марк не ушел. Ему просто некуда было идти. Да и продолжать вновь свой путь он просто не хотел. И старая, заброшенная тюрьма должна была примириться с его присутствием здесь.

Но пока тени не оставляли его в покое ни на минуту. В течении нескольких дней и безумных, бессонных ночей Марк искал решение – как изгнать из своего разума и сердца страх перед тишиной.

В итоге Марк свалился спустя три дня, как почувствовал недовольство тишины. И в глубоком, беспробудном сне, что длился практически сутки, он, казалось, нашел выход.

С трудом придя в себя, Марк обошел всю тюрьму и окрестности. Он решил обустроить свое убежище, насколько мог. И пока весь мир сходил с ума, захлебываясь в вымышленной, компьютерной реальности, у него оказалось так много забот, что иногда не хватало времени спать. Чему Марк был внезапно очень рад. Ведь тени на время отступили.

Сначала он расчистил многолетние залежи старой травы у входа в тюрьму. Он убирал ее руками, не используя никаких подручных средств, находя в этом какое-то новое, сладкое чувство. Ему нравилась эта несколько монотонная работа, которая выматывала его к вечеру порой так, что он ложился спать прямо там, у стен, не заходя внутрь тюрьмы. И работа помогала ему не думать. Почему-то размышления об изменившемся мире иногда вызывали у него глухую тоску. И все валилось из рук. В такие минуты он мечтал о своем возвращении в мегаполис. Но уже почти собравшись в путь, понимал, что там ему не будет ни места, ни жизни. И вновь принимался за работу. Чтобы просто не думать.

После того как он собрал всю траву возле входа и забросал ею одну из камер, Марк принялся за обустройство самой тюрьмы. В ее левом крыле он обнаружил едва живую систему отопления и попытался ее отремонтировать. Но практически сразу понял, что без набора инструментов, из которых у него был только старый, проржавевший насквозь напильник и молоток с поломанной ручкой, найденные в одной из камер, эта затея была бессмысленна.

Инструменты можно было найти в заброшенной деревне примерно в сотне километров на северо-востоке отсюда. Она была самая близкая от тюрьмы, насколько Марк мог знать. Там же Марк хотел пополнить запас продуктов. Путь туда занял чуть меньше суток. Уже научившись ходить, Марк шел, погруженный в мысли, и не особо смотрел по сторонам – все, чем его могла поразить природа, он уже видел и не придавал этому значения. У него была цель, а остальное неважно.

Продукты он нашел практически сразу – в небольшом магазине на центральной площади деревни. Уходя, хозяева оставили магазин открытым, что было очень удобно не только для Марка, но и для многочисленных мародеров, бродящих по окрестностям мегаполиса. Сейчас им не было дела до других людей, они всеми правдами и неправдами пытались проникнуть в мегаполис, попутно обчищая его округу. Но Марк все равно опасался с ними встречаться. Для них человеческая жизнь никогда не являлась ценностью. Поэтому действовать нужно было быстро. Тем более что, судя по всему, в эту деревню мародеры еще не наведывались. И могли появиться в любой момент.

Только вот магазин был продуктовым, в нем не было хозяйственного отдела, где могли быть так необходимые Марку инструменты. И ему ничего не оставалось, как пройтись по домам. Практически сразу ему повезло – в третьем по счету была не только открыта дверь, но и в небольшой прихожей у стены лежала сумка с инструментами.

Собрав все нужное, Марк двинулся в обратную дорогу. Ему не хотелось оставаться здесь. Не хотелось отдыхать. Несмотря даже на усталость, сковывающую его мышцы. И спустя сутки Марк повалился на кровать в той самой камере, откуда два дня назад он двинулся в путь. Тюрьма встретила его тишиной. И вновь даровала его душе покой. Сейчас его не пугали даже тени, что вскоре должны были потревожить его. Он больше не боялся тишины. Будучи в деревне, он чувствовал всеми клетками своего тела медленно нарастающий шум мегаполиса. Чувствовал, как он проедает его внутренности и зовет вернуться обратно в мегаполис. В этот безумный мир.

Хорошенько выспавшись и отдохнув после вылазки в деревню, на что у него ушло еще два дня, Марк вновь принялся за работу. Осень была уже совсем близко, и ночи становились все холодней. Поэтому отопление нужно было наладить как можно быстрее.

Никогда не бравшийся за такое, Марк провозился с восстановлением системы отопления в тюрьме чуть больше недели. Но в котле все равно постоянно что-то шипело, дребезжало. А ссохшиеся и заржавевшие за какие-то полтора года бездействия трубы текли так, что по всей тюрьме раздавалась барабанная дробь капели.

Эти звуки сильно напугали Марка. За время, проведенное здесь, он привык к тишине, царящей в тюрьме и ее окрестностях. Даже когда он только работал над системой отопления, поскрипывание гайки под гаечным ключом ему казалось святотатством, нарушающим гармонию этого мира. А сейчас в тюрьме воцарился грохот. Тот самый шум, от которого он сбежал из мегаполиса. И теперь он его принес сюда. Казалось, не существовало способа его заглушить. Кроме, возможно, того, чтобы взяться вновь за инструменты и подлатать дребезжащий котел и устранить все течи в трубах.

Марк принялся за работу с еще большим энтузиазмом. Но чем больше он латал трубы, ставя хомуты, а где – просто-напросто подкручивая гайки, тем больше понимал, что их капель не разрушает царящую вокруг тишину, а дополняет ее. Тишину, давным-давно захватившую власть над окрестностями, нельзя было уничтожить чьим-то одиноким вмешательством. Будь то даже капель труб вновь ожившей тюрьмы. Тишина не могла быть вечной и уже умирала, когда Марк только переступил порог заброшенной тюрьмы. Но в этом была ее прелесть. Ведь она возрождалась на мгновения после трепетания ветра над полем, скрипа кирпичей, топота пробежавшего зверя по опушке леса. И только услышавший и почувствовавший ее среди вечного гула жизни мог быть свободен.

Время за работой пролетело незаметно. Марк и сам не понял сразу, что уже наступила осень. И пришли новые заботы – зима в этих местах была довольно теплой, но снежной, и перед Марком встал вопрос провианта. Он полагал, что по глубоким сугробам, которыми покроется поле вокруг тюрьмы, ему будет довольно тяжело выбираться в вылазки в ближайшие деревни. Поэтому провиант нужно было набрать сейчас, не откладывая на потом.

Первая вылазка прошла довольно успешно. Марк набрал полный рюкзак еды и нашел в одном из домов ружье с полной пачкой патронов. Хоть Марк и был очень мирным, спокойным по натуре человеком, но с мародерами, которых становилось все больше, он не собирался договариваться. Да и они вряд ли бы просто так отобрали у него рюкзак, но и подарили бы Марку вечное безмолвие. Поэтому Марк рисковать не собирался.

Вторую вылазку за провиантом он совершил спустя пару дней после того, как вернулся с первой. И она тоже была довольно удачной. Марк нашел второй рюкзак и не удержался, набил его книгами. Возвращаться было намного тяжелей, но спустя сутки он переступил порог тюрьмы, ласково встретившей его объятьями тишины.

Отдыхая после второй вылазки, Марк все чаще стал задумываться о том, что все, что с ним происходит, как-то нереально. И раз за разом ощупывал запястье, пытаясь на нем найти браслет доступа в виртуал. Ведь все было слишком просто. Он как будто управлял кем-то. Это было словно тренировочный уровень обучающей игры. В которые нередко за месяцы лечения его загружали в реабилитационном центре.

Но истинная реальность сразу же указала ему его место. Третья, спустя неделю после того, как он вернулся из последней, вылазка с самого начала не задалась. Не успел Марк отдалиться от тюрьмы и на пару километров, как пошел проливной дождь, мгновенно превративший землю в грязь. В итоге замерзший и промокший Марк добрался до деревни не спустя сутки, как раньше, а намного позже. Путь от тюрьмы до деревни на это раз занял у него полтора суток. А дождь и не думал прекращаться. Но на этом неудачи не закончились. Едва войдя в магазин, Марк обнаружил там двух вооруженных мародеров, обчищавших полки. Марк успел ретироваться, пока они его не заметили, но, забежав в ближайший дом, он наткнулся на дуло ружья, направленное прямо ему в грудь. Ружье держал в руках довольно пожилой мужчина. Небритый, худощавый и одетый в потрепанный свитер и потертые брюки, он напугал Марка больше, чем мародеры. Своей решительностью и строгим, внимательным взглядом, которым он окинул его.

Марк медленно поднял мелко дрожащие, как он мельком заметил, руки вверх. Дед вздохнул, улыбнулся и убрал ружье…

На следующий день Марк, хорошенько отдохнув, покинул деревню с двумя полными рюкзаками, которые ему помогал собирать дед. Как выяснил Марк в беседе с ним, дед и не думал покидать деревню и перебраться в мегаполис. Его не манила праздность и бессмертие виртуала. Слишком долгую жизнь он уже прожил. Он видел Марка в прошлые его вылазки и именно он ему подкинул ружье с патронами в деревню. Марк пытался его уговорить пойти с ним, но дед наотрез отказался. Эта деревня была его домом.

Вернувшись в тюрьму после третьей вылазки, Марк озаботился защитой своего пристанища – мародеры были совсем близко и могли нагрянуть в любой момент. Первым делом он снял дверь с другой камеры и повесил на вход в ту, которую облюбовал с первого дня пребывания здесь. Во-вторых, он хотел восстановить забор, наверняка стоявший вокруг тюрьмы в незапамятные времена, но не нашел даже его следов. И отказался от этой затеи. Тем более, как он понял уже после – мародеры бы наверняка заинтересовались внезапно возникшим забором.

По той же причине Марк закрыл некоторые бреши в стенах только в правом крыле. Левое он оставил практически нетронутым. Там и так работал котел отопительной системы. И у тех, кто войдет в тюрьму, могли возникнуть вопросы насчет его рабочего состояния. Марк не боялся соседей, сама тюрьма бы не пустила их надолго, но лучше было перестраховаться.

Марк попытался наладить в своей камере и электричество, но у него ничего не вышло – линия электропередачи, ведущая в тюрьму, давным-давно была обесточена. А чтобы наладить дизельный генератор, стоявший в подвале левого крыла, неподалеку от котла, нужны были не только удача и время, но и знания, которых, к несчастью, у Марка не было.

Как-то незаметно неожиданно короткая осень закончилась, и наступила зима. Как и ожидал Марк, она была довольно теплой и снежной. Буквально за считанные дни бескрайнее поле покрылось глубокими сугробами, а лес на краю поля надел снежные шапки. Дни становились все короче, и все больше времени Марк проводил в своей камере, размышляя или читая книги под свет свечей, которых ему с достатком положил в рюкзак дед из деревни. Раз в сутки он подкидывал в котел угля, которого в погребе хватило бы, по самым скромным расчетам Марка, на несколько десятков лет.

Шли дни, мелькали ночи. И Марка все чаще начала одолевать тоска. Он стал замечать, что разговаривает сам с собой. Обо всем и ни о чем одновременно. Просто чтобы заполнить царящую вокруг тишину, лишь изредка прерываемую шелестом переворачиваемой страницы, скрипом кровати или шумом ветра, гуляющего по пустым коридорам тюрьмы.

Боязнь молчания, страх тишины. У современных людей свои фобии. Тишину нужно обязательно заполнить какими-нибудь звуками. Радио, магнитофон, телевизор, болтовня. Все это нужно не для получения информации. Все это нужно, чтобы убить тишину. Они не хотят этой близости. Она им неприятна, как мысль о сексе со старухой. Они просто болтают или включают на полную громкость радио. Это приносит им успокоение.

Но в тоже время Марк понимал, что тоска его глупа. По чему он тосковал? По больному миру, который не хотел его принять? По людям, что ради бессмертия отказались от всего? Быть может, в виртуале и открывали что-то новое, шел прогресс, но он никому не был нужен. В виртуальном мире человек мертв. Потому что он не развивается, он лишь существует. Да и то, как набор двоичного кода.

Когда он покинул реабилитационный центр, в котором его пытались вылечить, он многое увидел. И понял, что никогда этого не забудет. Марк шел по мегаполису и с каждым шагом убеждался, что поступает правильно. Человеческий мир не изменился, он уничтожил сам себя в своем безумном стремлении обрести бессмертие. Всюду, куда падал взгляд Марка, были люди. Точнее, уже их пустые оболочки. Они стояли на улицах, лежали на автобусных остановках и скамейках вдоль тротуара. Их пустые, бессмысленные глаза смотрели куда-то вдаль, кожа была сероватого оттенка, а на руках сверкали браслеты для связи с виртуалом. Многие тела уже были покрыты легким налетом пыли или разлагались. Смрад от них разъедал смог, а обычный шум мегаполиса сменился на несмолкаемый гул затмивших небо насекомых. Какое-то движение создавали только снующие повсюду роботы, не обращавшие совершенно никакого внимания на человеческие тела вокруг. Марк медленно шел по улицам мегаполиса, смотря и запоминая. Мир, который он покидал, был мертв. И ничего с этим Марк уже поделать не мог. Только идти прочь.

Но и жизнь вне виртуала и мегаполиса, по мнению Марка, была неправильной. Здесь все сводилось к выживанию. И если человек был слаб и не мог преодолеть такие испытания, то ему была одна дорога – в мегаполис, в вечно праздный мир виртуала. Или же, если по каким-то причинам путь туда ему был закрыт, учиться выживать или умереть.

За этими размышлениями Марк нашел себе новое занятие. Он стал вырезать ножом из кусочков дерева разные поделки. Сначала они получались страшными и корявыми, но с каждым разом становились все лучше и лучше.

Так день за днем, неделя за неделей шла зима. Марк читал, вырезал деревянные игрушки и размышлял. Несколько раз в тюрьму наведывались небольшие группы мародеров. Марк пережидал их, закрывшись в камере. Пошарившись по пустым камерам и не найдя ничего путного, мародеры не задерживались надолго и уходили. Марк успевал заметить идущую в сторону тюрьму группу мародеров и тушил котел. И тени, тишина и холод, что мгновенно охватывал своими объятьями полуразвалившееся здание, не давали мародерам чувствовать себя здесь хоть немного уютно.

Наконец наступила весна. Сугробы на полях таяли, оставляя грязь и огромные лужи. А рюкзаки с провиантом уже показывали дно. Там завалялись только несколько клубней картофеля, уже пустивших корни. Марк, не задумываясь, выкинул их в поле неподалеку от тюрьмы.

Пора было в вылазку. Марк собрался быстро, но не успел пройти к выходу из тюрьмы, как дверной проем, залитый солнечным светом пересекла чья-то тень. На пороге стояла девушка с мальчишкой, крепко сжимающим ее руку. Девушка испуганно посмотрела на замершего Марка и тихо проговорила:

– Здравствуйте!




Глава 2


Повисла тишина. Марк с некоторым удивлением рассматривал девушку с мальчиком, застывших на пороге. За зиму он настолько отвык от людей, что ему было одновременно и приятно, и больно слышать вновь человеческую речь. Громкие крики и пьяные возгласы мародёров, несколько раз наведавшихся в заброшенную тюрьму за зиму, Марк в принципе не считал за таковую.

– Здравствуйте, – повторила девушка, наконец прервав надолго воцарившееся молчание. – Меня зовут Элис. А это Патрик, – указала она на мальчика, с интересом осматривающегося вокруг. – И мы… – тут она осеклась, столкнувшись с строгим и изучающим взглядом Марка. – …Пожалуй, пойдём.

Она отступила на шаг, и тут Марк молча поднял руку вверх, призывая её остановиться. А потом поманил за собой. От него не ускользнуло промелькнувшее в глазах девушки облегчение. Марк усмехнулся и прошёл до камеры, куда он летом скидывал сено. Только у входа в неё он обернулся – девушка с мальчиком осторожно следовали за ним. Марк указал на дверь камеры и произнёс:

– Располагайтесь.

– А вы? – слегка удивлённо спросила Элис.

– Еда кончилась, – Марк указал на пустые рюкзаки за спиной.

– У нас есть! – живо отозвалась Элис, продемонстрировав Марку тощий маленький рюкзачок.

– У вас, – кивнул Марк. – Но не у меня.

Он повернулся и зашагал к выходу. И уже возле порога внезапно бросил через плечо:

– Через сутки вернусь.

Солнечный свет на миг ослепил глаза, и Марк переступил порог тюрьмы, оставив позади себя удивлённо смотревшую ему вслед девушку, все еще крепко державшую за руку мальчика.

Уже идя по полю, Марк вдруг задался вопросом, почему он пустил в своё убежище незнакомых ему людей и тем более сообщил им, когда вернётся. И не смог дать себе ответ. То, что с первой же секунды знакомства Элис с Патриком показались ему беззащитными, не было оправданием. Лишь неимоверно наивной глупостью. Он не знал их, и от них можно было ожидать чего угодно. Возможно, когда он вернётся, в тюрьме уже засядут мародёры. Но Марк почему-то поверил им. Что-то Марк увидел во взгляде Элис. Что именно, он не мог сказать и объяснить даже самому себе. Что-то родное, близкое, то, что он видел порой и в своих глазах.

Задумавшись, Марк не заметил, как прошёл несколько километров по бескрайнему, залитому солнечным светом полю. Совсем близко уже была благодатная лесная тень. Внезапно со стороны леса раздались выстрелы, и на опушку вышли несколько человек. Марк бросился на землю и замер, молясь о том, чтобы его не заметили.

Один из мародёров поднял ружье и, нажав на спусковой крючок, выстрелил в воздух. В тот же момент в его ухо врезался кулак. Ударивший, как смог разглядеть Марк, был лучше одет и снаряжён и скорее всего был лидером группы.

– Ты чего? – заорал стрелявший.

– Хорош палить! Патронов и так мало, – зло ответил ему лидер. – Ну, чего встали? – обратился он к группе. – Нам топать еще долго.

– А куда мы чапаем? Ты хоть намекни, Артист, – потирая ухо, спросил стрелявший.

– Не твоё дело, – отрезал Артист. – Пошли, убогие! Чего застыли?

Мародёры медленно двинулись в путь. И насколько понял Марк, не в сторону заброшенной тюрьмы, а куда-то на северо-восток. Что там было, Марк не знал. Может быть, еще не тронутые деревни или другой мегаполис, вход в который был проще для мародёров, чем в тот, что покинул Марк. Но это было не важно. Главное – мародёры уходили из окрестностей старой тюрьмы.

Дождавшись, когда последний из мародёров скроется за горизонтом, Марк поднялся и продолжил путь. Но теперь он был намного осторожней. Полностью сосредоточился на дороге и не позволял себе погрузиться в мысли. Марк шёл быстрым шагом, постоянно оглядываясь и прислушиваясь.

Километры мелькали под ногами. Незаметно на землю опустились сумерки. На этот раз Марк решил отступиться от своего правила не отдыхать. Полгода, проведённые практически без особых физических нагрузок, всё-таки сказывались. Марк устал. И, недолго думая, он расположился под огромным, в несколько обхватов, деревом. Единственная проблема – спать было не очень удобно. Постоянно сквозь куртку и штаны в тело впивались какие веточки, шишки; налетел гнус, которого за время пути Марк не особо замечал, но сейчас он на время стал его жертвой. Еще Марк очень боялся просто замёрзнуть. Хотя ночь обещала быть тёплой, насколько он мог судить по облакам, медленно плывущим в небе, но все равно Марк не сильно надеялся на свои способности предсказателя погоды и некоторое время размышлял, как ему утеплится на время отдыха. Он видел спальный мешок в одну из прошлых вылазок в деревне, но не думал, что он ему когда-нибудь понадобится. Некоторое время Марк колебался, но усталость всё-таки победила. Он сел, прислонился к прохладной коре дерева спиной, поплотнее закрыл куртку. И закрыл глаза.

Марк проснулся на рассвете. По большей части из-за того, что сильно продрог. Яркие лучи весеннего солнца, только-только поднимающегося из-за горизонта, играли бликами на листьях, постепенно запутываясь в ветвях деревьев. То тут, то там виднелись шапочки еще не растаявшего снега. Легкие порывы ветра ласково гладили Марка по щеке. Он улыбнулся и медленно поднялся, оглядываясь вокруг. С его одежды звонкой капелью посыпалась утренняя роса, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Марк на секунду замер, а потом потянулся, широко раскинув руки, и внезапно громко засмеялся. Ветер подхватил его смех и, разорвав на мелкие клочки эха, раскидал его по ветвям деревьев на километры вокруг.

Мир был полон тишины. Даже Марк не в силах был что-то изменить. И никто другой. Теперь тишина была с Марком не только в старой, заброшенной тюрьме, но и повсюду. В эти мгновения, когда он стоял под деревом весь мокрый и громко, счастливо смеялся, Марк осознал, что даже если он сейчас не находился бы посреди леса, а был в центре мегаполиса, ничего бы не изменилось. Вечный гул мегаполиса больше никогда не сможет выкорчевать тишину из его сердца и разума. Она с ним навечно. И он, потеряв всякую осторожность, громко смеялся, смотря, как первые лучи солнца ласкают верхушки деревьев.

Но опьянение счастьем было кратковременно. Где-то в глубине леса грохнул и раскатился эхом выстрел. Марк встрепенулся, собрался. И, подхватив пустой рюкзак, трусцой двинулся вглубь леса, сознательно делая крюк в сторону от того места, откуда послышался выстрел.

Шёл он молча, постоянно прислушиваясь и стараясь сам сильно не шуметь. Где-то щёлкнет ветка, заголосит встревоженно птица – Марк затаился. Те, кто знал лес получше Марка, всяко были и в рядах мародёров.

Не прошло и несколько часов, как Марк понял, что заплутал. Раньше, в прошлые свои вылазки, он шёл напрямик, особо не опасаясь встреч с мародёрами и надеясь на удачу. Сегодня же его подвело не только собственное чутье направления, но и то, что он дважды делал большой крюк.

Марк остановился у старой, покорёженной временем и погодой сосны и огляделся. Вокруг был всё тот же лес. И никаких подсказок. Только солнце, что было уже довольно высоко, могло помочь Марку. Он хорошо помнил, что оно встаёт на востоке. А деревня, куда он шёл, была где-то на северо-востоке. На глаз определив направление, Марк двинулся в путь. С его лица ещё долго не сходила какая-то глупая ухмылка. Это и вправду было смешно – заблудиться и искать дорогу по солнцу. Как-то по-детски. Марк ожидал чего-то более серьёзного – нападения мародёров, сильной непогоды… Но заплутать в трёх соснах… Конечно, у Марка было оправдание – не сделай он тех крюков, он с лёгкостью мог нарваться на мародёров, которые вряд ли бы его оставили в живых. Но он думал, что изучил немного окрестности тюрьмы и не мог в них заблудиться. А получилось как раз наоборот.

Так вот и вышло, что к знакомой деревне Марк шагал не как обычно чуть меньше суток, а едва ли не двое. И вышел к ней со стороны леса, а не поля. Лес заканчивался на холме, одна сторона которого была словно откусана гигантскими челюстями. Даже неискушённому взгляду Марка было видно, что это не время над ним так постаралось, а люди. С давних пор деревенские жители рыли этот холм, добывая песок и глину для своих нужд.

Сгущались сумерки. Марк стоял на обрыве, и его взору открывалась вся деревня. Во время прошлых вылазок Марк так и не удосужился изучить её получше. Он лишь набивал рюкзаки едой и уходил. А теперь мог повнимательней её рассмотреть.

Деревня была небольшой и когда-то, наверное, уютной. Всего десяток дворов. И магазин на центральной площади. Раньше здесь, у магазина, наверняка всегда толпились люди – бегали, смеясь, дети; хозяюшки спешили за товаром в магазин, судача о чем-то с соседками, а мужики степенно обсуждали последние новости за чарочкой пива. Теперь всюду царило запустение. Мир изменился, и люди, бросив все, поспешили за мечтой. А дома… Дома остались ждать возвращения своих хозяев и быстро обветшали. Быть может, от тоски, если они умели тосковать.

Больше половины домов в деревне уже смотрели на мир выбитыми окнами и дверями. В магазине не осталось ни одного целого стекла. Лишь мельком взглянув на него, Марк сразу понял – здесь продуктов он больше не найдёт. Да и во всей деревне, скорее всего, тоже.

Марк нашел взглядом дом, в котором жил дед, и решительно начал спускаться вниз. Даже если он пришёл сюда сегодня зря, не навестить старика было бы неправильно.

Довольно быстро дойдя до деревни, Марк пошёл по ней медленным шагом. И каждый ему давался всё с большим трудом. Если бы кто-нибудь ему сказал ранее, что у деревень есть души, сейчас бы Марк посчитал, что душа этой деревни – мертва.

В прошлые свои вылазки сюда он хоть не особо оглядывался по сторонам, но многое видел. Стены домов тогда ещё хранили тепло ушедших хозяев – казалось, моргнёшь, а они возникнут словно ниоткуда. Забегает детвора вокруг тебя; усмехаясь в бороду, помашет тебе с завалинки беззубый дед; проходящая мимо девушка предложит напиться молока из крынки… А сейчас деревня была полна тишины. Могильной, мёртвой тишины.

Будто траурным маршем прошагал Марк по деревне. И остановился только напротив дома старика. В отличие от большинства домов, увиденных Марком, он выглядел не в пример лучше. Все стекла были целы и стояли в окнах. И дверь была на месте. Секунду промедлив, Марк поднялся на крыльцо и дёрнул дверь за ручку. Она неожиданно легко поддалась и открылась.

Смрад. Тяжёлый, трупный. Такой Марк уже чувствовал однажды – когда покинул реабилитационный центр в мегаполисе. И он бегом ринулся внутрь, прикрыв нос и рот.

В доме ничего не изменилось, словно, ограбив всю деревню, мародёры обошли этот дом стороной. И, остановившись напротив кресла в гостиной, Марк уже знал, почему.

Там сидел дед. Он умер скорее всего несколько месяцев назад. На подлокотнике кресла всё ещё покоилось наверняка заряженное ружье. И полусгнившая, с обнажившимися белыми костями пальцев рука всё ещё крепко сжимала цевье.

Марк долго стоял над трупом. Он не знал, что делать ему дальше. Нужно было похоронить старика, но прикасаться к полусгнившей плоти было выше его сил. Да и, собственно, кем ему приходился этот старик? Никем. И Марк ничего ему был не должен. Но всё же просто уйти Марк не мог. Это было бы неправильно.

Старик был душой этой деревни. Он умер вместе с ней, так и не покинув её ради праздной пустоты. И хоть он не продержался долго, не сделать такую малость – даровать его собственной душе покой – было бы кощунством.

Сомнения были долгими, но всё же Марк решился. Он аккуратно положил тело старика на пол, решив завернуть его в ковёр, чтобы ему было удобней его нести. Но только он взялся за ковёр, и ему внезапно стало стыдно перед стариком. Марку пришла в голову мысль, что старик хотел бы проститься со своей деревней, посмотреть на неё в последний раз, хотя бы уже мёртвыми глазами.

Марк поднял тело на руки, едва заметно дрожа от страха, и стремительным шагом вышел из дома. Спустившись с крыльца, он чуть замедлился, давая старику насмотреться, надышаться родной деревней.

Путь Марка лежал на западный край деревне, где возвышался еще один холм. Стоя на обрыве, Марк разглядел, что там находилось небольшое кладбище.

И теперь он шествовал туда – медленно, скорбно неся свою ношу. Дойдя до кладбища, Марк в который раз проклял свою непредусмотрительность. Он шёл сюда, чтобы выкопать могилу, а лопату позабыл. Бережно положив тело старика на землю, Марк решил быстро вернуться. В прихожей дома, в котором жил старик, он видел лопату. Что-то в этом было. Раскопать могилу старику его же лопатой. Марк повернулся – и у ограды увидел лопату, воткнутую в землю. Она была насквозь проржавевшей, но всё же была. Почему-то Марк не хотел оставлять тело старика, не хотел уходить, прежде чем отдаст ему последний долг…

Земля была мерзлой. Лопата нехотя, дюйм за дюймом, вгрызалась в неподатливую твердь. Монотонная, тяжелая работа позволяла Марку не думать, окунуться в тишину. И забыть на миг весь ужас произошедшего. Хотя у него это плохо получалось. Конечно, Марк уже видел мёртвых. И не чувствовал по поводу их смерти ничего. Но смерть старика, имени которого Марк даже и не знал, очень сильно тронула его. Все чаще и чаще он останавливался, опираясь на лопату, чтобы вытереть льющиеся градом слезы, а не пот. Марк на секунду замирал, прижав ладони к глазам, а потом вновь хватался за лопату, остервенело разрывая землю.

Наконец Марк решил, что для могилы яма вполне прилична. Отбросив лопату, он успел только выбраться из могильной ямы. И замер. Неподалёку от него сидел мужчина. В кожаной куртке, джинсах и крепких ботинках. Лица его Марк не видел. Только вспыхивал уголёк сигареты.

Марк медленно наклонился, пытаясь дотянуться до лопаты, и в то же мгновение, когда это ему удалось, прозвучал спокойный голос:

– Не надо. Мы не для этого здесь, – произнес мужчина, поднимаясь на ноги.

– А для чего? – промедлив секунду, решился спросить Марк. В его представлении мародёр, а мужчина был именно им, так себя вести не должен был.

– Помочь, – кратко ответил мужчина и быстрым шагом приблизился у Марку, давая тому разглядеть своё лицо. – Узнал?

– С чего бы? – отозвался Марк.

– Ну как же, – усмехнулся мародёр. – А разве на поле не ты лежал? Знаешь ты меня. Так что хватит ершиться. Я не грабить тебя пришел.

– А для чего? – повторил свой вопрос Марк. Конечно, он узнал этого мужчину. Мародёр с погонялом «Артист». Лидер. И скорее всего, где-то рядом были и остальные бандиты.

– Я же сказал – помочь, – вздохнул Артист.

– В чём помочь? Умереть? Могилку себе я уже раскопал, – зло усмехнулся Марк.

– Да разве это могила? – скривившись, спросил Артист. – Если ты хотел уважить старика, то это не то. Так ты его только оскорбишь!

– Не понял, – протянул Марк.

– Чего тут непонятного, парень? Не хоронить тебя я сюда пришел. А старика уважить, – скрестив руки на груди, произнес Артист.

– То есть деда похоронить?

– Ну да. Я так и сказал.

– Но ты же преступник, мародёр. Зачем тебе это?

– И что, раз преступник – значит, не человек? Обидно, парень.

– Не пытайся мне доказать, что вы нормальные. Я для таких, как ты, – всего лишь добыча.

– В поле – возможно. Не отрицаю. Но не здесь и не сейчас. Кто же я буду, если на кладбище грабить начну? – спокойно произнес Артист и, наклонившись, подобрал лежавшую у его ног лопату. – Ладно, хорош разговоры разговаривать, надо дело сделать. Нехорошо это, когда мертвец неупокоенный.

– Будто ты всех своих жертв закапываешь, – усмехнулся Марк, тоже поднимая лопату.

– Ну, всех, не всех, но стараюсь как-то уважить. Хотя я вообще убивать не люблю, – пожал плечами Артист и, отвернувшись от Марка, заорал в ночь. – Трухлявый, тащи кайло. Лопаты землю не возьмут.

Спустя минуту на кладбище закипела работа. Как понял слегка удивлённый этому Марк, Артиста мародёры слушались беспрекословно. И неплохо разбирались в искусстве копки могил. Как-то внезапно вокруг Марка появилось много людей. Двое рубили поруб, еще трое стучали молотками, собирая из неизвестно откуда взявшихся досок гроб. Трухлявый – маленького роста мародёр с крысячьей мордой, обезображенной шрамом, пересекающим левую щеку, – усердно долбил кайлом землю. Артист и Марк работали лопатами…

Спустя несколько часов усердной работы могила была готова. Занимался рассвет. Тело старика, уже укутанное в саван, Артист и Марк аккуратно положили в гроб и заколотили гвоздями крышку. Моби и Дик – двое неразлучных братьев верзил – опустили гроб в могилу. Все мародёры вместе с Марком прошлись вокруг могилы, бросая вниз горсти земли…

Когда могила была закопана, Марк установил наспех сделанный крест и повернулся к Артисту:

– И что теперь? Рядом меня положите?

– Окстись, придурок! – рыкнул на него Трухлявый. – Кто же на святой земле непотребства вытворяет? Мы же не нелюди какие-то, понятия знаем.

– Ладно тебе, Трухлявый, – усмехнулся Артист. – Не видишь, боится парень. И правильно делает. Да только ты всё правильно сказал. Не тронем мы тебя, чудило, – обратился он к Марку.

– Как-то это странно! – пожал в недоумении плечами Марк.

– Да ничего странного, – засмеялся Артист. – Я же тебе говорил – не люблю я убивать почём зря. Давай лучше присядем, помянем старика.

– Это дело, – улыбнулся Трухлявый.

– Э, нет, брат. Не с тобой. Я с парнем хочу наедине посекретничать.

– Что он, девка, что ли? – удивился Трухлявый.

– А если двину? – нахмурился Марк.

– Вот, это по-нашему! – воскликнул Артист. – Давай, парень, присаживайся! А ты, Трухлявый, отчаливай к остальной братии. У них уже пойло льётся.

Артист, после того как Трухлявый ушёл, шустро разлил из фляги по стаканчикам, что он достал из внутреннего кармана куртки, и протянул один Марку.

– Выпьем?

Марк молча взял стаканчик и опрокинул его содержимое себе в глотку.

– Ну могёшь, – протянул Артист и разлил по второй. – Тебя хоть как звать, парень?

– Марк. А зачем тебе?

– Да чтоб безымянным не хоронить, – засмеялся Артист.

– А старика имени я не знаю, – протянул Марк, оглянувшись на могилу.

– Ну тут ничего не поделаешь, – сказал Артист. – Можно, конечно, в его доме пошуровать, найти документы. Но мне это без надобности.

– Жаль. Одному хреново. Даже не так. Страшно.

– Понимаю. Давай по третьей. За деда.

Они молча выпили и несколько секунд молчали.

– Ты из мегаполиса, да? – спросил Артист.

– Да. Год назад ушел.

– Зачем? Там же халява!

– Не моё это, – ответил Марк.

– А ты из этих, – усмехнулся Артист. – Лост.

– Чего?

– Так таких, как ты, зовут те, кто живут в мегаполисе. Потерянные, Ушедшие. Лосты.

– А ты сам, что, был в мегаполисе?

– Нет. Туда уже год как никому дороги нет. Тем более таким, как я. Я же преступник. А согласно директиве 21, ни один преступник не имеет права не только войти в виртуал, но и пересекать границы мегаполиса.

– Что за директива? Я о ней не слышал, – удивлённо спросил Марк.

– Конечно, не слышал. Год как живёшь в полном одиночестве в тюрьме. Местные мародёры, а они о тебе прекрасно знают, тебя шизиком кличут. Я, если честно, до сегодняшнего дня был с ними солидарен.

– Так все-таки, что это за директива?

– Директива 21. В ней оговариваются все лица, что не имеют права доступа в мегаполис и виртуал. Кстати, ты под эту директиву тоже подходишь.

– С какой это стати? Я же житель мегаполиса. Мне говорили, я в любой момент могу вернуться!

– Нет. Пункт 1.2. «Все, кто покинул по какой-либо причине мегаполис и добровольно отказался от виртуала, в дальнейшем не допускаются в мегаполис и не имеют право пользоваться виртуалом», – наизусть процитировал Артист.

– Бред какой-то. Кто издал эту директиву? – воскликнул в сердцах Марк.

– Говорят, что пользователи виртуала всеобщим голосованием. Но я в это верю с трудом. Без власти никакая система невозможна. Значит, есть кто-то, кто заведует этим всем. Но кто он или они – меня не спрашивай, не знаю. В одном я только уверен – в мегаполис сейчас не пробраться. Когда мы встретились на поле, где ты показал нам своё искусство сливаться с травой, – улыбнулся Артист, – мы как раз шли к стоку канализации. Месяц назад это было уже единственным местом, где можно было попасть в мегаполис. Все остальные пути ранее уже были перекрыты. Охрана из людей и роботов. Но теперь и канализацию закрыли. Зачем? Я тоже не знаю. Одно точно – Артист со своей бригадой уходит на восток. А тебе, Марк, я советую вернуться в старую тюрьму. Совсем скоро на полях станет жарко. Ведь, в принципе, нам, мародёрам, не нужен мегаполис. Оглянись вокруг, Марк, здесь столько земли… Драка за неё будет страшной. И я в этом участвовать не собираюсь.

Закончив говорить, Артист выпил очередной стакан и жестом подозвал Трухлявого:

– Дай рюкзак.

– Артист, ты чего? А мы что жрать будем?

– Заткнись и дай рюкзак! – рявкнул Артист. Спустя несколько секунд Трухлявый притащил доверху набитый рюкзак и положил возле Марка.

– Держи, это тебе, – произнес Артист. – На пару недель хватит. Если девчонка не сильно прожорлива. В дальнейшем советую тебе ходить на запад, там много деревень еще не обчищено. Да и поближе они к тюрьме.

– Спасибо, – кивнул Марк, слегка оторопев.

А Артист тем временем уже поднимал свою бригаду на ноги, и не успел Марк опомниться, как мародёры ушли.

– А что там, на востоке? – закричал он им вслед, не надеясь на ответ.

– А чёрт его знает!




Глава 3


Кладбищам больше всего идёт осень. Не весеннее буйство жизни, кажущееся стыдным в местах упокоения, не знойная истома лета, даже не зимний саван – осень, порог забвения.

Осеннее кладбище – зрелище из особых. Царский пурпур и утончённая позолота листвы, королевские поминки по лету на фоне торжественной суровости вечнозелёных туй – верных кладбищенских плакальщиц. Серый гранит надгробий, бронза мемориальных надписей, дымчатый мрамор обелисков, чёрный базальт монументов, скромный туф поминальных плит. Строгость аллей и буйство красок, вспышки чахоточной страсти и разлитая в воздухе печаль.

Но на этом кладбище, как и во всём мире, сейчас царила буйная, озорная весна. Мелкая, сорная трава упрямо стремилась ввысь, ловя отблески заходящего за горизонт солнца; между могил и потрескавшихся от времени надгробий звенели быстрые ручейки…

Кладбище было старым, оно давно привыкло, что пару месяцев в год на его земле буйствовала, расплёскивая вокруг яркие звуки и краски, природа. Всё так же высились потемневшие кресты, все так же плакали над могилами туи. Всё было так, как и раньше. Словно и не было никакой весны. Здесь, за оградой, несмотря ни на что, всё так же властвовала осень.

Кладбище было старым, в его землях покоились несколько поколений, некогда проживавших в деревне. Но уже несколько лет деревня была покинута своими жителями, и на кладбище никого не хоронили. Лишь один свежевыструганный крест белел в лучах заходящего солнца. А под крестом виднелся тёмный силуэт сидевшего у могилы человека.

Артист молчал, вслушиваясь в безмятежность и покой кладбища. Он так давно не слушал тишины… Наверное, с детства. Когда можно было убежать на речку от опостылевших грядок и строгих окриков отца. А там – опрокинуться на песок и вдохнуть её, тишину, так глубоко, как только это было возможно.

Всю свою жизнь Артист ассоциировал тишину со свободой. Когда он попал в тюрьму, пойдя по стопам старшего брата, Артист, где-то добыв краски, исписал все стены камеры лишь одним словом: «Тишина». В тюрьме её было немного, много было глухого отчаяния и безнадёжности. Над ним смеялись, но втихомолку. И понимали. Каждый из заключённых имел здесь навязчивую, безумную идею, мечту. Кто-то мечтал о доме, кто-то о любимой. Артист мечтал о тишине. Но выбивали звенящий ритм дубинки охранников по решёткам тюремных камер; перестукивались, перекрикивались узники в поисках сплетен и новостей из Большого Мира; лаяли псы, остерегая самых глупых и отчаявшихся от побегов. Мир тюрьмы был далёк от тишины.

Амнистия была внезапной и совершенно непонятной. За что, зачем и почему выпускали на свободу убийц, наркоманов и воров? Никто из них не знал поначалу. Многие, выходя из казенных домов, были потеряны и обескуражены свалившейся на них свободой. Они просто не знали, что им делать дальше. Старший брат Артиста сгинул среди таких, что не нашли своего места в новом мире. Он не смог приспособиться. Раствориться среди просторов. И покоился неподалеку от мегаполиса, в одной из многих братских могил, что появились там вскоре после всеобщей амнистии.

Артист же был довольно осторожен. Он не ринулся сломя голову, как многие его товарищи, в ближайший мегаполис в поисках лучшей жизни. Не внушала ему доверия эта внезапная амнистия. Артист был довольно рассудительным и в тюрьму попал только из-за того, что доверился не тому человеку – старому другу детства. Он сдал его. Рассказал всю схему, по которой Артист со товарищи долгие пять лет облапошивал людей.

Вот и амнистия была чем-то похожа на эту схему. Пахло от неё мошенничеством. Только намного большего масштаба, чем промышлял когда-то Артист. Поэтому он не пошёл в мегаполис, как остальные, обождал. И был прав. Амнистия была своего рода ловушкой. Сразу же после амнистии, утверждённой директивой №20, вышла директива №21, не только закрывшая мегаполисы от всех, но и позволившая охране мегаполисов уничтожать любого, кто посмел бы пересечь их границы. А так как охрана по большей части состояла из специальных боевых роботов, а люди были там только для контроля их деятельности, – договориться с охраной не было никакой возможности. Поля вокруг мегаполисов вскоре покрылись сотнями братских могил – там лежали и получившие «свободу» преступники, и лосты, некогда покинувшие по своей воле мегаполисы и ничего не знавшие о новых недавно принятых законах.

А перед Артистом открылся целый мир. Просторы, полные тишины. Несколько месяцев он просто бродил, наслаждаясь ей. И потихоньку изучал, присматривался к видневшимся вдалеке небоскрёбам. Чувствуя их смрадное дыхание. Слушая неясные шорохи. И видя, как трещины от них расползаются по миру.

По большей части его интересовали лишь огромные ресурсы, что скрывали стеклопакеты и железобетон мегаполисов. Пусть неведомые хозяева мегаполисов – а они наверняка были, по мнению Артиста, – перекрыли вход в свои маленькие королевства, но они были людьми, а человеку свойственно ошибаться, и он не может предусмотреть всего.

Да, мегаполис манил Артиста. Как и многих других, что как и Артист поначалу затерялись на просторах, распознав заготовленную для них ловушку. Мегаполис звал. Мегаполис знал, что лишь немногие, что окунулись в тишину, смогут жить без его привычного слуху гула.

А тем временем огонь разгорался. Преступники сбивались в банды – они понимали, что поодиночке им не выжить. Иногда к ним, поддавшись куражу или просто от безнадёжности, присоединялись и лосты. Артист видел, что вскоре все необъятные просторы между мегаполисами будут охвачены войной. За ресурсы, а не за территорию. Земли вокруг было даже слишком много. А ресурсов, нужных для выживания – провианта, воды и тёплых убежищ, – становилось всё меньше. На севере, как многие мародёры – так их стали называть лосты – рассказывали, образовалась целая группировка из бывших уголовников и лостов, в несколько сотен стволов. И вот уже несколько месяцев терроризировала окрестности мегаполиса, пытаясь прорваться внутрь. А на юге банды мародёров вели откровенную охоту за лостами, так же враждуя между собой и попутно обчищая опустевшие деревни. А на востоке и западе пока было все более-менее спокойно – те территории были под властью лостов, что вскоре должны были объединиться из-за угрозы мародёров.

Артисту ничего не оставалось, как сколотить свою собственную банду. Он не собирался ходить под кем-то из местных мародёров и выполнять их приказы. А выжить в одиночку Артист не был способен – он это прекрасно понимал.

Мародёров в свою банду Артист набирал с умыслом. Каждый из тех, кому он предложил присоединиться к нему, обладал неким талантом, который, как думал Артист, мог пригодиться.

Трухлявый, опасный рецидивист с легко запоминающейся крысиной мордой вместо лица, изуродованной шрамом, был также непревзойдённым механиком. Он мог собрать всё, что хотя бы отдалённо напоминало механизм. Неплохо он разбирался и в компьютерах. Артист нашел его раненным неподалёку от мегаполиса – Трухлявый умудрился из мусора собрать компьютер и при помощи слабого сигнала из мегаполиса практически перепрограммировал боевого робота. Только Трухлявый не ожидал, что система робота состоит из двух уровней защиты. Первый он взломал, а второй активировал робота, и тот открыл огонь на поражение. Трухлявому повезло. Робот не мог покидать зоны своего охранения, и Трухлявый был только тяжело ранен – он слишком близко подобрался к охраннику, поверив в свой успех.

Так его и нашёл Артист. И выходил. После чего Трухлявый стал его верным товарищем.

Моби и Дик – два брата-близнеца – встретились Артисту в одной из западных деревень. Не зная, что делать после амнистии, они обосновались там и грабили проходящих мимо лостов или мародёров-одиночек. Оценив их физические данные, но прежде попав в их засаду и победив в короткой перестрелке, Артист, не долго думая, позвал Моби и Дика за собой. Таланты талантами, но «быки» Артисту тоже были нужны. Братья-близнецы, до тюрьмы они занимались рукопашным боем, вместе выступали на ринге. И вышибали деньги из должников хозяина того района, где находился их спортзал. Молчаливые и невозмутимые и, несмотря на прекрасные физические данные, обладающие острым умом, они могли давно стать буграми какой-нибудь мародёрской бригады, но предпочитали почему-то ходить под Артистом. Причину и сам Артист затруднился бы назвать.

Самым бесполезным, по общему мнению, членом банды был Рыжий. Незадолго до амнистии попал на «малолетку» за мелкую кражу. Артист с бандой его встретил в окрестностях старой тюрьмы. Мародёры пустили Рыжего к огню, накормили, а тот сполна «отплатил» им – как настала ночь, обчистил их и дал дёру. Да только далеко ему уйти не удалось – Артист предположил такой исход встречи и подкараулил мальца. Но наказывать не стал, а за смекалку и наглость взял в банду. Правда, толку от Рыжего было мало. Только ел раза в два больше, чем всякий другой мародёр Артиста.

Был в банде Артиста и свой мастер выживания – Побег. Он был известен своими десятками побегов из разных тюрем. Он прекрасно ориентировался и много чего мог рассказать о подножном корме и охоте. Без которых банде Артиста не суждено было выжить ещё в первую зиму после амнистии.

Единственный человек, про которого в банде никто практически ничего не знал, был Дед. Только Артист знал, что до амнистии Дед был паханом одной из тюрем. Что сподвигло Деда стать обычным мародёром, ещё и под рукой мошенника, Артист знал. Но не позволял себе даже об этом думать. В век высоких технологий и мысли можно было подслушать, а он обещал сохранить эту тайну.

Разные личности собрались в банде Артиста. Их было немного. Но все они верили в своего старшего. За время, пока Артист руководил своим небольшим отрядом, он не допустил ни одной ошибки и не потерял ни одного бойца. Он искусно лавировал между сходящимися в бесконечных и бессмысленных стычках мародёрами, грабил только те деревни, где ещё никто не бывал. Банда не голодала, всегда была одета-обута, в достатке были оружие и патроны – такому старшему, как Артист, просто приятно было повиноваться, идти за ним.

У Артиста была только одна единственная слабость, по мнению его товарищей. Артист был излишне сентиментален. Зачем-то – наверняка лишь по глупости и ненужной в бандитском деле совестливости – он нагрузил банду Дедом – старым, еле живым бирюком, хоть и довольно крепким. Но ладно Дед. Пожилой, но выносливый и упрямый. Хоть и молчун, но в бандитском деле это не главное, а в стычках с другими мародёрами и лостами он себя зарекомендовал опытным бойцом.

Совсем глупой затеей поначалу банда Артиста посчитала его решение взять к себе Рыжего. Малолетка. Стрелять не обучен, таскать рюкзаки не может – сил не хватает, а про воровское ремесло домушника вообще говорить глупо. Вскрыть запертую дверь, вынести всё, что нужно, да приладить дверь на место, чтобы и следов не осталось от взлома, – это было непосильной задачей для Рыжего. Только в одном он был горазд – смотря в его открытое, покрытое веснушками лицо, люди проникались к Рыжему доверием. Пускали на постой, приглашали к огню. Не раз и не два Артист пользовался этим его даром – так они захватили продовольственный склад, занятый группой лостов, а за месяц до этого – обчистили карманы и рюкзаки мародёров, заночевавших в поле неподалёку от старой тюрьмы.

Всё же с членами своей банды, которых привёл Артист только по ему ведомым причинам, всё-таки приносящими хоть какую-то пользу, мародёры Артиста мирились. Но не могли они понять его миролюбивость по отношению к мародёрам из чужих банд или к лостам. Не один раз банда спрашивала с него по-братски: то Артист лоста у другой банды мародёров отобьёт и вместо того, чтобы самому порешить, подлечит и отпустит на все четыре стороны; то подранка-мародёра подберёт после стычки; то ремайну, одному из тех, кому не нужен был виртуал и гул мегаполиса и кто живёт на своей земле, невзирая на творящееся вокруг, отсыплет половину провианта из общака…

Много было таких случаев, но всякий раз Артист убеждал своих товарищей, что всякое его дело не без умысла делается. А вскоре банда получала тому подтверждение: то мародёр, ранее спасенный, подскажет о засаде; то лост добром поделится или ремайн на ночь приютит, укроет от погони. Поэтому банда хоть и ворчала изредка по-доброму на своего старшего, но решения его принимала безоговорочно. И Артист, который знал, что всякий человек рано или поздно ошибётся, тщательно обдумывал каждый свой шаг. Ведь на нём была ответственность не только за свою жизнь, но и за каждого члена его банды.

Одним из таких странных, непонятных для банды решений было не трогать лоста, поселившегося в старой тюрьме. С тех пор, как тот там появился, Артист часто наблюдал за ним. И многое подмечал. Не каждому дано было почувствовать тишину, стать поглощённым ей. Лосту же удалось это сразу. С того момента, как он переступил порог старой тюрьмы.

Артист знал, что заброшенная тюрьма не каждого примет. Ни один мародёр не мог там оставаться больше двух-трёх дней. Властвовавшая в тюрьме тишина угнетала посмевшего нарушить границы человека, она поедала его, порождая галлюцинации. То же случилось и с лостом. Он не мог спать, тени сновали вокруг него, вынуждая и требуя его покинуть их обитель. Лосту было невдомёк, что все эти дни вместе с тенями кружил вокруг него и Артист. Только он, в отличие от порождений тишины, всячески подбадривал его. Единственное, что было жаль Артисту в те странные дни – он не мог сказать лосту, какой тот молодец, в лицо. Только мысленно. Только на расстоянии. Старая заброшенная тюрьма не желала пускать в свои покои своего бывшего постояльца, а ведь именно в ней некогда Артист отбывал срок своего наказания.

Лост поселился в камере Артиста – там, где он исступленно покрывал краской стены, раз за разом оставляя на стенах камеры лишь одно слово: «Тишина». Он тогда не знал, что это станет своего рода заклинанием призыва и тишина будет властвовать над просторами на сотни километров вокруг.

Артист наблюдал. Он видел, как лост растёт над собой. Как он ломает себя. Становится творцом нового мира. И Артист почему чувствовал себя в некой степени причастным к происходящему с лостом. У лоста была сила. Имя ей была Тишина. Пока он этого не знал, ещё было слишком рано, но Артист надеялся, что именно он, мародёр Артист, укажет на эту силу этому лосту.

Артист наблюдал. Пока что Тишина вела лоста по имени Марк по своему пути медленно, приставными шагами. Но спешка была сейчас не нужна. Мир мегаполисов погряз в шуме и смраде. Чтобы не повторить ошибки, совершённые теми, кто остался в мегаполисах, необходимо было нащупать дорогу. И только потом идти по ней уверенным шагом. Почему-то Артист полагал, что именно Марку это удастся. Может быть, потому, что его не сломила Тишина. Потому что не она приняла его, а он. Может быть…

Артист наблюдал. Он знал практически каждый шаг Марка. Когда тот начал выбираться в вылазки – сопровождал его, идя чуть поодаль и стараясь ни в коем случае не попадаться ему на глаза. В эти вылазки с Артистом ходила и вся банда.

Они прекрасно знали деревню, на которую набрёл Марк в поисках инструментов и провианта. Она была ещё одним довольно странным, по мнению банды, решением Артиста.

Артист запретил грабить эту деревню ещё до того, как он встретил Марка. И был категорически против того, чтобы «потрогать за живот» единственного ремайна, пожилого мужчину, проживавшего там. И впервые не объяснил этих своих решений братве.

Но банда приняла это. Мародёры знали, что Артист ничего не делает просто так, без какого-то умысла. И дважды вместе с ним спасали и ремайна, и деревню от погромов других банд мародёров. Не спрашивая. Просто понимая, что чем-то этот ремайн и маленькая деревушка дороги Артисту.

А Марку Артист позволил трижды навестить эту деревню. И даже навёл его на старика, поставив Моби и Дика в магазине.

Только вот позавчера он немного не успел. Они заметили Марка, еще идя по лесу, но были слишком пьяны, чтобы нормально рассуждать и попытаться спрятаться. И в этот момент Трухлявый сорвался. Его всегда бесила эта странная опека Артиста над лостом. Одним из тех, кого Трухлявый искренне ненавидел. За этот год он дважды уходил из банды, и хоть всегда возвращался, так как знал, что ему будут здесь рады, но слухи ходили о нём странные. Кто-то говорил, что оба эти раза Трухлявый провёл в мегаполисе. Но как знал Артист, это было в принципе невозможно. Хотя, может быть, и не так. Артист не мог знать всего. Мог быть и у Трухлявого секрет. Путь в мегаполис, которым он не пожелал делиться даже с товарищами. Тем более, что из всех мародёров, которых Артист знал, а он знал их достаточно, Трухлявый был одним из самых умных. Если не считать, конечно, Деда. Но о Деде и его знаниях Артисту даже думать было страшно. А вот Трухлявый. С каждым его уходом и возвращением ненависть Трухлявого к лостам только возрастала. Что питало её, почему именно к лостам, не к ремайнам или к метропам, жителям мегаполисов, – никто не знал. Да и собственно никто и не хотел. Кроме, разве что, Артиста.

Вот так и получилось, что Марк скрылся в неизвестном направлении, а Артист и банда пошли прямой дорогой до деревни. Однако, в деревню они пришли немного позднее Марка, что проблуждал по лесу чуть больше суток. Банде же Артиста пришлось столкнуться с бандой, что не только превосходила их по численности, но и жаждала их пощипать, вовремя их заметив и устроив засаду. Артисту и его товарищам повезло. Они смогли выйти из стычки без потерь. И вскоре на кладбище встретили Марка, который принёс тело пожилого ремайна…

Артист открыл глаза и медленно огляделся вокруг. Он любил поразмышлять, но сейчас с ним не было верных товарищей, которые могли прикрыть его спину. Артист оставил свою банду далеко на севере, примерно в дневном переходе отсюда, а сам вернулся на кладбище. Под тень креста у могилы ремайна, с которым Артист не мог не проститься.

И хоть они с Марком и справили по старику славные в общем-то поминки, но всё же Артист должен был ещё раз проститься. Один. Без свидетелей. Эту тайну он не мог доверить ни Марку, ни своим мародёрам.

Он медленно поднял лежавший на земле стаканчик и плеснул в него из фляжки, которую достал из внутреннего кармана. Потом из того же кармана достал небольшой кусочек свежего хлеба и накрыл им стакан. Эту конструкцию он поставил возле креста, а себе налил в ещё один поднятый с земли стаканчик. Залпом опрокинул. Горло обожгло. Он глубоко втянул носом воздух и, с трудом сдерживая слезы, проговорил, смотря на крест:

– Прости, папа…

А потом резко вскочил на ноги и быстрым шагом зашагал прочь, из царства мёртвых в земли живых. На границе кладбище Артист остановился и оглянулся на крест.

Теперь он знал главное. Неведомые хозяева мегаполисов, если они всё же существовали, проиграли. Да, они заперли большую часть в виртуале, подарив им безбедную, счастливую и практически вечную жизнь. Да, они оставили остальных выживать. Но нашёлся такой человек, который не выживал, а жил. Он сломал систему, даже не зная ещё об этом. И Артист надеялся, что система, как она часто делала с другими, не сломает этого человека, как сломала его, Артиста. Он был сломан, но ещё верил. Верил в Марка и тех, кто пойдёт за ним. Верил в тех, кто познает Тишину…

Артист шёл быстрым шагом, стремительно удаляясь от белевшего в сумерках креста, на котором светлым пятном виднелась табличка с ярко-чёрными буквами имени. Марк.




Глава 4


Звонкий смех раздался в заброшенной тюрьме. Миг – и его разбило на десятки осколков эхо, несколько раз бросив об стены. От неожиданности Марк замер на пороге. Готовый ко всему, он только спустя несколько секунд вспомнил, что, уходя в очередную вылазку, позволил девушке и мальчику остаться в своём убежище. Из-за последних событий это совершенно вылетело у него из головы. А он уже ждал, нервно сжимая в ладони подобранный с пола камень, что из-за угла выйдет какой-нибудь пьяный мародёр, которому приспичило прогуляться по пустынным коридорам старой тюрьмы, оглашая свой путь смехом.

Марк медленно прошёл до камеры, где он оставил четыре дня назад девушку и мальчика, и осторожно заглянул внутрь. Как раз в этот момент девушка, которую, как с трудом смог припомнить Марк, звали Элис, вновь засмеялась. Её звонкий, но одновременно нежный смех был так заразителен, что на лице Марка расплылась глупая улыбка. А в камере мальчишка по имени Патрик, тихонько хихикая, щекотал Элис, от смеха катавшуюся по полу и весело дрыгающую ногами.

Постояв с минуту, Марк решил не прерывать их неожиданное веселье. В мире сейчас как раз не хватало живого смеха. Не в первый раз за этот год Марк ощутил, садясь на кровать в своей камере, что тишина оглушала его, не дарила покой, а рушила, ломала его, подстраивая его под себя.

Он не помнил, сколько так просидел – обхватив свою голову руками, закрыв глаза и покачиваясь под скрип пружин кровати. Может быть, всего несколько минут, а возможно, и часов. Но пришел в себя он только тогда, когда услышал чей-то вздох.

– Как здесь тихо… – произнесла Элис, оглядываясь вокруг.

– Я… привык, – слегка невпопад ответил Марк.

Некоторое время они сидели молча, каждый вслушиваясь в свою тишину. Потом Элис вдруг сказала:

– Прости… Наверное, мы с Патриком тут совершенно некстати. Для тебя… Но…

– Хотели бы остаться? – слегка улыбнувшись, перебил её Марк.

– Да, – лицо Элис стало виноватым, а свое согласие на вопрос Марка она выразила так тихо, что он едва смог его расслышать.

– Почему бы и нет… – пожал плечами Марк. Пустотой истерзанное сердце, тишиной прошитая душа – он просто не мог ответить иначе. Особенно сейчас. Когда его руки помнили полусгнившее, холодное тело деда, которого он похоронил. Он не знал даже его имени, но его смерть… Она оставила ощущение безнадёжности, пустоты и боли. Что было странно.

Марк никогда ни о ком не заботился и ни о чем не беспокоился. Спокойный и равнодушный. Даже смерть родителей не смогла ничего изменить. Он принял её как должное. И сердце не дрогнуло, когда всепожирающее пламя крематория поглотило их тела, оставив от них только золу и пепел. Но почему-то именно сейчас руки не могли никак отогреться. И раз за разом перед глазами вставал деревянный крест на могиле старика…

– Простите! – Элис извинилась перед ним, наверное, уже в сотый раз, прежде чем Марк понял, что опять слишком сильно задумался и не слышал её.

– Да? – поднял он глаза, встретившись с ней взглядом.

– Вы ведь тоже из мегаполиса. Почему вы ушли?

– Не знаю, – пожал плечами Марк. – Я действительно не знаю, – улыбнулся он в ответ на обескураженное выражение лица Элис. Кажется, такой ответ она совершенно не ожидала, и прошла минута, прежде чем она задала следующий:

– Наверное, это выглядит довольно глупо, но, простите, вы не напомните, как вас зовут?

– Ничего страшного и глупого, – спокойно ответил ей Марк, ободряюще улыбнувшись. – Я не представлялся вам. Счёл на тот момент это не особо важным.

– И всё же? – еще раз спросила Элис.

– Меня зовут Марк. Вам представляться не надо, я помню ваши имена.

– Ой, хорошо, – неожиданно засмеялась Элис. Смотря на неё, невольно заулыбался и Марк.

– Знаете, – произнёс он, и Элис, прервав смех, замерла в ожидании. Марк замолчал, подбирая слова, а потом продолжил скороговоркой: – Позовите мальчика. Я принёс много припасов. А вы наверняка голодные. За обедом и познакомимся.

– Хорошо, – кивнула Элис и быстрым шагом вышла из камеры. Уже в коридоре раздался её голос:

– Патрик!

Марк усмехнулся и взглянул в окно, забранное решёткой. Там видно было хмурящееся серыми тучами небо. Наверное, скоро должен был пойти дождь. Самая прекрасная погода для неспешной беседы.

Марк и сам не понимал своих довольно странных для него решений. Зачем он оставил этих двоих здесь, в своём убежище? Почему сейчас решил поделиться припасами? Видимо, тишина всё-таки изменила его. Всегда спокойный и меланхоличный, он никогда не торопился. Всё тщательно обдумывал. Лишь дважды он поступал стремительно и без лишних раздумий – когда покинул мегаполис и когда решил похоронить старика. Но и то он не действовал так скоропалительно, как сейчас. Скорее всего, он просто устал. От тишины. Пустоты вокруг. И ожидания.

Весь мир до этого был соткан из них. И Марк любил их. Но не сегодня. Не сейчас. Он хотел смеха, шума вокруг. Лишь бы не чувствовать холод…

– Марк! Мы пришли! – раздался от дверей весёлый девичий голос, и в камеру вошла Элис, ведя за руку Патрика.

– Хорошо, – кивнул Марк. – Здравствуй, Патрик. Я – Марк, – представился он мальчику.

Патрик искоса взглянул на Марка и тут же спрятал глаза, увидев, что тот на него смотрит.

– Что с ним? – обратился Марк к Элис.

– Не спрашивай, – покачала та головой.

– Но я же видел, он смеялся. Почему сейчас он меня боится?

– Я же говорю: лучше не спрашивай. Он всегда такой был. Чурается всех. Ну, кроме меня.

– Значит, поладим, – тихо произнёс Марк, и Патрик поднял на него удивлённый взгляд.

– Это было бы прекрасно, – сказала Элис. Марк встал с кровати и, подхватив рюкзак, высыпал часть его содержимого на стол.

– Простите, что так, – слегка пожал он плечами. – Но думаю, сейчас не до церемоний. В общем, налетайте.

– Спасибо! – воскликнула Элис и, осторожно подтолкнув Патрика к столу, аккуратно села на краешек лавки.

На несколько минут в камере воцарилось молчание, нарушаемое лишь шуршанием пакетов.

По тому, как провиант, отданный ему как дар Артистом, стремительно исчезал, Марк понял, что Элис и Патрик были довольно голодны. Что немудрено – вряд ли в том тощем рюкзачке, который Элис показывала Марку перед его уходом четыре дня назад, хватило и на один небольшой обед им двоим.

Наконец Элис насытилась и, оглядев стол, заваленный пустыми и распотрошёнными упаковками, смущённо покраснела.

– Простите, – сказала она Марку. – Я… Мы… не хотели… объедать вас.

– Ничего страшного, – ответил Марк. – Это всего лишь еда. Я добуду еще.

– Да? А вы не против, если чем-нибудь вам поможем? Ну, в благодарность.

– Не думаю, что от вас будет много толка, – усмехнулся Марк. – Прости, но я не вижу, в чём бы вы могли мне помочь.

– Думаю, я смогу вас удивить, – улыбнулась Элис.

– На «ты», – счёл напомнить ей Марк. – А теперь расскажи, как ты оказалась здесь.

Элис надолго задумалась. Когда она заговорила, её голос звучал так тихо, что можно было услышать редкие движения Патрика, когда тот аккуратно брал Элис за руку, словно утешая и поддерживая.

– Я жила в Северном мегаполисе, – начала Элис. – Когда появился виртуал – конечно, стала им пользоваться. Но не как все. Для меня он остался лишь инструментом. Я заходила туда на час, на два, не больше. Я не могла понять тех, кто радостно отрёкся от всего ради него. Представляешь, от всего? Я не могла так. Нам говорили везде и всюду, что виртуал – это нечто прекрасное… А я видела, что он делает с некогда прекрасным городом и его жителями. Мертвецов становилось все больше, но люди… Они просто не осознавали, что творят. Вечная жизнь… Для меня – бесконечное рабство. И только.

– То есть ты стала лостом? – спросил заинтересованно Марк.

– Нет. До этого не дошло, – ответила, неизвестно зачем пожав плечами, Элис.

– Но…

– Мне повезло. Я жила на окраине мегаполиса, туда поначалу нечасто наведывались люди из реабилитации. А позже и вовсе перестали. Надолго.

– Почему? – удивлённо взглянул на неё Марк.

– Большая часть той окраины, где я жила, стала Удалённой Директорией.

– Удалённой, – протянул Марк. Он еще помнил, что такое Директории. Чья-то шутка в Сети, уже после того, как появился виртуал. Так стали называть районы мегаполиса. Но про Удалённую он ничего не слышал.

– Вскоре после того, как вышла двадцатая директива, а вслед за ней двадцать первая, часть преступников смогла прорваться в мегаполис. Они захватили целый район. И он перестал существовать для мегаполиса. Как и все его жители. Так и появилась Удалённая Директория, – заметив замешательство Марка, объяснила Элис.

– Значит, ты жила там, в этой Директории?

– Нет, мне повезло. Мой дом находился в одном квартале от границы Удалённой Директории. Конечно, мародёры обшарили все ближайшие кварталы еще до того, как периметр Удалённой Директории оцепили роботы-охранники. Но мародёры всё равно проникали на территорию Северного мегаполиса, дом за домом захватывая его. И всё-таки они не стали главной угрозой для меня и, наверное, для всего Северного мегаполиса. Не раз и не два они проникали в дом, где находилась моя квартира. Я закрывала двери на все замки и баррикадировалась. Но то ли им хватало того, что они находили в других квартирах, то ли ещё почему, но к моей квартире они не приближались. Постепенно их вылазки в нашем квартале прекратились.

– И что же было главной угрозой? Ты так и не сказала, – спросил Марк.

– Жрецы, – кратко ответила Элис, обеспокоенно оглянувшись на Патрика, который вдруг, вскочив с лавки, присел у стены и вжался в неё.

– Что это с ним? – спросил Марк, с удивлением смотря прямо в угрюмые глаза мальчика.

– Он хорошо знаком с этими Жрецами, – вздохнув, ответила Элис.

– А кто они такие?

– Понимаешь, это люди, что возвели виртуал в ранг религии…

– А пророк её – Первый Юзер? – усмехнулся Марк, ничего такого не подразумевая.

– Откуда ты знаешь? – удивлённо посмотрела на него Элис.

– Я? Я просто пошутил, – слегка обескураженно ответил Марк. Он и не думал, что попадёт прямо в точку.

Элис ненадолго замолчала, внимательно смотря на Марка. Для неё он был загадкой. Прожив четыре дня в заброшенной тюрьме, она не сошла с ума только благодаря Патрику, что мог развеселить её и отвлечь в любое время. Тюрьма давила. Безмолвием, пустотой и тоской, таящейся в её камнях. Здесь было не место для Элис. А Марк… Судя по тому, что Элис увидела, бродя по коридорам тюрьмы те четыре дня, пока Марк отсутствовал, он прожил здесь очень долго в полном одиночестве. Так кем он был? Странный сумасшедший или человек, который отрёкся от мегаполиса не ради собственной жизни, как она, а ради чего-то большего? У неё не было ответа. Но она очень хотела его узнать…

– Так кто же такие эти Жрецы? – прервал размышления Элис Марк.

– Жрецы – это твари, – раздался в ответ глухой голос, полный ярости, и Марк удивлённо оглянулся на Патрика. Тот поднял голову от колен и говорил тихим голосом, с трудом сдерживая гнев, клокочущий в его горле. – Эти уроды возомнили, что лишь их хвалёный виртуал несёт истинный свет. Только благодаря ему можно стать ближе к Богу. Так они говорили. А их Первый Юзер – настоящий сукин сын. Он особо любит приобщать к вере мальчиков. Наверное, вы уже поняли, как…





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/vasiliy-mitrohin-25207506/tishina/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения