Читать онлайн книгу "Зоя"

Зоя
Александра Пугачевская


Зоя – обыкновенная московская пионерка. Она страдает от травли одноклассников, не любит носить школьную форму и мечтает о красивых джинсах. Вдруг Зоя попадает в Париж, где обнаруживает себя на месте французской девочки. Зоя только начинает вживаться в новые реалии, как её переносит обратно в Москву! Чем было путешествие в Париж – сном или реальностью? Зое удается разгадать произошедшее, а заодно научиться путешествовать во времени и пространстве и управлять своими магическими способностями.





Зоя



Александра Пугачевская



Иллюстратор Полина Бернецкая



© Александра Пугачевская, 2024

© Полина Бернецкая, иллюстрации, 2024



ISBN 978-5-0055-9943-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero










Зоопарк


Зоя лежала в постели. Постелью был старый диван, продавленный, истёртый, но Зоя его всё равно обожала. Он был приставлен к стене, на которой висел ковер с вышитыми оленями и деревьями, а с другой стороны стояла тумбочка. Тумбочка была невысокой, но отгораживала конец дивана как раз у изголовья. Это создавало уют, и Зое это нравилось. У неё был свой укромный уголок, защищавший её от мира.








Наконец-то этот ужасный день закончился. Девочка начала перечислять все унижения, пережитые за день, и чуть не заплакала. Самое мерзкое было то, что Егор Власов опять вспомнил её прозвище и вопил, выпучив свои страшные глаза с красными прожилками: «Зоопарк! Зоя-зоопарк».

Зоя ненавидела эту глупую дурацкую кличку. Ладно бы, если бы она была оригинальной или смешной. Но кличка казалась Зое просто тупой. Однако это не останавливало одноклассников от травли. Услышав зов Егора, словно стая своего вожака, они бросались и выкрикивали с неподдельным энтузиазмом: «Зоопарк! Зоопарк идёт». Зоя пыталась не обращать внимания, делать вид, что это не относилось к ней, но безуспешно.

Зоопарком её звали с третьего класса. Теперь Зоя уже была в шестом, называвшемся в этом году седьмым благодаря школьной реформе, которая перевела образование из десятилетней системы в одиннадцатилетнюю. Вернувшись в 7«А» в сентябре, Зоя надеялась, что за лето её прозвище забудется. И вот на третий день учёбы Власов вспомнил про «Зоопарк». «Такая глупость, а прилипла, – думала Зоя. Теперь уж точно до конца года».

Она уже несколько лет подряд умоляла маму о переводе в другую школу. Но Зоя училась в одной из самых престижных школ в Москве. Находилась их школа как раз около зоопарка, в центре города, и ходить туда было удобно. Школа была с углубленным изучением английского языка, элитная. Зоя учила английский язык со второго класса, и в свои двенадцать уже свободно читала и говорила по-английски.

В прошлом году английский у них преподавала Елена Ивановна Никитина – молодая очень красивая женщина, которая даже побывала в Лондоне. Лондон Елена Ивановна вспоминала мечтательно. Она нежно рассказывала про «Биг-Бен» и Трафальгарскую площадь. Это экзотическое название Зоя полюбила за странный набор звуков. Зое Елена Ивановна очень нравилась до тех пор, пока однажды Елена Ивановна не позволила Власову бить Зою кулаком в живот. Бил Власов очень больно, но плакать Зоя не могла. От боли перехватывало дыхание. А красивая Елена Ивановна молча наблюдала. Это было во время большой перемены, и в классе больше никого не было. Потом то ли Власов устал, то ли ему наскучило, но бить Зою он перестал. Прошипел: «Зоопарк» и вышел из класса. Елена Ивановна так и осталась сидеть, а Зоя разревелась и убежала в туалет. Елена Ивановна ничего не сказала, не пыталась Зою утешить или наказать Власова. Она просто наблюдала. Этого девочка ей простить не могла. Это было даже хуже, чем если бы Елена Ивановна активно выбрала сторону Власова. О том, что Власов иногда её бьет, Зоя молчала и не рассказывала даже родителям. Если бы они об этом узнали, то обязательно прибежали бы в школу и устроили скандал. Особенно Зоя боялась реакции мамы. Мама её была всегда за правду и справедливость, но Зоя понимала, что никто в школе на их сторону не встанет. Мать Власова работала в ГУМе и регулярно приносила директору школы дефицитные сапоги, и даже классной руководительнице подарила духи «Диор». Об этом знала вся школа, и Власов пользовался особым статусом. Его негласно покрывали. Трогать Егора было нельзя. Зоя не хотела открытой войны и терпела, как могла.

– Неужели ты хочешь мотаться на другой конец города только из-за какого-то Власова? – спрашивала мама. – У тебя ведь прекрасная школа, такие хорошие учителя. И учишься ты отлично.

Это было правдой. Зоя училась отлично. И школа была замечательная и престижная. Если бы не Власов и его влияние в классе, она и не думала бы о переводе. Но он отравлял ей жизнь. Власов руководил целой шайкой подражателей. Его уважали главные девочки в классе: две Кати и Галя. Две Кати и Галя не дрались и не обзывались, но вели себя высокомерно и презрительно. И неизвестно, что было хуже.

– Зоя – значит «жизнь», – говорила мама. – Иначе мы и не могли тебя назвать. Ты наша звёздочка, наша Зоечка. У тебя прекрасное греческое имя. И в детстве я обожала Зою Космодемьянскую.

Про Зою Космодемьянскую Зоя знала – девушку повесили фашисты, она была героиней Великой Отечественной войны. В Зое её тёзка вызывала ужас, но она не хотела признаваться маме. Носить такое имя казалось опасным. Больше никаких великих Зой она не знала, только повешенную Космодемьянскую. Это угнетало. Да и вообще, имя было редким. Никого во дворе так не звали и во всей школе тоже. Зоя иногда мечтала, чтобы её тоже звали не так оригинально, а, например, Машей или Настей. «Тогда бы и дурацкого прозвища не было», – сожалела девочка.

Две Кати и Галя были главными девочками класса. У всех троих родители ездили за границу и привозили дефицитные вещи. В прошлом году Катя Некрасова пришла в школу в джинсах. В варёнках в обтяжку, на которых был изображён Майкл Джексон. Это было невероятно красиво. Катю обступали и спрашивали, как ей удалось получить такие джинсы. От ответа Катя уклонялась, но джинсы продолжала носить. А Галя Гаврилова и Катя Нагорская были обладательницами несметных богатств – ластиков и пеналов ярких цветов с наклейками. Таких больше не было ни у кого в классе, да и во всей школе. Зое всё это было недоступно. Ей ужасно хотелось такой же пенал или хотя бы ластик с красивым героем. О варёнках она даже и не мечтала.

Лето перед седьмым классом Зоя провела прекрасно. Настолько хорошо, что была уверена, что и в школе теперь тоже всё будет по-другому. Всё лето она жила на даче под Ленинградом. Почему каждое лето они всей семьей ездили под Ленинград, вместо того чтобы снять дачу под Москвой, Зоя объяснить не могла. Родители не очень-то вдавались в размышления по этому поводу. Все началось в 1986-м, три года назад, сразу после Чернобыля. В мае 1986 года в их московскую квартиру приехали киевские родственники. Они поселились в Зоиной комнате, а саму Зою на это время уложили спать в коридоре. Никто ни о чём не говорил, но киевские родственники умчались из Киева сразу после чернобыльского взрыва, произошедшего 26 апреля. Пожив несколько недель в Москве, они сняли дачу под Ленинградом, в деревне с загадочным названием Мартышкино, и потом позвали туда Зою с родителями. Мартышкино находилось между Петергофом и Ломоносовым, на берегу Финского залива, рядом с чудесной речкой и лесом. Это был огромный красивейший посёлок, со множеством детей Зоиного возраста. Всё лето Зоя купалась, бегала в лес, ездила с родителями и новыми подругами по дворцам и каталась на велосипеде. Таким образом, благодаря Чернобылю Зоя провела своё первое дачное лето под Ленинградом.

Осенью 1986 года киевские родственники уехали обратно в Киев, жизнь постепенно вернулась в норму, но Зоины родители уже успели полюбить Мартышкино. Летом 1987-го они опять сняли там дачу, а дальше это переросло в традицию. Возможно, им просто хотелось стабильности и предсказуемости. Или же они действительно породнились с местными дачниками. Но лето 1988 года, уже в третий раз подряд, они провели в Мартышкине, а Зоины ленинградские подруги стали ей почти родными. Они переписывались зимой и даже однажды виделись на зимних каникулах.

В Мартышкине никто не знал про обидное прозвище. Там Зою не дразнили. И хотя мама её самой близкой мартышкинской подруги, Полины, несколько раз спрашивала Зоиного папу, не обеспокоен ли тот Зоиным весом, никто и не думал издеваться над Зоей. Полине запрещали есть хлеб и шоколад, и Полинина мама кричала на дочь, если та попадалась с конфетой. Но Зоя не знала таких ограничений и наслаждалась свободой. Ела она всё подряд: и блинчики, и хлеб, и конфеты. Её родители считали, что лишний вес Зоя перерастёт, а диеты и ограничения в еде – предрассудки и глупости. Зоя, хоть и переживала о том, что была крупнее своих подруг, летом об этом забывала. Бегала и плавала она наравне с ними, на велосипеде каталась даже быстрее, не боялась прыгать с каната в речку, так что о том, что весит она больше Полины, быстро забывала на даче.

Летом 1988 года случилось то, что Зоя всегда считала родительскими выдумками. Она переросла лишний вес. За три месяца Зоя вытянулась, и куда-то исчезли и живот, и лишний жир на руках и ногах. Как-то быстро и незаметно Зоя стала совсем обыкновенным подростком. Сама она этого не заметила, да и как – зеркал на даче не было, и проводили они всё время на улице. Однажды, уже в конце лета, она поймала на себе оценивающий взгляд Полининой мамы. Та смотрела на Зою косо и неодобрительно. Зоя даже немного испугалась, но Полинина мама ничего ей не сказала, и Зоя вскоре забыла об этом случае. Дел у них с Полиной было много. До конца лета им надо было успеть съездить на велосипеде в Ломоносов, покататься на катамаранах и попрыгать с каната в речку Зелёнку. А оставалось всего неделя, и Полинина мама грозилась увести дочь в Ленинград пораньше, чтобы помыться. Полина всегда оставалась на даче до самого конца лета, 31 августа, но раз в две недели ездила в Ленинград в баню. А Зою мама на даче мыла в корыте, накипятив воды, и тёрла прямо на улице. Ванной в их доме в Мартышкине не было.

В Москву они всегда возвращались за неделю до 1 сентября. В школу идти не хотелось. Зоя рассматривала свой загар, расчесывала волосы, и впервые за три месяца отдыха вспомнила про Власова, двух Кать и Галю. Думать о них было противно. В Москве делать особо было нечего. Эта последняя неделя перед началом школы была Зоиной самой нелюбимой. Надо было купить пенал, тетради и новую форму, обновить белые манжеты и воротнички. Зоина мама готовить дочь к началу школы не любила, ходить по магазинам избегала и всегда откладывала покупку новых вещей до самого последнего момента, когда в магазинах, и так полупустых, было хоть шаром покати, как говорил Зоин папа. В результате они объезжали два, три, даже четыре магазина и возвращались домой только с половиной нужных вещей. Потом Зоя умоляла маму купить ей новую форму или же сшить ей воротнички, но мама делала всё очень медленно или не делала вообще. Мама любила читать или же выступать в своем институте перед студентами. Зоина мама была профессором и читала лекции повышения квалификации в своем институте. К ней приезжали инженеры со всего СССР. Она славилась своими лекциями, студенты её обожали и слали письма и благодарственные грамоты. К лекциям Зоина мама готовилась долго, а потом два раза в неделю выступала и возвращалась домой усталая, но очень довольная. Такое расписание маму устраивало – она могла проводить большую часть недели дома, но на ведение хозяйства у неё сил не оставалось. Зоина мама никогда не отличалась большой любовью к домашним делам, и готовить, стирать, и тем более убираться она не любила. А делала Зоина мама только то, что любила. И в результате квартира у Зои был неопрятной, вещи валялись, стирка происходила редко, и грязная посуда копилась на кухне. Уборкой занимался Зоин папа, тоже нехотя, а потом, когда Зоя подросла, и сама девочка.

В четвертом классе, когда Зоя научилась шить на уроках труда, она стала сама отпускать своё школьное платье и даже вязать себе воротнички и манжеты, но это не решало проблему новых пеналов, ручек и тетрадок для школы. И вот, в конце августа 1988 года, Зоя опять ждала эту ненавистную неделю, когда придется тащить маму в магазин, а потом выслушивать упрёки по поводу того, что ей некогда готовиться к лекции, а в магазинах всё равно ничего нет.

За лето 1988-го произошло ещё одно важное событие в Зоиной жизни – её самая близкая подруга, Соня Коваль, уехала в Израиль. Зоя и Соня дружили с детского сада. Они оказались в одном классе случайно, но потом уже не расставались. Девочки сидели за одной партой, пока их не рассадила классная руководительница за постоянное перешёптывание. Соня и Зоя вместе ходили на кружки, играли во дворе, читали и обсуждали книги, а со второго класса ещё и возвращались домой после школы. Когда-то они даже попробовали ходить вместе в школу по утрам, но Соня всегда опаздывала, а Зоя терпеть не могла ждать. Поэтому утренние встречи пришлось отменить, но они вполне возмещались длительным возвращением домой. Зоя обожала их разговоры. Они обсуждали всё на свете и болтали около Зоиного подъезда чуть ли не часами, пока мама не звала её обедать.

Но в начале пятого класса Соня поведала Зое о том, что собирается переехать в Израиль. Оказалось, что Сонин папа давно уже там жил, и теперь они с мамой получили вызов и ждут разрешения. Соня сказала, что всё это страшная тайна и запретила Зое кому-либо рассказывать. Но Зоя всё равно рассказала маме – она всегда ей всё рассказывала. Зоина мама дружила с Сониной, и, к величайшему Зоиному сожалению, быстро выяснила, что переезд в Израиль – правда. Соня Коваль действительно собиралась в Израиль. От папы Соня стала получать и приносить в школу брошюры и красивые открытки из Израиля. Весь пятый класс был омрачен неминуемым Сониным переездом. Соня рассказывала Зое про Израиль, море, пляж и необыкновенную еду под названием «фалафель», которая там продается на каждом шагу.

– Фалафель – это такое очень вкусное блюдо, – говорила Соня. – Мой папа сказал, что обязательно мне купит, как только я туда приеду. И я каждый день буду его там есть.

Зоя пыталась выяснить, что же такое этот волшебный фалафель, но, кроме названия, Соня ничего больше не знала, однако с нетерпением ждала того момента, как попадет в Израиль и его попробует.

Израиль казался красивой сказочной страной, где всё возможно. Зоя страстно хотела туда попасть. Но родители запретили ей обсуждать Израиль с кем-либо, кроме Сони, и думать о переезде туда тоже было нельзя. Жили они в Москве и никто ни в какой Израиль не собирался. К концу пятого класса Соня почти не появлялась в школе. Она ездила учить иврит в специальный центр, и Зое не с кем было общаться в классе. А потом были проводы. Зоя пришла с родителями в Сонину квартиру и еле узнала помещение. Все было в свертках и стопках. Вещи валялись, полок не было, да и стола и стульев тоже.

– Мы почти всю мебель продали, – пояснила Соня.

В квартире было дымно и везде толпились люди. Все они, как показалось Зое, курили. Все эти люди шумели и галдели, и слышались незнакомые слова «вызов», «статус», «алия», «кибуц». Можно было даже выловить названия городов – Вена, Рим, Хайфа, Рамат-Ган. Соня с мамой отбывали сначала в Вену, потом в Рим, а уже потом – в Израиль.

– Часы надо купить и шапки. Обменять потом, – советовал один бородатый мужчина другому, пониже ростом, носатому и совсем уж сказочного вида. Маленький был похож на гнома. Оба они были в клетчатых рубашках, джинсах и оба курили.

– Да накупили уже этих часов. И шапок тоже. Только кому они нужны? – отвечал гном. – Да что я там буду делать, не умею я торговать.

– Ничего, ничего. Это нетрудно. Вон, Рома написал. Ещё фотоаппараты «Зенит» хорошо идут, – продолжал первый клетчатый.

Зоя не понимала, почему в Израиле и Вене кому-то нужны будут шапки, часы и фотоаппараты. Ведь за границей есть всё, оттуда привозят дефицитные джинсы-варёнки и пеналы с ластиками. Она надеялась, что Соня, переехав в Израиль, отправит ей джинсы в подарок. Или может быть просто красивый пенал? Или даже карандаш или фломастер? Зое любая вещь пригодилась бы, но она стеснялась попросить подругу об этом, а Соня сама ничего такого не предлагала.

– Ты увидишь Вену? – спрашивала Зоя Соню.

– Да, и Рим тоже. Только мама волнуется, что там будет трудно, и денег не хватит. Надо там будет ждать статуса, и только потом мы попадем в Израиль, – отвечала Соня.

Что это был за статус Зоя не знала, а у Сони спросить она стеснялась. В последнее время её подруга стала нервной и носила огромную тетрадь, всю исписанную словами на иврите. А уже через неделю после проводов Соня уехала. И на этом их общение прервалось.

В классе были и другие девочки, но Зоя с ними общалась мало, и вскоре после Сониного отъезда стало ясно, что только она и была её настоящей подругой. Летом Сониного отсутствия Зоя не чувствовала, но за неделю до возвращения в школу с ужасом осознала, что теперь окажется в классе совершенно одна.

Думая об этом, Зоя рассматривала себя в зеркало. В её комнате стояло огромное старинное зеркало в оправе из орехового дерева, доставшееся папе в наследство. Это зеркало Зоя раньше не любила и смотреться в него избегала. Но после приезда из Ленинграда в конце августа 1988 года она в него всё же глянула и почувствовала, будто у неё выросли крылья. Она была совсем другой. На неё смотрела уже не дикая запуганная девочка со слишком толстыми ляжками, выпирающим животом и рыхлыми плечами. Теперь отражение было другим – подтянутым, загорелым, весёлым и бодрым. Даже Зоино лицо вытянулось и стало более ярким, ясным и счастливым. Зоя красовалась перед зеркалом, поворачиваясь то влево, то вправо. Потом подошла ближе, присмотрелась. Распустила волосы, собрала в хвостик, рассмотрела шею, поворачивая голову в разные стороны. Девочка осталась довольна собой. Теперь можно было идти в школу и не бояться: она была уверена, что в седьмом классе всё будет по-другому.

В седьмой класс Зоя шла окрылённая. Она точно знала, что за лето все забудут её обидное прозвище. А уж когда увидят, как она загорела, похудела и изменилась, сразу придут в восторг и будут воспринимать её по-другому. Зоя с радостью надела школьную форму, которую успела отпустить, белый фартук и собрала ранец. Мама забыла купить гладиолусы в подарок классной руководительнице, но мама забывала купить цветы уже не первый год подряд, и Зоя уже привыкла приходить первого сентября без букета. Девочка не особо волновалась. Да и куда учительнице столько цветов?

Линейка прошла без инцидентов. Зоя зашла в класс и успела сесть за парту, как вдруг она почувствовала какое-то движение за спиной. Зоя обернулась и увидела гогочущего Власова. Он поспешно отдирал руку от её спины. Зоя полезла за спину и почувствовала бумажку, приклеенную к фартуку сзади. Бумажка была липкая, противная, и Зоя сначала отдёрнула руку. Но потом всё же решилась, рванула и посмотрела. На бумажке была нарисована обезьяна со стрелкой, а внизу написано «зоопарк». Зоя замерла в ужасе. Власов не только не забыл кличку, он перешел на другой уровень – теперь он ещё и писал оскорбления в Зоин адрес.








К счастью, в 1988 году 1 сентября выпало на четверг, и Зое пришлось страдать совсем недолго. Потом были выходные, стояла прекрасная тёплая погода, и Зоя даже съездила с папой на водохранилище и там искупалась.

Но в понедельник история повторилась. За выходные Власов не забыл про «зоопарк», хотя теперь не выкрикивал прозвище, а тихонько шипел, когда Зоя появлялась рядом с ним. Сидели они в разных концах класса, но Власов всё равно старался пройти рядом с Зоей и умудрялся улучить момент, чтобы её задеть. Если рядом находился кто-то из двух Кать или Галя, Власов получал целую волну одобрительных возгласов и восхищённых реакций от одной из девочек. Зоя старалась не реагировать, но это становилось труднее и труднее, и она почти отчаялась, не зная, как сможет выдержать травлю Власова весь учебный год.




Здание


Зоя встала решительно и радостно – было пятничное утро, и Зою ожидали целых два дня без Власова и страданий в школе. Она схватила бутерброд, забросила книги в рюкзак и выбежала из дома. Зоя не стала дожидаться лифта. Вместо этого она бросилась вниз по лестнице с пятого этажа к выходу. Лестница была старинной, красивой, и перила у них были замечательные – чугунные и выпуклые. Их дом был построен в 1890 году. Зое это рассказала их соседка по лестничной клетке, Инна Львовна. Зоя жила в квартире 39, а у Инны Львовны квартира была напротив, под номером 37. Соседке Зоя иногда помогала дотащить сумки из магазина или же вынести мусор. Зоя не считала это пионерской нагрузкой и никому не рассказывала, хотя их классная руководительница регулярно настаивала на том, что «настоящие пионеры должны оказывать помощь старшим». Инне Львовне было лет 60—65, а может быть и больше, и, по её рассказам, жила она в этом доме с рождения. Это было редкостью, особенно в Москве, но Инне Львовне каким-то образом удалось прожить в одном доме всю жизнь. Зоина мама говорила, что Инна Львовна была «из бывших», но что именно это значит, Зоя не знала, а уточнять не хотела. Да и мама не особенно распространялась об этом.








Их дом, стоявший на Второй Брестской улице, был замечательным – высоким, тёмно-серым, с огромными потолками и широченными стенами. Зоина квартира выходила окнами во двор, и каждое утро она рассматривала лепнину на фасаде дома напротив. В квартире даже был черный ход, правда, давно запечатанный, но когда-то по нему можно было спуститься прямо во двор, избегая парадной. Там же находился мусоропровод. Зоя черного хода боялась. Иногда там курили соседи снизу, а так как территория считалась запечатанной, там никогда не убирали. На черной лестнице была копоть и грязь. А если пойти по ней вверх, можно было выбраться на чердак. Однажды Зое это удалось. На чердаке были развешаны веревки для сушки белья, валялись старые чемоданы и низко свисали какие-то балки. Было темно и пахло плесенью. Зоя быстро оттуда сбежала и решила никому не рассказывать. Если бы мама узнала об этом приключении, обязательно запретила бы там появляться, а может быть, даже и постаралась, чтобы выход запечатали. И Зоя молчала.

Их квартира когда-то была коммунальной, и Зоя об этом знала. Но потом Зоиным родителям удалось что-то обменять, провернуть какой-то невероятный кульбит, что-то продать и выменять, и теперь она принадлежала только их семье. В Зоином классе все жили в своих квартирах, но во дворе она знала нескольких девочек, которые до сих пор жили в коммуналках. Зоя с ужасом представляла, как им, девочкам, приходится делить туалет и кухню с другими жильцами. Зое казалось невероятным, что на их кухне могли бы быть чужие люди. Или вдруг, встав с утра, она могла бы обнаружить в туалете соседа или соседку.

Зоины же родители выросли в московских коммуналках. Иногда папа рассказывал ей про своё детство. Папа провел его в коммуналке на улице Домниковской, около площади Трёх вокзалов. В папиной коммуналке жили разные люди: пьяница дядя Коля, инвалид-ветеран Толик, безымянные фабричные подруги. Зоя холодела от ужаса, когда папа рассказывал ей про шпану, с которой вырос во дворе, про игры в ножички и драки до первой кровянки. Она думала, что вот уж Власов никогда не смог бы стать авторитетом на Домниковке, в папином дворе или в папиной коммуналке в то время. Зоя переживала за папу, хотя всё это было уже давно и всё закончилось хорошо, папу не зарезали и не убили, но она каждый раз с ужасом думала, как страшно, наверное, было её папе всё это пережить в детстве. На Домниковке был свой кодекс чести, и Зоин папа прошёл это испытание и оказался достоин этого кодекса. А ещё Зоя мечтала о том, как Домниковская шпана избила бы Власова, осудив его за недостойное поведение, и как Власов плакал бы и молил о пощаде, но шпана бы его не простила.

В конце сентября, когда жизнь в седьмом классе уже немного успокоилась и вошла в русло, а первая четверть почти наполовину закончилась, Зоиному классу объявили, что скоро у них будет возможность изучать французский. Для этого нужно было оставаться после уроков на лишний час, по вторникам, средам и четвергам. Французский, как выразилась учительница, предлагался на факультативной основе, но если уж они начинали его изучать, должны были получать за это оценки. Зоя на французский записалась, предварительно убедившись в том, что Власов на факультативные занятия ходить не будет. Она и не сомневалась – после школы Власов уходил играть в хоккей. Он занимался спортом серьёзно, и тренировки у него были каждый день после школы. Отец Власова и его старший брат были то ли профессиональными, то ли полупрофессиональными игроками в хоккей. Во всяком случае Власов хоккей обожал и даже в школе изредка появлялся с клюшкой, которую оставлял в раздевалке.

После записи на занятия про французский говорить перестали. И Зоя даже забыла, что вообще куда-то записывалась. Но потом, уже в начале декабря, всех, кто записывался на факультатив, попросили остаться после уроков. Зоя сначала не поняла, в чём дело, когда классная руководительница объявила: «Сегодня у вас будет французский. Первое занятие». Дальше она назвала несколько фамилий и приказала остаться.

Зоя не успела предупредить маму, так внезапно всё произошло. После занятий она осталась на своём месте, как и было приказано. В классе сидело ещё человек пять или шесть. Через несколько минут появились ещё ребята – это пришли ученики класса «Б». Некоторых Зоя знала, а других, несмотря на то что учились они рядом уже шесть лет подряд, видела будто бы даже впервые. Оставаться в классе после двух было непривычно. Ребята нервно перешептывались, ждали. Все немного переживали. Зоя решила не терять время даром, и раскрыла учебник алгебры. Но не успела она открыть книгу, как в класс вошла женщина.

Это была не просто женщина, а – это Зоя сразу поняла – иностранка. Женщина была очень красиво подстрижена, её волосы лежали крупными локонами на плечах, и одета иностранка была так, что голова у Зои закружилась от восторга. От женщины пахло терпкими духами и сигаретами. Запах был едкий, сильный и чувствовался даже со второй парты, где сидела Зоя. Женщина была одета в тугие белые джинсы и яркий цветной мохеровый свитер. Свитер напоминал своей расцветкой какую-то невероятную райскую птицу – он был и бордовым, и фиолетовым, и розовым, и даже красным и оранжевым. Такой красоты Зоя ещё никогда не видела. На свитер она могла любоваться часами, но пришлось прислушаться к француженке – так Зоя решила назвать иностранку.

– Здравствуйте, ребята, – сказала иностранка с самым настоящим московским выговором. – Меня зовут Наталья Анатольевна. Я буду преподавать у вас французский язык.

«Действительно француженка! – с восторгом подумала Зоя. – Вот это да!»

– Наши занятия будут проходить три раза в неделю в интенсивном режиме, – продолжала Наталья Анатольевна. – Посещение всех занятий обязательно. Также обязательно выполнение домашних заданий. Если вы пропустите больше трёх занятий или будете приходить неподготовленными, я запрещу появляться на моих уроках, имейте в виду.

Зоя внимала, затаив дыхание. Рядом сидел Женя Куликов, мальчик из параллельного класса. Женя был тихим, маленьким, но учился хорошо. Он тоже слушал внимательно и напряжённо. Зоя оглянулась. Оказалось, что весь класс заворожённо слушал Наталью Анатольевну. А она тем временем уже держала в руке мел и твёрдыми широкими мазками писала на доске французские местоимения.

Je Nous
Tu Vous
Il Elle Ils Elles[1 - Я Мы Ты Вы Он Она Они]

У Зои было ощущение, что она знала эти местоимения всю жизнь и просто их забыла, а теперь Наталья Анатольевна ей их напомнила. С английским такого у Зои не было никогда. Английский всегда давался тяжело и был для неё чужим. А тут, услышав, как Наталья Анатольевна произносит французские слова, Зоя почувствовала нечто родное и близкое сердцу. Французский согревал.

Дальше Наталья Анатольевна написала на доске два глагола:

Etre

Avoir[2 - бытьиметь]

Она посмотрела на ребят спокойно и строго:

– Если хотите выучить французский язык, вы должны научиться запоминать окончания и спряжения. Другого выхода нет.

И Наталья Анатольевна пустилась в объяснения окончаний французских глаголов. Класс старательно скрипел ручками.

В конце занятий учительница объявила:

– Это был пробный урок, ребята. В следующий раз я жду только тех, кто готов серьёзно со мной заниматься французским.

Когда они вышли из школы на уже тёмную улицу, Зоя была под впечатлением. Говорить не хотелось. Хотелось и дальше слушать Наталью Анатольевну.

Женя Куликов спросил:

– Ну что, будешь продолжать?

– Конечно! – ответила Зоя. – А ты?

– Я тоже.

Зоя влюбилась во французский язык мгновенно и без оглядки. Это случилось так быстро, что она сама не поняла, что произошло. Девочка погрузилась в произношение и нежно, гортанно, клокотала буквой «р», которая, как ей казалось, сразу начала у неё правильно получаться. Наталья Анатольевна прочно слилась у Зои с французским языком и являлась его продолжением. Для Зои Наталья Анатольевна стала чуть ли не символом самой Франции. Занятия французским поглотили её. Теперь она жила от четверга до вторника, чтобы увидеться с Натальей Анатольевной и узнать что-то новое. Дома она оставляла занятия французским напоследок, чтобы не торопясь насладиться новыми словами и фразами.

В доме была одна-единственная пластинка на французском – песни Эдит Пиаф. И Зоя стала крутить эту пластинку без перерыва. «Падам, падам», – надрывалась Эдит, и Зоя делала все уроки под голос певицы. Зоя представляла себе Пиаф гордой и шикарной красавицей, с роскошной шевелюрой, в ярком блестящем наряде. Но мама как-то раз рассказала Зое, что Пиаф была мелкой, больной и несчастной женщиной, и её даже называли воробушком. Это Зою смущало, хоть Пиаф и покорила весь свет своим голосом. Зоя пыталась разобрать слова песен Пиаф, но это было трудно. Она пыталась повторять слова, но в первое время получалась какая-то каша. Отдельные слова получались, например «рьен де рьен», но остальное было непонятным.








Зоя попросила Наталью Анатольевну помочь ей выписать слова, понять, о чём так страдает Пиаф, но та только рассмеялась.

– Идея неплохая, конечно, но так ты язык не выучишь, хотя некоторые пытались. Слушай, слушай, это не помешает.

И Зоя продолжала слушать Пиаф.

В школе, помимо французского, жизнь шла своим чередом. После Сониного отъезда в Израиль Зоя осталась без лучшей подруги. Ходить домой стало одиноко, да и на переменах не с кем было перекинуться словом. Хотя Соня совсем не помогала Зое бороться с нападками Власова, но от одного присутствия подруги становилось легче. А теперь Зоя осталась в классе одна. С Женей Куликовым они пересекались только на французском, и Зое приходилось терпеть Власова и двух Кать и Галю в одиночестве.

В начале седьмого класса у Зои начало портиться зрение. Она была высокого роста, и никто не предлагал ей сидеть на первой парте. Зоя щурилась, как могла, но видела хуже и хуже. Очки девочка носить отказывалась. Ей их выписали, и она даже принесла очки в школу. Но чуть только она их вытащила из футляра и, оглядевшись, украдкой надела на нос, чтобы получше разглядеть доску на уроке алгебры, как Власов заорал: «Ребят, смотрите, ну это же „Мартышка и очки“ прямо! Зоопарк в очках!»

Как он увидел Зоины очки, оставалось загадкой. Она надеялась, что сможет их снять до того, как Власов их заметит. Сидел Егор сзади Зои, но ничего не упускал. Его радости, казалось, не было предела. «Мартышка! Зоопарк!» – вопил радостный Власов. Учительница выставила его за дверь, но было поздно. Зоя стащила очки с носа, убрала обратно в футляр и больше их не надевала. После занятий пришлось попросить учительницу пересадить её ближе к доске. Та согласилась и даже обрадовалась, и Зоя с тех пор переместилась на парту рядом с Алиной Кац. Алина была маленького роста и очень от этого страдала. Она всю жизнь сидела за первой партой. Родители давали ей с собой грецкие орехи в надежде на то, что Алина, поев их, начнёт расти. Но ей ничего не помогало: ни грецкие орехи, ни занятия баскетболом, ни висение на турниках, которое должно было её вытянуть.

Власов издевался и над Алиной, но делал это по-другому. Зоя чувствовала разницу в его отношении, и то, как он вел себя, возмущало её. Зою он дразнил почти как ровню – она была высокого роста, и понятно было, что она выделялась. За это Власов её и дразнил – за высокий рост и имя. А вот Алину он мучал особенно обидно и гадко. Алина была такой маленькой и такой беззащитной, что поведение Власова казалось Зое отвратительным. Власов не давал ей забыть о том, что она была в его глазах ущербной. «А! Вот идёт, а я и не заметил», – сплевывал Власов, увидев маленькую Алину. Бедная девочка пыталась увернуться и убежать, но Власов ловил Алину и щипал или плевал прямо на её фартук.

Зоя стала проводить время с со своей новой соседкой по парте. Она не могла назвать это дружбой. Такой близости, которая была у Зои с Соней, у неё с Алиной не было. Алина не увлекалась французским, мало читала, да и объединяло их мало. Но они сидели вместе и относились друг к другу приветливо. А ещё у них была взаимная нелюбовь к Власову.



Стоял март. Снег уже начал подтаивать, а на дорожках образовались ледяные корочки. Их надо было старательно обходить, чтобы не упасть. После французского, где Наталья Анатольевна объясняла им глаголы pouvoir и vouloir – «мочь» и «хотеть» – и задала написать сочинение на эту тему, Зоя болтала с Женей Куликовым. Они сдружились, и ей нравилось проводить с ним время. Женя был очень умным, даже умнее Сони Коваль. Он увлекался историей и собирался стать краеведом – это звучало настолько экзотично, что Зоя каждый раз увлеченно расспрашивала его о том, чем именно он собирался заниматься.

– Краеведы – это такие люди, которые как бы археологи, но ещё и историки, – объяснял Женя. – Они всё знают о домах и улицах, о том, как развивался город. И Москва – это просто рай для краеведов. История Москвы ведь такая замечательная. Москва – уникальный город.

Эта профессия казалась Зое куда интереснее, чем инженер. Инженерами работали Зоины мама и папа. И вот ребята стояли около школы, и Женя рассказывал ей о предстоящей поездке в Кремль. Его мама работала в самой Оружейной палате и организовывала поездку для их класса. Зоя слушала, как зачарованная. Попасть в Оружейную палату было невозможно, а Женя обещал, что там они увидят платья Екатерины Второй, кареты, и даже шапку Мономаха.

И в этот момент они увидели Власова. Он выбежал из здания школы. Обычно в это время в школе Власова не было – он ходил на тренировки. Ранец он волочил за собой, куртка его была распахнута, а щеки были красные, потные. Власов даже не бежал, он спасался бегством. Он летел прямо на них. Зоя и Женя попытались отступить назад. Но они стояли на тропинке, покрытой льдом. Стоять на ней было можно, но вот передвигаться – только гусиными шажками. А Власов несся необычайно быстро. Он кувырком слетел с лестницы, мигом пролетел расстояние и поскользнулся, наскочив прямо на Зою. Девочка не устояла – время замедлилось. Она поняла, что теряет баланс, и её левая нога начала скользить, заваливаясь в сторону, а затем и правая. Зоя попыталась подставить руку, но было поздно, и девочка мгновенно грохнулась на лёд. Ударилась она головой, а дальше всё рухнуло в темноту. Зоя слышала какой-то странный шум, но доносился он издалека, будто она была в туннеле. Затем она увидела голубой глаз, который обеспокоенно сверкал прямо над ней. Зоя подумала, что у Власова, оказывается, красивые глаза. Она решила, что это он склонился над ней и пытался помочь. А дальше Зоя провалилась в глубокий сон.




Знакомство


Проснулась она в кровати, которая была мягкой и пахла необычно. Зоя покрутила головой – потолок показался ей странным. Голова казалась какой-то чужой, ватной и непривычно легкой. Из-за занавесок пробивался необычно яркий луч солнца. Зоя снова закрыла глаза, повернулась к стенке и попробовала заснуть, но спать не хотелось. И тут Зоя поняла, что стена не такая, как обычно. Привычных оленей не было, да и ковра тоже. Этих оленей Зоя знала наизусть. Они были коричневые, вышитые и гуляли по ковру, поедая траву. Ковер с оленями висел на стене всю Зоину жизнь, но тут вместо них девочка увидела стену в зелёных с полосками обоях. Обои выглядели странно, как-то слишком чисто и ново, и Зоя удивилась: «Неужели мама обои переклеила?» Но её мама никогда хозяйством не занималась, а переклеить обои было делом такого масштаба, что произойти без Зоиного вмешательства не могло.

«Нет, не переклеила. Но что же происходит?»

Зоя повернула голову в другую сторону и поняла, что нет и привычной тумбочки. Девочка привстала, осмотрела комнату, и ей стало понятно, что она находится не в своей квартире. «Но как же я в гостях заснула?» – подумала Зоя. И тут она вспомнила дорожку, несущегося на неё Власова и его красные страшные щёки и то, что рухнула куда-то в темноту.

«Неужели я у Куликова дома?» – подумала Зоя. – Как неудобно получилось, неужели он меня отвел к себе? Как странно». До этого Зоя никогда не была у Жени дома, и ей сделалось неловко, что она причинила ему неудобство.

Зоя попыталась определить время, но ей это никак не удавалось. Ведь на лёд она упала вечером, а сейчас за окном уже солнце. Неужели уже другой день? Значит, мама её искала и, наверное, переживает? Родители, скорее всего, места себе не находят. Надо срочно позвонить домой. Зоя не хотела беспокоить маму. Если она узнает, что дочь упала на лёд и потеряла сознание, то будет переживать, может быть, даже поведет к врачу, а Зоя этого не хотела.

Девочка вскочила и огляделась. Рядом с кроватью стоял аккуратный столик, а на нем сверху лежала стопка книг. Зоя подняла одну из них – обложка была очень красивая, яркая, необычная. Она уже было решила открыть и почитать книжку, но потом себя одёрнула – мама же волнуется. Как можно? Около окна стоял письменный стол. Он был очень похож на стол в Зоиной комнате, но был аккуратно убран. В углу лежала стопка тетрадок, непривычно красочных, с пестрыми и красивыми обложками.

«Надо же, я и не знала, что у Жени есть такие красивые вещи. Он ведь никогда ничего такого в школу не приносит, – подумала Зоя, но тут же себя остановила: – Как я могу думать о таких глупостях, надо ведь срочно позвонить домой».

Чуть приоткрыв дверь, Зоя выглянула в коридор. В квартире было тихо. «Неужели они меня так оставили? Но где же Женя? Может быть, они сейчас придут?»

Зоя осторожно вышла в коридор, стараясь не шуметь. Ей повезло. Она тут же наткнулась на телефон. Он аккуратно стоял на маленькой стойке в углу. Телефон выглядел совсем иначе – оранжевого цвета, с кнопками. Зоя осторожно набрала домашний номер, но ничего не получалось. Кнопки нажимались, а звонок почему-то не проходил. Зоя аккуратно положила трубку на место и подумала: «Может быть, у них телефон тоже спаренный?» Телефон в Зоиной квартире так назывался – у них была одна телефонная связь с соседями. Номера разные, а телефонная линия одна. Если звонили Зое, соседи не могли пользоваться телефоном, а если звонили соседям, тогда Зоин телефон был занят. Когда соседи говорили по телефону, Зоя даже могла разобрать отдельные слова. Звучало это так, будто говорили муравьи. Это было очень смешно. Но в Женином телефоне раздавались странные гудки, а не муравьиное жужжание.

Зоя решила подождать и прошла на кухню. Там было светло, чисто и уютно. Она огляделась и удивилась – холодильник был странный, высокий и узкий. Совсем не похожий на их «ЗиЛ». На столе стояла тарелка, покрытая салфеткой, а рядом пиала с чем-то душистым. Зоя принюхалась. Запах был такой сильный и вкусный, что Зоя сразу потянулась за пиалой. Это было какао, но не такое, как дома, а гуще, ароматнее. Зоя выпила всю пиалу и стянула салфетку. Под ней лежала булочка – тоже очень душистая, маслянистая, и Зоя запихала ее в рот. Потом ей стало стыдно. «А вдруг это не мне?» – подумала она, когда вся еда уже была почти съедена. «Но ведь в доме никого нет – значит, это для меня оставили». Зоя продолжала жевать вкусную булочку и только тогда заметила записку. Это был маленький клетчатый листочек, но клеточки были какие-то непривычные, крупные и яркие. Не такие, как всегда, в привычных ей тетрадках. Записка была адресована Зое.

«Дорогая Зоечка, доброе утро. Так как сегодня среда, не забудь позаниматься с Аник. У тебя много уроков. Целую крепко. Мама»

«Что за белиберда? – подумала Зоя. – Аник?! И при чем тут среда?» Зоя не знала никакой Аник. Да и почему она должна была именно в среду заниматься с какой-то непонятной Аник? И почему мама оставила мне записку дома у Куликова?»

Тут Зоя поперхнулась. Она ещё раз посмотрела на записку и вдруг поняла, что та была написана на французском. Зоя попробовала ещё раз сложить и разложить листок, повертела его, но записка не изменилась. Зоина мама французского не знала, да и папа не мог ей помочь. Узнав, что Зоя стала заниматься французским, он несколько раз вспомнил, что его знания ограничились курсами языка, которые он бросил, успев выучить только Je veux aller a la gare – «я хочу пройти на вокзал». Почему на курсах папу научили только этой фразе, Зоя не знала. Знала она только то, что папа никак не мог помочь маме написать записку на французском.

Зоя села на табуретку и огляделась. Оказалось, что на кухне все надписи тоже были на французском. Все до одной. И в холодильнике всё было на французском. Lait. Beurre.[3 - молоко. масло] И нечто непонятное под названием Yaourt.[4 - йогурт] Зоя осознавала, что написано по-французски, но всё понимала. Для пущей уверенности она прочитала ещё раз парочку этикеток, удивилась красоте и разнообразию баночек в холодильнике и пошла обратно в коридор. Зоя ещё раз попробовала позвонить маме, но телефон не хотел работать и продолжал гудеть. Кнопочки не набирались правильно. И тут Зоя увидела маленький чёрный плеер. Она уже один раз видела такой – Соня показала ей перед отъездом в Израиль. Зоя осторожно повернула его и аккуратно нажала на кнопку с треугольничком. Она надела наушники и тут же их сорвала. Музыка звучала очень громко. Зоя подкрутила колесико звука и услышала на удивление знакомую песню. Она уже слышала её по телевизору, на канале М2 – это была Патрисия Каас. Девочка хорошо знала эту песню и даже помнила сам клип. Худая бледная девушка пела немного непонятные слова. Глаза у певицы были выцветшие, змеиные, а волосы зализаны назад, что делало её похожей на мужчину. Зое Патрисия Каас не нравилась.

Услышав песню в плеере, Зоя поняла всё. Патрисия пела про какого-то парня, страдала, и Зоя всё-всё стало ясно. «Я теперь понимаю по-французски?» – подумала Зоя. Конечно, занятия с Натальей Анатольевной были интенсивными, но ведь не до такой степени, чтобы всё понимать за какие-то несколько месяцев?

Зоя подошла к окну и отдёрнула занавеску. На неё смотрел тот же колодец, что и из её домашнего окна. Напротив был дом, такой же серый и с таким же барельефом, что и напротив её дома. Похоже было, что и эта квартира находилась на том же пятом этаже, что и Зоина на Второй Брестской. Деревья и двор были почти такими же, но не совсем. Не было двух знакомых берёз, которые торчали около подъезда. Вместо них росло какое-то другое дерево. А ещё на деревьях было очень много листьев. В Москве в начале марта нет зелени, а тут деревья были уже вполне себе зелёные. И не было никакого снега. Тут Зоя побледнела: «Да где же я в самом-то деле?» То, что она не дома у Жени Куликова, было очевидно. «Но если не у Жени, то где?»

Зоя решила выйти на улицу и осмотреться. Она без труда нашла в шкафу одежду и решила не задумываться над тем, почему вдруг в незнакомой квартире находятся подходящие ей вещи – красивые, заграничные. Зоя развернула пару варёнок. Она повертела их в руках и решила надеть. Сидели они прекрасно. «Даже лучше, чем у Некрасовой», – подумала Зоя. Дальше она посмотрела на стопку аккуратно сложенных свитеров. Все они были яркие, пушистые. Она выбрала полосатый, красный с фиолетовым. Такое сочетание цветов Зоя видела разве что в альбомах. Одевшись, Зоя решила посмотреться в зеркало – оно стояло в углу комнаты. Зое стало не по себе. В углу этой незнакомой комнаты стояло точно такое же зеркало, как и в её комнате – старинное, в ореховой оправе. Зоя подошла ближе, потрогала зеркало пальцем. Оправа была в бугорках резьбы, шедшей по периметру. Она пощупала её, легонько тронув ногтем. Потом посмотрела на стекло. Домашнее зеркало было чуть мутным в левом нижнем углу.

«Если и это такое же мутное, значит это – сон», – подумала Зоя.

Она подошла поближе и сразу же заметила небольшое помутнение внизу зеркала. Точно такое же, как и дома. Зое стало страшно.

«Чур меня, чур. Если это сон, надо проснуться. Надо лечь в кровать и всё пройдет». Зоя бросилась в незнакомую мягкую кровать, откуда она встала меньше часа назад, забралась туда прямо в джинсах-варёнках и красивом свитере и закрыла глаза.

«Ну и ну! Приснится же всякое», – подумала Зоя. Ей немного было жаль, что красивая одежда появилась во сне. «Чтобы я прямо ела во сне, и даже запахи были такими вкусными. Надо будет спросить у мамы, к чему булки и какао во сне снятся. На среду – сегодня среда ведь. Вот интересно». Зоина мама говорила, что мясо снится к болезни, но про другую еду ничего не упоминала.

Зоя полежала ещё чуть-чуть, потом открыла глаза, ожидая увидеть привычных оленей. Но их не было. Были те же зелёные обои и луч солнца, который бил под немного другим углом.

Странно ныл левый висок. Зоя потёрла его, огляделась ещё раз и потом решила: «Ну раз это сон, посмотрим, что приснится дальше».

Она опять встала, отряхнулась и вдруг почему-то поняла, что надо торопиться. Её как будто пнули вперед, и она закружилась по квартире, точно зная, где что находится. Зоя стала собирать рюкзак, который лежал около стола. Девочка делала это машинально, положив туда тетради, плеер, несколько книг и пакетик с завтраком, который вытащила из холодильника. На полочке около телефона висела связка ключей. Зоя схватила её и сунула в карман рюкзака. Она посмотрела на часы – было 10 утра. Потом надела куртку, ботинки, уже не обращая внимания на то, какая это была красивая и яркая одежда, завязала пёстрый шарфик и кинулась вниз. Лестница была такой же, как и дома – с высокими перилами, балюстрадами, – но Зоя и на это не обратила внимания.

Только она открыла парадную дверь, как увидела девочку со светлыми кудрявыми волосами, завязанными в хвостик. Та улыбнулась, увидев Зою. Даже не задумываясь, Зоя поцеловала девочку в щеку три раза – слева, справа и опять слева – и заверещала:

– Салю, Аник!

Девочка нисколько не удивилась, а засмеялась:

– Салю, Зоэ! – ответила она.

– Ты что смеёшься? – спросила Зоя.

– Да просто рада тебя видеть. Ты уже не болеешь? – ответила Аник. Видимо, это была та самая Аник, с которой Зое надо было заниматься в среду.

– Да глупости это всё, – весело ответила Зоя. – Я совершенно здорова!

И правда, левый висок уже не ныл. Сон это или не сон, а Аник была приятной на вид. И похоже, что Зоя могла с ней прекрасно общаться.

– Ну а как же твоя голова? Ведь ты говорила, что тебе запретили напрягаться.

– А, ну даже и не знаю, всё прошло, – ответила Зоя.

Она старалась не думать о том, что эта девочка, которую она видит впервые, считает её своей подругой.

– Ну раз прошло, тогда пошли гулять.

– Гулять?

– Ну да, как всегда. Мы же всегда ходим в «Ле Аль» мерить одежду.

Зоя вспомнила мамину записку – видимо, не зря мама, или кто-то, кто считал себя Зоиной мамой, напомнил Зое про занятия.

– А как же уроки?

– Ну ты как всегда. – Аник нахмурила носик.

– Давай сделаем, а потом уже гулять?

– Ну ты каждый раз так говоришь, а потом мы ничего не успеваем, – Аник затрясла хвостиком.

«Надо же, – подумала Зоя. – Оказывается, мы дружим уже давно».

Будто прочитав её мысли, Аник сказала:

– Ты как была букой в детстве, так и осталась! Вот честное слово, люди не меняются.

Зоя только пожала плечами в ответ.

– Ладно, ладно, пошли делать уроки. У тебя или у меня? – согласилась Аник.

– Давай у тебя, – ответила Зоя. Она не хотела возвращаться обратно в ту странную полумосковскую квартиру. Аник была не против.

– Хорошо, давай ко мне, но только потом точно идем в магазин!

– А как мы будем мерить одежду?

Вопрос был вполне резонным. В Москве и Ленинграде Зое ещё не приходилось мерить одежду в магазине по той простой причине, что там её просто не было. А если и была, мерить её было нельзя – надо было покупать как можно быстрее, а уж потом, дома, можно было примерить. И если что-то не подходило, можно было ушить или, наоборот, отпустить. Но услышав Зоин вопрос, Аник остановилась как вкопанная.

– Ты что? – спросила Зоя.

– Что значит «что»?

– Почему ты остановилась?

– Ты забыла что ли? – Аник посмотрела на Зою с возмущением.

Зоя начала нервничать. Она не знала, о чём говорила Аник и не могла понять, почему примерка одежды вызвала такую реакцию у её подруги. Как быть, чтобы не выдать себя?

– Да нет, конечно, я просто так, – ответила Зоя.

– Так это ты шутишь? Или издеваешься?

– Да успокойся ты, как я могу издеваться?

– Мы будем брать и относить одежду в примерочную. Как всегда, – сказала Аник.

Зоя кивнула в ответ, стараясь как можно скорее уйти от этого неприятного разговора. Она боялась, что Аник поймет, что с ней что-то не так, и этот сон действительно закончится.

– Ты же специально намекаешь на то, что случилось. Зря я тебе тогда всё рассказала, – Аник покраснела и теперь смотрела на Зою насупившись.

– Да нет, не зря, – Зоя пыталась отвечать как можно туманнее, чтобы не выдать себя.

– Зря, зря. Точно зря. Но это было один раз, и потом я им объяснила, что всё было случайно, – Аник развела руками.

– Случайно?

– Ну да, что шарфик у меня в кармане оказался совсем случайно. Я его просто там забыла. И заплатить за него забыла. А так я бы, конечно, за него заплатила. И папа потом им всё объяснил. Но потом ты же сама знаешь. Потом он так меня наказал и запретил вообще в магазины ходить без него. Как будто я преступница какая-то.

«Так вот оно что», – догадалась Зоя. Оказывается, Аник украла шарфик в магазине.

Прошлым летом на даче Зоя тоже украла фигурку змеи. Они с Полиной поехали на рынок в Ломоносов, и там на одном из кооперативных прилавков продавались фигурки змей. Это было летом 1988-го. 1989-й был годом Змеи по китайскому гороскопу, и змейки появлялись везде в преддверии этого года. Кооперативные фигурки сделал сам продавец, который стоял прямо там же, рядом со своими произведениями. Он был очень горд ими, и в руках держал бархатную тряпочку, которой протирал их поочерёдно. Змеи были свернуты трубочкой и были сделаны из красивого твердого материала. Зое змейки так понравились, что она решила, что ей обязательно нужна именно такая, но денег у них с Полиной не хватало. Они несколько раз обошли рынок, а потом Зоя взяла да и сунула первую попавшуюся змейку себе в карман, пока Полина рассматривала что-то ещё на прилавке, а продавец отвлекся. Как только Зоя взяла змейку, руку её словно обожгло. Ей стало больно и защемило сердце. Оно забилось сильно-сильно, будто было готово выскочить из груди. Зоя потянула Полину за руку и потребовала: «Пойдем уже». Змейка жгла ей руку. Зое было противно то, что она сделала, но вернуть змейку на место было невозможно. Кругом толпились люди, и продавец уже не отвлекался. Они с Полиной направились в сторону остановки, но тут Зоя всё же передумала. Она заставила Полину вернуться и, дождавшись удобного момента, когда продавец что-то доставал из сумки, поставила ворованную змейку на место, а потом они бросились наутёк. Ей сразу стало легче. Красть оказалось противно и гадко. А тут, оказывается, Аник поймали с ворованным шарфиком. И может быть, это воровство было для Аник не первым?

«Нужна мне эта Аник? – подумала Зоя. – Что я буду ещё с ней возиться? Вдруг она опять что-то захочет украсть?»

Будто читая её мысли, Аник заявила:

– Ну слушай, если не хочешь, можешь вообще в магазин не ходить! И в примерочную тоже. Можем весь день сидеть и делать уроки, мне-то что.

При этих словах Зою словно дёрнуло. Она очень хотела попасть в магазин, где много одежды, которую можно было примерить.

– Слушай, давай пойдем в магазин этот твой? А уроки потом?

– Ты это серьёзно? – Аник смотрела на неё вызывающе. – Не шутишь?

– Пойдем, правда.

– Тогда нам туда, – Аник потянула её за руку, и они побежали через дорогу.

Только тогда Зоя догадалась посмотреть на вывеску с названием улицы – Boulevard Beaumarchais[5 - бульвар Бомарше]. «Надо же, какой правдоподобный сон», – подумала Зоя. А они с Аник уже бежали вглубь квартала. Кругом стояли маленькие дома, узенькие улочки, а на тротуаре было трудно разминуться со встречными прохожими. Зоя заметила несколько пожилых дам, выгуливавших собачек.








И тут Зоя встала как вкопанная. Она увидела каменную стену и название улицы – Rue Vieille du Temple[6 - Старая храмовая улица].

– Ты что? – окрикнула ее Аник. – Почему отстала?

Но Зоя смотрела на стену и вывеску и не могла оторваться:

– А это что? Мы где?

– Как где? Ну ты что? Может, у тебя опять с головой что-то не то?

Зоя промолчала.

– Зоэ, ты только не обижайся, я правда переживаю. Может, ты домой хочешь?

– Да нет, зачем? Только скажи мне, что это за место?

– Ну это улица. Тут храм был, крепость точнее, тамплиеры тут были. А потом их сожгли в 1314 году. И они прокляли короля и папу Римского.

– Это улица тамплиеров?

– Ну как бы да, – теперь уже Аник остановилась. – Ты что, ничего не помнишь?

– А что?

– Ну как, мы же с тобой читали о них и тут гуляли. И папа даже нам показывал разные дома и рассказывал про тамплиеров.

– Тамплиеров в Париже, да?

Зоя теперь уже точно знала, что она находится не где-нибудь, а именно в Париже. В Париже! В столице мира. «Неужели это только сон? – подумала она. – Но ведь надо увидеть Эйфелеву башню. Как же я в Париже, а башню не посмотрю».

– Да, про тамплиеров в Париже, где же ещё? Слушай, ты точно в порядке?

– Да, да, не переживай. Идём в магазин.

Они последовали дальше по кварталу, и через двадцать минут оказались около огромного здания. Зоя догадалась, что это и был тот самый «Ле Аль». Аник целеустремленно направилась ко входу, и Зоя последовала за ней. Такого изобилия она ещё не видела. «Ле Аль» шокировал Зою – бесконечное количество дверей, бетона, света, какие-то жуткие коридоры и эскалаторы. И шум. Народу в «Ле Аль» было огромное количество. Все они куда-то стремились и гудели, бежали по коридорам, заходили в магазины, исчезали за поворотами. Зоя побоялась отбиться от Аник, но та, казалось, прочитав её мысли, взяла её под руку. Девочки твёрдой походкой продвигались к цели. Зоя поняла, что они на месте, ещё до того как Аник остановилась. Это был ярко-белый магазин. Стены, прилавки – всё блестело от белого цвета. В витрине стояли несколько манекенов, одетых в красочные одежды, – у каждого был повязан шарфик: то розовый, то красный, то синий. На полках, которые вливались в стены, лежали стопки свитеров, тоже необычных, тропических оттенков. Аник ринулась к одной из них и потянула по одному из каждой – бирюзовый, зелёный и фиолетовый.

– Вот! По-моему, это мой размер, – взвизгнула она. – А ты что будешь мерить?

Зоя стояла в растерянности.

– Ну что же ты? Пойдем быстрее, у нас же мало времени.

– А что, можно прямо вот так, с полок брать? – решилась спросить Зоя.

– Слушай, ты и правда странная сегодня. Прямо не узнаю тебя, – с укоризной ответила Аник. – Ну не стой, пойдём, ты что, ничего не хочешь померить?

И Зоя решилась. Она осторожно взяла из стопки розовый свитер, который манил её с самого начала. Аник захлопала в ладоши:

– Я так и знала! Ты всегда розовый выбираешь! Какая ты предсказуемая!

Но сказала она это по-доброму, и Зое сделалось приятно, что подруга так хорошо знает её привычки.

Девочки направились вглубь магазина. Точнее, Аник куда-то стремительно неслась, а Зоя за ней еле поспевала. Ей хотелось взять что-нибудь ещё с полки, и она засмотрелась на рубашки, но Аник потянула её, и они оказались в коридоре. Там стояла молодая женщина с очень пышной прической и выщипанными бровями. Она с сомнением посмотрела на девочек, но потом разрешила им зайти в одну кабинку. Аник стала раздеваться, едва закрыв дверь. Она стянула с себя кофточку и натянула бирюзовый свитер. Он сидел на ней как влитой.

– Ой, какой красивый! – не выдержала Зоя. – Тебе ну очень идет!

Это было правдой. Цвет свитера оттенял цвет глаз Аник, делая их ярко-синими. Она довольно улыбнулась.

Зоя тоже стянула с себя одежду и застыла в изумлении. На ней был очень красивый новенький бюстгальтер. В Москве Зоя не могла такой найти. Она видела подобный у Полины и страдала, что ей придётся ходить без лифчика. Грудь уже начинала расти, и ей казалось неприличным ходить без него, но купить бюстгальтер маленького размера было невозможно. Продавались только огромные чудища, похожие на чепчики, пятого или шестого размера. Зое было всё равно, ведь её интересовал только нулевой или первый. А эти уродцы висели в галантерейных магазинах и, казалось, насмехались над покупательницами. Тут, в Париже, у Зои был лифчик правильного размера, ещё и с кружевами. Она оглянулась и увидела, что сзади он был на красивых крючочках, прямо как для взрослых.

Аник сначала не обращала на Зою внимания, так была полностью поглощена осмотром себя в новом свитере. Она крутилась перед зеркалом, поворачиваясь то слева, то справа. Но потом она опять одернула Зою:

– Слушай, ты что, себя в зеркале не видела?

Зоя надела розовый свитер. Он сидел отлично, но Зоя почему-то не обрадовалась, увидев свое отражение. Ей стало немного душно, и яркий свет и белая примерочная резали глаза. Ей захотелось на улицу, на воздух.

– Слушай, может, пойдем уже? – попросила она Аник.

– Я же ещё не всё померила, – начала было Аник, но потом, взглянув на Зою, хмыкнула: – Ну приехали…

Зоя не поняла, что это означало.

– Ладно, ладно, пойдём. А то ещё твоя мигрень начнется, – добавила Аник. – Только вот!

С этими словами Аник вытащила из рюкзака маленький чёрный ящик. Она нажала на одну из кнопок, что-то повернула и приказала Зое встать ровно, обняться и улыбнуться. Ящичек вспыхнул, и из него вылез маленький аккуратный листочек. Аник подула на него, положила на полочку и заставила Зою проделать эту же операцию ещё раз.

– Одна будет твоей, – Заявила Аник.

Зоя с удивлением смотрела на листочки – на них начали образовываться очертания лиц, и вскоре Зоя увидела две фотографии. На них были они с Аник в ярких свитерах. Девочки обнимались и выглядели закадычными подругами, будто дружили уже тысячу лет подряд.

– Мне можно одну взять? Правда? – спросила Зоя.

Она боялась прикоснуться к фотографии. Ей казалось, что если она до неё дотронется, изображение расплывётся или сотрётся.

– Выбирай любую! – великодушно ответила Аник, но потом стала придирчиво рассматривать себя на одной из них:

– Что-то мой нос растёт, я очень переживаю! Говорят, что нос растёт всю жизнь!

– Всю жизнь?

– Да! А ты не знала? Нос растёт всю жизнь. Поэтому и есть эти страшные старухи с отвислыми длинными носами. Они же в детстве такими не были! А думаешь почему? Вырос за годы!

– Ну у тебя такого не будет! – ответила Зоя.

Ей почему-то стало очень весело. Она взяла одну из фотографий и бережно положила в карман. Зоя решила, что поставит её около зеркала у себя в комнате. Тут она одернула себя, поняв, что не знает, какая комната по-настоящему её, и решила не думать об этом до вечера.

– Ну пойдем уже! – крикнула Аник. – Пойдем же.

Девочки переоделись и вышли из магазина. Аник потянула Зою за руку. Ещё через минуту они уже неслись по длинному коридору «Ле Аль». Аник парила впереди, а Зоя еле поспевала сзади. Они каким-то чудом маневрировали между людьми, чуть не врезались, но вовремя уворачивались. Какая-то пожилая женщина попробовала их окрикнуть, но они сделали вид, что не слышат, и продолжили бежать вперед. Вдруг случился какой-то толчок, и Зоя почувствовала, что связь с Аник оборвалась – она уже не держала подругу за руку. Зоя попробовала протянуть руку, чтобы нащупать ладонь подруги, уже такую привычную и надежную. Но тут девочка осознала, что не бежит и не стоит, а лежит на полу, а вокруг что-то вертится. «Это же потолок, – подумала Зоя. – Как странно».

Что-то яркое светило ей в глаза. Издалека она услышала визг: «Au secours![7 - На помощь!]» Потом какие-то выкрики: «Jeune fille[8 - девушка]», а потом всё исчезло, и она неслась по туннелю в пустоту.




Запуск


– Ну ты дебил!

– Ты кого дебилом назвал, урод?

– Тебя!

– Меня? Да ты вошь, я тебя сейчас раздавлю.

Зоя открыла глаза. Голова её была вся в снегу.

– Ты Зою убил, дебил!

– Сам ты дебил. Скажешь кому – убью.

– Что скажу? Что ты убил Зою? Конечно, скажу. А ты думал?

Зоя поняла, что слышит перепалку Власова с Куликовым. На неё они не обращали внимания.

– Я тебя не боюсь, понял?

Это был Куликов. Его голос звучал звонко и как-то странно, с надрывом, будто он вот-вот заплачет. Куликов был гораздо меньше Власова, и Зоя оценила его храбрость.

– Не боишься? А зря, гнида ты паршивая. Ты себя вообще видел?

Голос Власова звучал уже не так уверенно, как раньше.

– Да я тебя раздавлю, никто и не вспомнит.

– А вот попробуй. Посмотрим, что ты собой представляешь. Только девчонок и травишь. – парировал Женя.

«Зря он так, – подумала Зоя. – Власов же сумасшедший, он себя не контролирует.»

И действительно, Власов замычал и сжал кулаки. Он выглядел как бык, готовящийся порвать тореадора в клочки. Но Куликов был отнюдь не тореадором – он был маленьким, худеньким мальчиком, гораздо ниже сверстников и, судя по тому, как висела на нем школьная форма, гораздо слабее Власова.

Зоя решила, что пора вмешаться. Она уже не думала о том, как больно дерётся Власов – ей хотелось спасти Куликова и предотвратить бойню. Зоя попробовала встать, но вместо этого оказалось, что она может только чуть-чуть повертеть головой. Власов уже двигался на Куликова. Женя отступал. Зоя попробовала крикнуть, но вместо крика она поняла, что мычит. Однако этот звук прервал драку. Мальчики остановились и обернулись. Первым опомнился Власов.

– Эй, Куликов, ты это слышал?

Куликов не ответил. Он подошел к Зое и осторожным движением отодвинул её шапку.








– Эй, Зоя, ты меня слышишь?

Зоя попробовала ответить, но у нее опять получилось какое-то мычание:

– Му-му-му-му…

– Эй, ты не умерла? Встать можешь?

Куликов протягивал ей руку, но Зоя не могла пошевелить пальцами. Тело её не слушалось.

– Да не умерла она, видишь же, – Власов звучал бодро.

– Не умерла, – ответил Куликов. – Но она же не может тут и дальше лежать? Может, ей в больницу надо? Может, у неё что-то сломано?

– Ничего не сломано. Полежит и встанет, – ответил Власов.

– Как встанет? Она даже руку не может протянуть. Может, у неё теперь паралич будет из-за тебя?

Куликов опять шёл в наступление. Зое это не нравилось – ей стало холодно, и она хотела попросить мальчиков позвать кого-нибудь на помощь, чтобы её отнесли в школу, где было тепло. Она даже представила себе, как хорошо будет погреться около батареи в цоколе.

– Ну короче, я пошёл, – заявил Власов. – Я и так опаздываю.

– Как пошёл? А на помощь кто позовёт?

– Ну вот ты иди и зови, раз такой умный.

Власов сплюнул, и брызги от его слюны чуть-чуть задели Зою. Ей стало до того мерзко от этого, что она захотела дать ему в глаз и растереть эту слюну у него по щекам. Зоя уже не думала о том, что не может пошевелить пальцами. Одним движением она вскочила и засадила Власову кулаком в глаз. Власов завопил, а Куликов застыл на месте. Зоя же стояла на ногах и отряхивалась от снега.

– Женя, пойдём обратно в школу, а? Мне надо погреться, – сказала Зоя.

– Э-э-э. Это самое, пойдём, – ответил Женя.

Власов же схватил свой рюкзак и убежал в сторону метро. А Зоя и Женя вернулись в школу. Там было пусто и чисто – уборщица Нина Петровна возила тряпкой в углу. Увидев ребят, она заворчала:

– Опять грязь нанесёте, только всё помыла.

Зоя её успокоила:

– Не волнуйтесь, мы тут в уголочке посидим.

– В уголочке. Знаем мы, всегда своими грязными ногами натопчут. Ну идите, идите уже, раз замерзли.

Уборщица ушла вглубь школы, а Женя и Зоя сели на подоконник.

Зоя оглядела свою одежду. Она была уверена, что будет в том же красивом свитере и в варёнках. Но вместо этого наряда Зоя была в обыкновенной школьной форме, в уже несвежем воротничке и манжетах, которые надо было постирать и перешить, но Зое было лень, а мама не обращала на такие мелочи внимания. Зоя стеснялась грязных манжет, но каждый раз слишком поздно вспоминала о том, что их надо было постирать. Обычно это происходило утром перед школой, когда она натягивала платье и обнаруживала тёмный след около запястья.

«Как было бы здорово вообще не носить эти ужасные платья, а ходить в школу в таких красивых варёнках и свитерах», – думала Зоя. Зимой под платье требовалось надевать колготки и рейтузы, а потом переодеваться в школе. Да и само школьное платье не радовало – коричневый цвет Зоя не любила, и платье неприятно натирало подмышками. «Эх, вот если бы меня увидели в том свитере. Да кто мне теперь поверит?» – думала Зоя. И только тут она заметила, что Куликов смотрит на неё.

– Жень, ты что? – спросила Зоя.

– Я? Я-то ничего, но ты точно в порядке? – Куликов поднял брови так высоко, что у него наморщился лоб. Он был похож на симпатичного бобра.

– Я? Ну да.

– Ты сейчас по-моему по-французски что-то сказала.

– Я? По-французски?

– Да.

У Зои перехватило дыхание. Ей вдруг стало страшно. Может быть, та квартира во Франции, и Аник, и свитер – это был не сон? Но ведь ничего этого не могло быть на самом деле. Ей просто всё приснилось, она потеряла сознание, а теперь вернулась в Москву, в свою настоящую жизнь, и ничего с ней на самом деле не случилось.

– Да не, Жень, тебе показалось. По-моему мы просто перезанимались с Натальей Анатольевной.

Зоя засмеялась как можно непринужденнее.

– Ну ладно. Слушай, может, пойдём домой? Я устал ужасно, да и мама ждёт. И может, тебе к врачу надо? Ты правда в порядке?

– Не, к врачу не надо. Пойдем лучше домой.

Зоя посмотрела на часы, которые висели в вестибюле. Было уже 19:00. Она никогда так поздно не задерживалась в школе.

– Пойдем тогда скорее.

Они с Женей выбежали из здания и услышали за собой шаркающие шаги уборщицы.

Зоя подходила к дому в начале восьмого – идти от школы до дома было совсем недолго. Она раздумывала о том, как объяснить родителям своё опоздание. Врать не хотелось, но говорить им правду Зоя боялась. Ведь если она скажет родителям, что потеряла сознание и лежала на льду около часа, а потом не могла пошевелиться и у неё даже онемели пальцы рук, они перепугаются.

«Придется врать», – решила Зоя.

Зоя осторожно открыла дверь квартиры. Мама сидела около телефона в коридоре и плакала.

– Зоя! – закричала мама, как только увидела дочь. Потом тут же: – Она пришла! Петь, она пришла.

Зоя увидела отца, который ещё не успел переодеться после работы.

– Ты что? Где ты болталась? – спросил папа.

– Я не болталась, – промямлила Зоя. Она не успела подготовиться и не ожидала такого родительского напора.

– На улице ночь! Ты где была? Уже восемь вечера.

– Мам, ты что, у меня же сегодня французский, – Зоя попробовала оправдаться, но её голос звучал нервно.

– Какой ещё французский? У тебя в пять занятия заканчиваются. Ты где три часа была? Ты соображаешь, что делаешь?

– Совсем мать не жалеешь! – выступил отец.

Обычно он был на Зоиной стороне или придерживался нейтралитета. Зоя удивилась, что родители нападали на неё вдвоем.

– Я задержалась. Мы с Куликовым остались заниматься, – ответила Зоя. Она знала, что родителям нравился Женя, и они даже стали общаться с его мамой.

– С Женей можно в дневное время заниматься, – ответил папа, но уже не так сурово.

– Иди быстро переодевайся. Я вижу, у тебя щёки обмороженные, – сказала мама. – Заработаешь себе менингит, так заниматься.

Зоя умчалась в комнату. Она посмотрела в зеркало – и правда, щёки у неё горели. Зоя быстро стянула с себя одежду, бросила ненавистную форму на пол, и вдруг заметила маленькую блестящую бумажку, которая лежала рядом с платьем.

Зоя развернула бумажку и увидела фотографию двух девочек. Они улыбались. Одна, кудрявая блондинка, была в бирюзовом свитере, а вторая была она, Зоя, в розовом пушистом свитере. Девочка взяла фотографию двумя пальцами, словно та могла расплавиться от её прикосновения.

– Зоя, иди ужинать, – услышала она маму. – Пока всё горячее.

Зоя в панике завертелась по комнате, думая, куда бы спрятать фото. Она положила фотографию под подушку, но потом передумала и засунула её под вязаную кружевную салфетку, лежавшую на зеркале.

– Зоя! Ты что, оглохла?

– Совсем от рук отбилась, – вторил отец.

– Тебе что, нужно специальное приглашение? – это была уже мать.

Зоя вылетела из комнаты и бросилась на кухню.

– Ну наконец-то. А ну быстро садись, – приказала мама.

На столе стояла дымящаяся сковородка с жареной картошкой. Зоя это блюдо любила, но не каждый день. Но делать было нечего. На ужин Зоина мама готовила либо картошку, либо икру из баклажанов, либо и то и другое вместе. Других блюд она не признавала. Икра у мамы получалась тёмно-коричневая, горькая, с липкой неприятной кожурой. Зоя, обычно непривередливая в еде, баклажаны терпеть не могла. Киевские родственники называли баклажаны «синенькими», и Зою возмущало это нежное название ненавистных ей овощей. В мамином исполнении они получались скорее чёрненькими. Милое киевское название наводило Зою на мысль, что баклажаны можно было приготовить как-то иначе, вкуснее и приятнее, но подозревать маму в неумении готовить Зоя не решалась. Картошку же Зоя ела, хоть и страдала от однообразия. Хуже картошки были папины макароны по-флотски, в которые папа так обильно добавлял лук, что Зоя ассоциировала выражение «по-флотски» с варёным луком. Зоя села за стол, стараясь избежать лишних вопросов. И вдруг она вспомнила ароматную булочку и какао, которое пила в Париже. Зоя повела носом.

– Что-то мне показалось, будто какао пахнет, – сказала она и тут же прикусила язык. «Теперь мама подумает, что у меня что-то с головой не так, – подумала Зоя. – Надо будет поскорее из-за стола выйти».

Но мама улыбнулась:

– Нет, не показалось, – ответила она. В руках у нее была маленькая зелёная пачка с надписью «Золотой ярлык». – Вот. Сегодня достала.

– Ой! Как здорово! – вскрикнула Зоя.

Пока мама варила какао, Зоя доедала картошку, уже не думая об однообразии ужина. Мама поставила перед ней чашку с какао. Зоя потянулась, принюхалась и попробовала напиток. Она обожала какао. Этот домашний напиток был почти как французский, но широкая пиала, из которой она пила какао в Париже, придавала ему какую-то дополнительную экзотичность. Будто пить какао из нормальной чашки было слишком обыденно – нужно обязательно, чтобы у нее было широкое горлышко. И Зоя поняла, что нужно было сделать. Она бросилась к серванту, где стояли пиалы. Папа привез их из Ташкента в молодости. Это был его подарок маме на пятилетие их свадьбы. Пиалы были белыми, с синими листиками по краям. Ими никогда не пользовались, но они стояли на видном месте в серванте. Зоя аккуратно достала одну из них и перелила туда какао из чашки. И попробовала. Вкус действительно изменился. Наступило ощущение праздника – она словно снова попала на солнечную кухню на бульваре Бомарше в Париже. Если бы не какао, Париж так и казался бы ей сном. Но Зоя отчетливо помнила ощущения и запах парижского какао и булочки.

– Ты что, Зоечка, спать хочешь? Уже глаза закрываешь за столом? И что это ты пиалу вытащила? Тебе горячо?

Мама вошла в кухню как раз, когда Зоя представляла себя сидящей на кухне в Париже.

– Да, что-то я устала. А пиалу я просто так взяла. Захотелось попробовать из неё пить, – соврала Зоя, но потом поняла, что действительно очень устала. – Пойду-ка я спать. Спокойной ночи, мамуля.

Зоя быстро ретировалась в свою комнату, пока мама не начала разговор про Узбекистан, где она проходила практику в институте, и про то, как там постоянно пьют зелёный чай из пиал.

А следующий день был выходной, 8 марта, и Зоя еле дождалась, пока Международный женский день закончится, чтобы снова пойти в школу и увидеться там с Женей Куликовым.

В четверг утром, проснувшись, Зоя первым делом полезла проверять фотографию. Она так и лежала на месте, под кружевной салфеткой. Зоя ещё раз удостоверилась – всё те же две девочки, Аник и Зоя, смотрели на неё с фотографии. Зоя выглядела точно как девочка на фото, только одежда была другая. Но всё остальное – причёска, брови, выражение глаз, даже улыбка – было одинаковое. Зоя попробовала улыбнуться в зеркало, как на фото, но не успела, услышав голос мамы:

– Зоя, пора собираться в школу.

Ей захотелось увидеться с Женей Куликовым и рассказать ему о том, что произошло. Зоя начала одеваться – платье, которое она так и бросила на пол предыдущим вечером, лежало измятое. На глажку не оставалось времени – Зоя провела по платью рукой и чуть-чуть его разгладила. Но пионерский галстук выглядел совсем изжёванным. Пришлось вытаскивать ненавистный утюг и гладить и платье, и галстук. Манжеты так и остались нестиранными, и Зоя пообещала себе, что первым делом приведёт их в порядок после школы.

На завтрак Зоя быстро сжевала бутерброд с сыром и взяла такой же с собой в школу. По дороге туда она думала о занятиях, а ещё вспомнила о том, что надо будет подучить алгебру и до пятницы дописать сочинение на английском. И вдруг она остановилась – навстречу ей шел Власов. Он двигался в противоположную от школы сторону, и шёл он, судя по походке, прямиком к ней. Зоя попробовала перейти дорогу или же свернуть, но было поздно. Власов был напорист во всём.

– Привет, Зоопарк, – сказал Власов. – Доброе утро.

– Тебе что надо? – ответила Зоя, даже не успев обидеться на прозвище.

– Э, ты что грубишь? – тон у Власова был непривычно мирным.

– Я в школу тороплюсь.

Это было правдой – Зоя не любила опаздывать.

– Я тоже. Я с тобой пойду.

– Это ещё зачем?

– Э, слушай, ты во вторник не сильно, это самое, ударилась?

– Не знаю, – ответила Зоя.

– Как это, не знаешь?

– Я правда не знаю.

– Ну у тебя голова не болит?

– Да вроде нет, – Зоя посмотрела на Власова. Тот выглядел обеспокоенным.

– Это самое, если чё, ты мне дай знать тогда. Я, может, мать попрошу тебе врача найти. Она, это самое, передать просила. И если у тебя там сотрясение или как его там, она может и помочь, если в больницу надо.

– Спасибо, Егор, – ответила Зоя.

По виноватому выражению лица Власова стало ясно, что ему пришлось рассказать о случившемся матери. Если бы он рассказал отцу, то был бы избит. Избитым Власов не был – значит, только его мать знала о том, что произошло.

– А ты родителям своим рассказала?

– Нет. А что рассказывать? – ответила Зоя.

Только теперь она поняла, что мать Власова, привыкшая к постоянным разборкам сына, может позвонить её маме с извинениями, и тогда её родители всё узнают, и про больную голову, и про истинную причину опоздания после французского. И, быть может, мама начнет копаться в её комнате и найдет фотографию. И что тогда? Зоя похолодела от ужаса.

– Ну ты молоток, – ответил Власов. – Я не ожидал. Думал, ты жаловаться побежишь.

– Я не побегу. И ты матери своей передай, что всё нормально, и мои родители ничего не знают.

– А, ну ладно тогда, – сказал Власов, но потом уточнил: – Вообще не знают?

– Вообще ничего не знают.

– Ну ладно тогда. Но если чё, ты мне дай знать. Моя мать, она того, поможет.

– Спасибо, – Зоя не хотела заходить в школу с Власовым. Они уже подходили к воротам. Зоя стала отставать, чтобы пропустить мальчика вперед, но тот тоже замедлил шаг.

– Послушай, я хотел спросить: ты это, когда ты сознание потеряла, ты что-то видела?

– Нет. Ничего я не видела.

– А, да? Вообще ничего? А я вот думал, как это ты так. Ты как будто мертвая лежала. Мне так страшно стало, аж жуть.

Зоя посмотрела на Власова. Он не издевался над ней. Напротив, действительно переживал о случившемся.

– Ты думал, я умерла?

– Ну да. И Куликов тоже. Мы оба думали.

– Серьёзно?

– Ну да, я что, придумал такое что ли? Ты лежала вообще как мертвая. Вот я и думал, может, ты помнишь что?

– Что помню? – Зоя подумала, что, может быть, она говорила вслух, пока лежала без сознания? Может быть, Власов что-то слышал? Но как же Женя? Ведь он-то тоже там был, а ничего не сказал.

– Ну я слышал, что типа когда люди умирают клинической смертью, а потом возвращаются, они помнят туннель такой. Рассказывали, я передачу смотрел. Вот и подумал, может, ты тоже, это самое, вернулась.

– Нет, я ничего не помню.

– Ну ладно, это, если ты чего вспомнишь, ты мне скажи.

– Хорошо, – пообещала Зоя.

– И это, я того, больше не буду, – Власов покраснел.

– Больше чего не будешь? – Зоя не сразу поняла, о чём речь.

– Ну это, того, не буду, короче. С зоопарком там. Ладно, я пошел, – Власов быстрыми шагами удалился в здание школы.

Зоя зашла внутрь самой последней. На улице больше никого не осталось. Она растерянно подошла к раздевалке, той самой, где ещё позавчера вечером грелась с Куликовым, и повесила шубу. Зое очень захотелось убежать домой, запереться одной у себя в комнате и никого не видеть. Может быть, Власов был прав, и она действительно перенесла клиническую смерть? Она слышала про белый туннель, и про людей, которые возвращаются на землю. Но ведь она не видела белого туннеля. Зоя вспомнила булочку, фотографию и подругу Аник. На смерть это было не похоже.

«Надо срочно спросить у Куликова, – подумала Зоя. – Может, он что-то придумает?» Но с Куликовым Зоя пересекалась обычно только на французском, после школы, а поймать его на переменах было практически невозможно. «Значит, придется ждать до конца дня», – решила Зоя. Все занятия она почти не поднимала руку и размышляла о своём происшествии. Зоя считала, что никто не заметит, но потом Ирина Николаевна, математичка, которую девочка про себя называла воблой, вызвала её к доске. Учительница математики была их классной руководительницей, и пришла в школу недавно. Воблой Зоя её прозвала за то, что Ирина Николаевна была удивительно худой – даже не худой, а плоской. В ширину она была вполне себе нормальной женщиной, но если посмотреть сбоку, то Ирина Николаевна была именно плоской, сплющенной. Математичка любила носить обтягивающие юбки, и косточки её бедер выпирали наружу, а живот был впадиной. Когда Ирина Николаевна крутилась у доски и писала уравнения, Зоя не могла оторвать глаз от этой впадины. Она не понимала, как такое было возможно. Зоя Ирину Николаевну не любила, хотя объективной причины на то не было. Та была умной, уравновешенной женщиной, преподавала хорошо и даже водила ребят в походы. Но Зоя не любила её именно из-за этой плоскости и худобы. Они принадлежали к разным лагерям. Девочка понимала, что Ирина Николаевна была в лагере худых от рождения женщин, которым эта худоба, возможно, даже доставляет какие-то неудобства, а она, Зоя, – в лагере тех будущих женщин, которые худыми становятся только благодаря нечеловеческим усилиям и серьёзным ограничениям.

Оказалось, что Ирина Николаевна заметила, что Зоя не следит за уроком:

– Касаткина, ты что ворон ловишь? Давай-ка к доске.

Учительница недовольно смотрела на Зою. Та встала и пошла к доске. Ладони вспотели, а сердце забилось сильно-сильно. Зоя боялась, что ответит неправильно и опозорится. Ирина Николаевна попросила её повторить и написать формулу, которую она только что объясняла. Зоя всё занятие думала о белом туннеле, какао и Аник, и формулы не помнила.

– Ну что же! Касаткина? Это что такое? – Ирина Николаевна явно решила Зою добить. Зоя была отличницей, и её падение и неминуемая двойка за ответ у доски были бы прекрасным развлечением для класса. – Я тебя не узнаю. Объясни, пожалуйста, почему ты не слушала весь урок?

Зоя молчала. Она ненавидела эти риторические, заведомо унизительные вопросы у доски. Что она могла ответить на вопрос Ирины Николаевны? Придется получить эту двойку и убраться из класса поскорее.

– Я жду, Касаткина. Ты что, язык проглотила? – спросила Ирина Николаевна.

И вдруг из левого угла класса пролетел бумажный мякиш и приземлился у ног Ирины Николаевны. Эти мякиши делались из обслюнявленной бумаги, выдранной из тетради. Лепились они относительно быстро, и, благодаря слюням и бумаге, были довольно увесистыми. Для того чтобы мякиш лучше лепился, его надо было как следует обмочить в слюне или воде, но таковой обычно в классе не было. Мякиши были противными и липкими. Как опытная учительница, Ирина Николаевна вовремя успела отскочить, и мякиш её не задел. Математичка с недоумением посмотрела на класс.

– Это кто тут кидается? – грозно начала она, но тут же второй мякиш пролетел через класс, и в этот раз отскочить она не успела. Слюнявый комок приземлился на её туфлю.

– Да что тут происходит?

Класс начал шушукаться, и тут же появился третий мякиш. Этот прилип к доске, и в классе послышалось хихиканье.

– Да как вы смеете? Да я весь класс оставлю убираться после школы! Касаткина, садись!

– Так что, кто мне тут урок срывает? – Ирина Николаевна, обычно спокойная и весёлая, почти кричала: – Кто здесь самый умный?

Класс молчал.

– Так что, вы все хотите после уроков здесь остаться?

В классе воцарилось молчание.

– Ну что, 7«А», тогда жду вас всех после уроков. Всех до одного.

– Ирина Николаевна, это я кинул, – Власов вдруг поднялся из-за парты.

– Власов? Давай к доске.

И тут прозвенел спасительный звонок. Весь класс, кроме Зои и Егора, не дожидаясь развития событий, вылетел из классной комнаты. Власов подошёл к Ирине Николаевне.

– Власов, ну что, поздравляю. Будем вызывать родителей в школу.

– Ирина Николаевна, я не хотел. Я случайно мякиши кинул.

– Что значит «случайно»?

– Ну я сидел, слушал, лепил, а потом случайно получилось. Они сами у меня вылетели.

– Власов, ты в этой четверти у меня шёл на «3» по поведению. Я уже радовалась – никаких претензий к тебе не было. А теперь мне придется тебе «неуд» поставить и родителей в школу вызывать.

– Ну Ирина Николаевна, я больше не буду. Хотите, я даже в поход пойду и принесу что-нибудь из дома. Для похода. У меня даже палатка дома есть, – загундосил Власов.

– В поход?

Походы Ирина Николаевна обожала. Ученики в их классе делились на тех, кто сопровождал математичку в походы, где они проводили на природе несколько дней и возвращались, полные воспоминаний, довольные и радостные, и на тех, кто их пропускал. Зоя в походы не ходила. Одна мысль о том, что надо будет спать на земле, мёрзнуть и придётся идти куда-то с тяжелым рюкзаком наводила на неё тоску. Она никогда не ощущала романтики в готовке в котелке, песням у костра и походном быту. Не то чтобы Ирина Николаевна открыто предпочитала походников остальным ученикам, но первые оставались поболтать с ней после занятий – они как бы дружили с учительницей. Оценки она ставила справедливо, независимо от походного статуса, но общаться с ней походникам было легче.

Ирина Николаевна оглянулась на Зою.

– Касаткина, ты что тут делаешь? Иди, перемена уже началась. А мы с Егором обсудим его поведение.

Зоя вышла из класса. Она была рада, что про двойку Ирина Николаевна забыла. Странным было поведение Власова. Он, конечно, любил срывать занятия, но Ирину Николаевну обычно не доводил. У него были другие жертвы.

По коридору носились ребята – на третьем этаже учились старшие классы. Зоя решила спуститься на второй этаж, где находились начальные классы. Зоя прошлась по коридору – пахло мастикой, – и спустилась вниз. На втором этаже, как всегда, царили малыши. Зоя удивилась, какими маленькими они ей показались. Первоклашки с уважением смотрели на неё. Зоя была для них авторитетом с высоты своего седьмого класса. Девочка посмотрела на стены. Они были разрисованы зайчиками, ёжиками и белочками, орешками и ёлками. Весь второй этаж был похож на сказочный лес. Зое почему-то стало грустно от того, что она уже не первоклашка. Девочка почувствовала себя очень взрослой, и груз ответственности давил на неё. Тут прозвенел звонок. Пора было идти на следующий урок.




Задание


Наконец-то школьный день закончился, и начался французский.



– Привет, – Женя Куликов сел рядом с Зоей. Она уже успела разложить свои тетради на парте и сидела, ожидая Наталью Анатольевну.

– Привет. Женя, я ничего родителям не рассказала, – первым делом заявила Зоя. Ей очень хотелось сразу же поделиться с Женей путешествием в Париж, но она боялась, что их подслушают в классе.

– Я тоже нет, а то мама переволновалась бы, – ответил Женя.

– Ну отлично. А мне показалось, что Власов матери своей рассказал. Он ко мне с утра подходил.

– Власов?

– Ну да, извинился даже.

– Власов извинился?

– Да.

– А за что?

– Не сказал.

Женя хмыкнул:

– Ну это на него похоже.

Тут в класс влетела Наталья Анатольевна. От неё, как всегда, сильно пахло сигаретами и духами.

Она размотала шарф, сняла пальто, и Зоя обомлела: на Наталье Анатольевне был тот самый свитер. Розовый, с горлышком. Точно такого цвета, как на фотографии. Как в «Ле Аль», где Зоя была с подругой Аник в Париже.

«Ну все, у меня глюки пошли, – подумала Зоя. – Наверное, это я свитер перепутала. И никакой фотографии нет. Она мне просто привиделась. Это же, наверное, я раньше этот свитер на ней видела, и он мне потом приснился».

– Жень, слушай, ты не помнишь, Наталья Анатольевна раньше в этом свитере приходила?

– В свитере?

– Да, в таком же розовом.

– Ну откуда я знаю?

– Ну может, ты помнишь? Я думаю, что уже его видела. Он же такой… запоминающийся.

– Касаткина, Куликов, у вас там совещание? – Наталья Анатольевна уже стояла с журналом у доски и решила наказать шептунов.

Зоя и Женя замолчали, а Наталья Анатольевна сменила гнев на милость и перешла к повторению домашнего задания. Потом она раздала работы. Зоя открыла тетрадь, и там была проставлена крупная пятерка с плюсом. Зоя покраснела от удовольствия. Это было сочинение на тему «Vouloir – c’est pouvoir»[9 - хотеть – значит мочь], и Зоя исписала несколько страниц на тему того, что мочь и хотеть – не одно и тоже. Зоя посмотрела на Куликова – тот сидел с поникшим выражением лица.

– Жень, ты что?

– Она мне трояк влепила.

– Правда что ли?

– Вот, смотри, – Женина страница была исчеркана красными чернилами. Окончания глаголов перечеркнуты и несколько предложений переписаны заново. Зоя знала, как Женя любил уроки французского и как тяжело перенесёт плохую оценку.

– Ребята, – сказала Наталья Анатольевна, – судя по вашей домашней работе, мало кто понял прошлый урок. У меня вообще создается впечатление, что вы недостаточно занимаетесь самостоятельно.

Класс молчал. На лицах ребят выражались разные эмоции: от негодования до изумления. Все они много занимались французским и очень старались. Все уважали Наталью Анатольевну, восхищались ею. Они остались в классе ради изучения языка, и Зоя точно знала, что все выполняли задания и ответственно относились к материалу. Но Наталья Анатольевна не замечала реакции класса.

– Так вот, я очень расстроена вашей домашней работой. За исключением Зои, которая серьёзно подошла к ней, все наделали массу ошибок. К тому же непростительных.

Зоя сидела багровая. Она поймала на себе несколько осуждающих, полузавистливых взглядов. Куликов сидел отвернувшись, почти спиной к ней. Зое стало стыдно за то, что она одна хорошо выполнила задание по французскому. Она не хотела выглядеть выскочкой на фоне остальных, тем более что сама не понимала, откуда у неё взялись необыкновенные знания языка.

Но хуже всего было то, что теперь Женя перестанет ей доверять. Ведь они вместе занимались французским и на фоне языка сдружились. И Зоя решила объясниться с Женей. «Только бы успеть поговорить с ним после уроков, только бы он не убежал домой», – думала она. Когда урок закончился, и все начали складывать вещи в рюкзаки, Зоя сказала:

– Женя, послушай, мне нужно тебе кое-что рассказать.

Женя насупился и не отвечал.

– Я не хочу здесь говорить, может быть, по дороге домой? Пойдём вместе?

– Мне надо в магазин забежать, мама просила купить хлеба, – Женя явно пытался от неё отделаться, но Зоя решила этого не замечать.

– Отлично, я с тобой тогда.

– Ну ладно.

Они вышли из класса.

– Ну так что ты мне хотела сказать?

– Помнишь, как тебе показалось, что я по-французски разговариваю?

– Во вторник вечером?

– Да, во вторник вечером. Я по-моему… – тут Зоя замолчала. Если она скажет Жене о том, что была в Париже, пока они с Власовым думали, что она лежит без сознания, то конечно он сочтёт её за сумасшедшую. Зоя решила, что надо показать Жене фотографию. Тогда он обязательно ей поверит.

– Ты во вторник что?

– Когда я сознание потеряла. Я должна тебе кое-что показать.

– Что именно? Книги, которые ты втайне от меня читаешь?

– Какие ещё книги?

– Ну не знаю, учебники французского?

– Ой, так ты об этом? Жень, я ничего такого не делаю. Правда. Я должна тебе всё объяснить. Но я сама не знаю, что со мной происходит.

– Да уж, слышал я, как все выскочки втихаря занимаются, а потом не знают, как это они лучше всех всё усваивают. Или у тебя какие-то пластинки на французском?

– Жень, я правда ничего не делаю. Я должна тебе показать одну вещь и кое-что рассказать. А потом ты сам решай.

– Вот зачем ты врёшь? Я же вижу, а ведь мы вместе начинали. И я думал, что мы даже хорошо вместе занимались и уроки делали. А потом получается, что у меня тройка, впервые в жизни, а ты единственная в классе всё отлично поняла и сделала?

– Жень, я не хотела. Я не знала, что так будет. Правда.

– Но ведь мы вместе занимаемся? Или я что-то перепутал?

– Женя, я должна тебе одну вещь показать. Иначе ты не поймешь!

– И где эта вещь? Это что, волшебная палочка?

– Нет, но это доказательство – единственное, что у меня есть. Ты мне обязательно поверишь. Иначе я даже не знаю что.

Зоя и правда начала отчаиваться. Она никому не могла рассказать про свою тайну, и только Женя, потому что присутствовал при её обмороке, мог ей поверить. Ведь не будет же она рассказывать Власову про путешествие в Париж?

Они уже дошли до Зоиного дома. Женя молчал, но видно было, что он обижен. В булочную он так и не зашёл, и Зоя ему о ней не напоминала. Родителей не было дома, и Зоя провела Женю к себе в комнату, быстро усадив его за стол.








– Вот, смотри, – сказала Зоя. Она протянула ему фотографию, которая все также аккуратно лежала под салфеткой на зеркале.

– Кого ты видишь?

– Как кого? Тебя, конечно. А это – ну не знаю, Катя Лычёва?

– Да нет, не Катя Лычёва.

Катя Лычёва была послом мира. После гибели американки Саманты Смит, которая встречалась с Горбачёвым и пыталась убедить его остановить гонку вооружений, Катю Лычёву выбрали советским послом мира. Она ездила в США, встречалась с Рейганом, и о ней часто писали в «Пионерской правде». В их учебнике английского языка была целая глава про Катю, которую они учили наизусть. Катя была блондинкой с зелёными глазами и казалась Зое очень хорошенькой, но Аник не была на неё похожа. Аник была настоящей француженкой, а не девочкой из «Пионерской правды».

– Ну а кто тогда?

– Женя, это правда я?

– Ты что, совсем? Ну ты, конечно. Только… Подожди, это тот свитер, про который ты спрашивала? И откуда у тебя фотография такая? Полароид же, да?

– Свитер – тот самый, как у Натальи Анатольевны.

– Так это что, дочка её? Это ты занимаешься с ней дополнительно, ты мне это хотела сказать?

– Да нет, это не дочка. Это девочка одна, Аник. Моя подруга.

– Подруга из Франции? Где ты её прячешь?

– Нигде. Она во Франции живет.

– А, ну так бы и сказала, что с француженкой общалась. Тогда понятно, почему ты так хорошо разговаривать стала.

– Да нет, Женя! Послушай! Мне кажется, что я была в Париже.

– Ты была в Париже? Что значит «кажется»? Когда?

– Пока без сознания лежала. На снегу, вчера, после того, как Власов в меня врезался.

– Ты в Париже была? Ты что, Зой?

– Жень, я правда не знаю, у меня был такой как бы сон, но очень чёткий. Как бы и не сон, и все там говорили по-французски, и я тоже. И там была эта девочка, её зовут Аник, между прочим, и мы с ней дружили. И мы с Аник сделали вот эту фотографию, и потом я очнулась.

– Ты потеряла сознание и гуляла по Парижу? Круто!

– Ну я не гуляла по Парижу, я там жила, понимаешь? Это была как бы другая я, которая жила в Париже.

– Ничего себе. Тебе, наверное, надо голову проверить, Зой? Может, у тебя что-то сместилось от удара?

– Да не думаю, у меня ничего не болит, и всё отлично.

– А вдруг надо что-то подправить?

– Да что подправить? Ещё положат в психушку. Или родители начнут волноваться, связи поднимать, искать врача.

– Это да, лучше не надо. Тогда подожди, ты говоришь, что прямо по-настоящему была в Париже?

– Да, и у меня там была другая жизнь, настоящая, французская. Родители, школа, уроки и вот подруга, Аник. – Зоя ткнула в изображение девочки.

– Ну может, у тебя сон был такой чёткий, бывает же иногда. Я вот тоже иногда просыпаюсь, и сны бывают очень интересные, даже увлекательные. Мне мама советовала записывать.

– Жень, я бы и думала, что сон, но вот осталась эта фотография. Это же доказательство.

– А может, ты эту фотку сделала где-то и забыла?

– Нет, Жень, она у меня выпала из кармана, когда я домой вчера пришла. А до этого её не было.

– Так подожди, у тебя что, и одежда там была другая?

– Да, одежда была другая, но я была та самая. Только французская.

– Зой, ты извини, но я что-то не понимаю. Не может же быть, чтобы было две Зои, ты же только здесь живёшь, правда? Или у тебя там есть двойник?

– Двойник? Я об этом не подумала.

– Ну да, там есть твой двойник.

– Ну а тогда куда она делась, пока я была в Париже?

– Ну а может быть, она как раз была без сознания в Москве? Может, вы местами поменялись?

– Так ты думаешь, она по-русски говорит теперь, та Зоя?

– А её тоже Зоей звали?

– Да! Прикинь? Только Зоэ – как бы французский вариант.

– И ты там по-французски говорила?

– Да! И даже не чувствовала, что говорю по-французски. Он у меня там был как родной язык, понимаешь? Я всё читала, всё говорила, ну и вообще, это была моя жизнь.

– А кого ты ещё там видела? Родителей? Учителей? Соседей?

– Только Аник видела, и мы с ней гуляли. И видели место, где тамплиеры жили!

– Да ты что? Слушай, ты точно ничего не придумала?

– Жень, ну как я могла такое придумать? И вообще, зачем бы мне это придумывать?

– Зоя, послушай, а почему только фото осталось? Почему ты одежду или что-то ещё не взяла с собой обратно?

– Да я и не знала, что обратно возвращаюсь. Мы с Аник гуляли, бежали, потом вдруг меня выбило, и я очнулась уже с вами – с тобой и Власовым.

– А одежда у тебя была другая там, говоришь?

Женя был похож на детектива. Он сидел, насупившись, и вдруг сказал:

– Слушай, дай мне ручку и листок бумаги. Надо схему начертить.

– Какую ещё схему?

– Да я пытаюсь понять, что вообще происходит. Мы же хотим разрешить загадку, так?

Куликов встряхнул чёлкой и посмотрел на Зою взглядом юного исследователя.

– Ну наверное.

Зоя протянула Жене бумажку и ручку, и он начал что-то чертить, рисовать, а потом протянул Зое нечто похожую на схему.

– Это что, я?

Зоя ткнула на маленького человечка, который прыгал из одной части листочка в другую.

– Да, это ты.

– А это? – теперь Зоя ткнула в полоску, которая делила листок на две части.

– Это другое измерение.

– Как это?

– Ну, мне кажется, ты попала в другое измерение.

– Просто попала? Как такое бывает? Что, есть другое измерение?

Зоя начала нервничать. Теории Куликова ей не нравились. Если там было другое измерение, значит, в этом измерении было что-то не так, и, может быть, придется что-то менять в её нынешней жизни. А Зоя, несмотря на неприятности в школе, ничего менять не хотела.

– Ну говорят, да. Физики говорят. Что мы в одном живем, а есть параллельное. Которое другое, на другой частоте.

– Жень, ну если бы это было так, все туда ходили бы, в другое измерение это. Не думаешь? Если что-то не так в жизни, ты бац и бежишь себе в другое измерение.

– Эх, это было бы круто! Прикинь, Власов тебя пытается избить, а ты в другом измерении! И его кулак в пустоту летит.

– А Власов меня спрашивал, не видела ли я туннель белый. Он думал, у меня клиническая смерть была.

– Власов такие слова знает? Он же дебил.

– Вот я тоже так думала, но он такой, как бы другой стал.

– Зой, не ведись, он же дикий, – Женя неодобрительно покачал головой.

– А может, он что-то почувствовал?

– Власов? Почувствовал? Да он же хоккеист. Он только клюшкой своей машет. У него и мозгов-то, по-моему, не очень осталось. Все шайбой отбило.

– Ну Жень, ты даёшь, – Зоя засмеялась, хотя ей было чуть жаль Власова. Их утренний разговор её задел, и она пыталась проанализировать, за что тот извинился.

– Ты бы вообще слышала, как он вчера реагировал, когда ты лежала. Он хотел тебя бросить и сбежать.

– А, да?

– Да!

– Ну сегодня с утра он ко мне сам подошёл и даже извинился. Спросил про белый туннель – клиническую смерть.

– Зоя, люди не меняются. И Власову я отомщу.

– Жень, перестань. Не обращай внимания.

– Отомщу. За тебя отомщу. Я только ещё не придумал, что сделаю.

– Жень, ты лучше скажи, про фото ты что думаешь?

– Я ещё не знаю. Либо ты в другое измерение попала, либо тебе эту фотку подложили. Может, сам Власов? А остальное тебе приснилось.

– Ну а как же французский?

– Э, французский? Ну, может, ты занималась или музыку слушала, пластинки, и случайно так получилось? Вообще, если ты в другом измерении была, то язык бы не понимала. Это странно.

– Да, но Жень, я реально стала по-французски всё-всё понимать. Будто мне и учить его не надо, ну только чтобы вспомнить. Он прямо у меня в голове сидит уже. Не как с английским.

Женя стал опять что-то чертить на листочке. Он рисовал какую-то схему, потом что-то соединял, и Зоя отвлеклась. Она рассматривала себя на фотографии. Потом Зоя подошла к зеркалу и стала сравнивать свое отражение с фотографией. Отличий девочка не нашла. Даже волосы были одинаковой длины. Зоя крутила головой в разные стороны. Она себе определённо нравилась.

И тут Женя сказал:

– Зой, знаешь, я думаю, надо попробовать понять, что именно там произошло.

– Ну а я о чём? Я ведь и хочу понять, что именно произошло.

– Так вот, для этого тебе надо обратно туда попасть, научный эксперимент поставить, как учёные делают. Вот смотри, это схема того, что произошло. Ты лежишь здесь, и тут у нас прошёл примерно час, пока ты была в Париже. А там ты уже была в другое время, да? Ты уже там была в другой день, не вечером, а утром следующего дня.

– Ой, я даже об этом и не подумала. Действительно, там уже был другой день.

– Вот видишь, для этого и нужна схема, – Куликов развернул листок перед Зоей. Она ровно ничего не понимала из того, что он говорил, но кивала головой.

– Да, ты ведь там гуляла в среду, так ты мне сказала?

– В среду, да.

– А у нас был вторник. Значит, это не могло быть другим измерением. Значит, ты была в Париже в будущем.

– Но Женя, я уже ничего не понимаю.

– Подожди-подожди, ты там случайно дату не видела? Мне надо понять, насколько там время вперед уходит.

– Дату? Нет, я не обратила внимания.

– А фото, оно где у тебя было?

– Я его в руке держала.

– Значит, так, тебе надо будет туда обратно попасть, и в это же время суток, в тот же день, чтобы ты случайно не увидела родителей, ну других родителей, и чтобы ты смогла так же вернуться обратно. А ещё тебе надо будет попробовать что-то ещё в руке обратно с собой взять. Это будет доказательством.

– Ну Жень, зачем ещё доказательства? И не могу же я всё оттуда таскать? И потом, вдруг я не смогу вернуться?

– Вернуться? Ну если ты туда попадешь, то и вернуться сможешь.

– Это ты такой храбрый, потому что не ты в другую страну вдруг переносишься, и даже не знаешь, как и когда!

– Я не храбрый, я пытаюсь тебе помочь. И потом, если у тебя получится, представляешь, ты же можешь в Париже постоянно бывать! Разве ты обратно в Париж не хочешь?

– В Париж?

– Ну да, в Париж. Ты только подумай: может, даже Мирей Матьё там увидишь!








Женя обожал Мирей Матьё – у него была её фотография, вырезанная из журнала «Огонёк», и он носил её с собой в рюкзаке. Женя тайком разглядывал эту фотографию, когда думал, что его никто не видит. Он рассказывал, что достал несколько плакатов с Матьё, которыми обклеил свою комнату. Аккуратное, чёткое каре Матьё Женю очаровывало. Он несколько раз объяснял Зое, что изучает французский не столько ради самого языка, сколько ради того, чтобы суметь лучше понять любимую Мирей. Самой страшной трагедией в жизни Жени было то, что он пропустил концерт Матьё в 1987-м и не увидел её выступление в Москве.

– Мирей? Ну Жень, она же знаменитость. Как я смогу её увидеть? Я же Пугачёву в Москве не вижу. Ну или там Софию Ротару.

– Тебе надо обязательно постараться туда попасть. Всё равно, может быть, случится чудо. Может быть, ты вообще меня с собой возьмешь в Париж? – предложил Женя. Глаза его загорелись.

– Жень, ты это, подожди, а? Я ещё не решила, что сама туда хочу попасть ещё раз. Я боюсь.

– Ну у тебя есть время подумать. По моим расчётам, тебе туда надо будет опять пробовать попасть в следующий вторник.

– Это ещё почему?

– Да потому что школы по средам у них нет, помнишь? А значит, ты будешь дома одна и сможешь погулять, ну там расследовать всё, и без родителей тех будешь. В их будущем. Это самый лучший день получается для таких путешествий.

– Так ещё почти неделю, значит, надо ждать?

– Ну да, но ты как раз сможешь подготовиться. И я тоже ещё подумаю, как тебе лучше помочь. Может быть, найду ещё объяснение где-нибудь.

Зоя решила не спорить. Скоро с работы должны были вернуться родители, и она не хотела, чтобы они застали её с Женей дома. Зоя боялась их расспросов. А ещё ей не хотелось врать о том, что они с Женей якобы занимались французским, когда на самом деле она с ним советовалась о каком-то странном сне.

Женя ушёл домой, а Зоя осталась одна. Она стала вертеть в руках своё фото с Аник. «Может, и правда попробовать в Париж? Почему бы и нет? И что я всего боюсь?» – думала Зоя. Но потом на неё накатывала паника: «А что, если не получится? А как тогда? А если со мной что-то случится?»




Затея


На следующий день Зоя попыталась вернуть всё в норму. Она даже с вечера постирала и перешила манжеты и воротничок и погладила платье и пионерский галстук. Зоя собралась в школу с твёрдым намерением не думать о Париже, о Куликове и его предложении туда вернуться. Но мысль о том, что, быть может, она скоро опять попадёт в Париж грела ей душу, и Зоя начала фантазировать о том, что именно привезёт обратно. Она сидела в ненавистном коричневом платье и мечтала, как снова сможет надеть красивый розовый свитер с горлышком, элегантные варёнки, которые так хорошо на ней сидели, и как обязательно привезёт один из этих нарядов обратно в Москву. Зоя совершенно забыла о том, что розовый свитер был только в примерочной магазина. Потом она вспомнила о бюстгальтере. «Вот это было бы очень кстати, – подумала она. – Но тогда надо будет куда-то Куликова деть. Не могу же я из Парижа с нижним бельём в руках вернуться?» И Зоя обдумывала, какую вещь лучше захватить с собой. Мысль об одежде совсем выместила страх возможного невозвращения из Парижа. На перемене Куликов с важным видом подошел к Зое и объявил, что обдумывает их дело и будет на связи. Несмотря на маленький рост, вид у него был начальственный. И Зоя пообещала Жене, что всё будет отлично, и на выходных они всё придумают. А потом она опять стала бояться.








«Да зачем мне этот Париж? Да и вообще, ради каких-то шмоток жизнью рисковать?» И к концу дня Зоя решила: скажет Жене о том, что передумала и не будет пытаться снова переместиться в свою другую жизнь или параллельное измерение.

После того как Власов подошел к ней перед школой, Зоя никак не могла перестать о нём думать. Раньше он был источником неприятностей, хулиганом и негодяем, от которого можно было ожидать только гадости. Но теперь Власов казался ей неординарной личностью. Они учились вместе с первого класса, но только сейчас Зоя стала понимать, что совсем не знает Егора. А он, оказывается, знал про клиническую смерть. «Надо же, ведь, значит, он не только о хоккее думает!» – восхищалась Зоя. Его слова приобрели глубинный смысл. Зоя стала выискивать Власова в классе. Он уже второй день не дразнил её и не выкрикивал обидное прозвище. И Зоя поняла, что скучает по тому вниманию, которое ей оказывал Власов. Она так привыкла к его выкрикам, к тому, что он постоянно держал её под прицелом, что без этого девочке показалось, будто не хватает чего-то важного. На уроке географии Зоя даже вытащила очки и надела их, надеясь, что Власов не выдержит и нарушит перемирие. Ведь он с таким вожделением кричал про мартышку и очки. Зоя просидела в очках до конца урока, но Власов так и не отреагировал. Он только раз кинул на Зою косой взгляд, но промолчал. Подходить к Власову первой Зоя не хотела. Её останавливала его дружба с двумя Катями и Галей.

Больше всех Зоя не любила Катю Некрасову. Зоя никогда не призналась бы, что избегает этой девочки потому, что боится её. Катя Некрасова была высокого роста, с длинной русой косой, и походка у неё была уверенная. Если бы у класса спросили, кто их лидер, они наверняка указали бы на Некрасову. Держалась она прямо и смотрела на мир твёрдо. А ещё у Кати Некрасовой были небольшие глаза, которые разрезом напоминали глаза Раисы Максимовны Горбачёвой. И вообще, Некрасова была похожа на жену Горбачёва в молодости. Каждый раз, когда Зоя видела фотографию лидера СССР с женой, то вздрагивала, сразу вспоминая Некрасову. Она думала, что и Некрасова, конечно же, выйдет замуж за какого-нибудь великого человека и будет такой же успешной и красивой первой леди. А собственное будущее Зое таким безоблачным не казалось.

К концу дня Зоя снова передумала перемещаться в Париж. Девочка успокоилась, приняв это решение. Риск, связанный с непонятным ей путешествием, схемы Куликова – всё казалось слишком страшным, туманным и совершенно ненужным. Она хорошо отвечала на вопросы учителей, мило поболтала с Алиной Кац, и они даже договорились вместе пойти в кино в воскресенье. А про Куликова и его предложение Зоя почти забыла.

В пятницу Зоя пришла в школу с намерением найти Куликова и заранее его предупредить – они не будут планировать перемещение в Париж. Она даже хотела ему посоветовать уничтожить схемы, чтобы никто не догадался об их планах, но потом решила, что это будет уже слишком. «Раз уж он всё нарисовал, пусть и дальше делает, может быть, какое-нибудь открытие совершит». Она немного жалела, что так и не увидит Эйфелеву башню и не привезет из Парижа такой необходимый бюстгальтер нужного размера, но в остальном Зоя решила, что игра не стоит свеч.

Зоя была в хорошем расположении духа. Была уже пятница, она успела сделать все уроки, и скоро можно будет отдохнуть от школы и всех дел. Зоя радостно поздоровалась с Алиной Кац, как вдруг за спиной они услышали шушуканье. Зоя и Алина привыкли к тому, что если что-то в классе происходит, ничего хорошего это обычно не предвещает. Либо кто-то будет их дразнить, либо травить, или Власов что-то придумал и пытается весь класс уговорить на какую-нибудь гадость. Не сговариваясь, Алина и Зоя сделали вид, что не слышат и не обернулись. Но шушуканье переросло в восхищённые возгласы и хлопанье ладошами. Потом они услышали голос Гали: «Ой, покажи! Ой, ну надо же!» Катя Нагорская тихо попросила: «А мне можно? Один разочек? Только подержать?» Зоя и Алина уже не могли дальше игнорировать происходящее. Они обернулись – Катя Некрасова держала в руках пенал. Он был совершенно новый, ярко-оранжевый, и на нем был нарисован ярко-синий человечек с чепчиком. А потом Некрасова достала из пенала фломастеры. Целый набор шикарных фломастеров. Все ахнули. Но и это было ещё не всё. В пенале оказались ещё и пять ластиков. Таких же шикарных, с маленьким синим человечком. И когда весь класс уже изнемогал от восторга, Некрасова вытащила стопку вкладышей. На них тоже был нарисован маленький синий гномик.

– Вот. Папа вчера из Сирии притащил.

– Из Сирии? – не сдержалась Катя Нагорская.

– Да, он там в командировке был. По работе, – уточнила Некрасова. Она аккуратно раскладывала фломастеры на парте. Потом положила вкладыши и наконец водрузила пенал в центре этого пространства.

– Ой, Кать, а можно мне потрогать? – попросила Галя Гаврилова.

– Конечно, только потом на место положи, – приказала Некрасова. Галя осторожно, двумя пальцами, взяла пенал. Она аккуратно его повернула, покрутила и восхищенно сказала: «Ну вообще! Зыкинско!»

Потом пенал взяла Катя Нагорская, покрутила его и тоже восхищённо вскрикнула: «Как классно!»

Потом пенал схватил кто-то ещё, и снова послышались восторженные отзывы: «Ой, какой хорошенький! Просто прелесть», «Ой! Везука!» И Зоя на минуту поддалась всеобщему восторгу. Она не сдержалась – ей тоже захотелось потрогать красивый пенал и ближе рассмотреть синенького человечка. Зоя потянулась к пеналу и уже почти взяла его в руки, как вдруг услышала вопль Нагорской:

– Катюш, Зоопарк твой пенал лапает!

– Ой, отнимите у неё, она же своими обезьяньими лапами его испачкает! – крикнула Галя Гаврилова.

Кто-то оттолкнул Зою, выдернул у неё из рук пенал, а кто-то больно пихнул её в бок локтем.

– А ну вали отсюда, Зоопарк! – сказала тоном королевы уже сама Некрасова, чья свита сделала за неё грязную работу.

Зоя привыкла к травле, обычно не обращала внимания на обидные замечания и умела останавливать слёзы. Показывать обидчикам свою слабину было бы непростительным. Но тут ей стало так себя жалко, унижение было таким явным, что она не сдержала слёз – Зоя бросилась вон из класса и в дверях наткнулась на Ирину Николаевну.

– Касаткина, в чём дело? – спросила Ирина Николаевна. Класс затих.

– Мне надо на секунду выйти, – пробормотала Зоя и бросилась вон, не дожидаясь разрешения. Она услышала чей-то голос: «Ирина Николаевна, Касаткина опять задиралась» и кинулась в туалет. Там было пусто. Зоя разревелась. Нос покраснел и опух, глаза налились красными жилками, но Зоя никак не могла остановиться, она всё ревела и ревела. Ей казалось, что она просидела в туалете около получаса, пока не нашла в себе силы вернуться в класс. А вернуться её заставила ярость, которая нахлынула сразу после того, как она перестала плакать.

«Я им всем покажу. Привезу 20 пеналов и кучу шмоток, пусть подавятся от зависти, – думала Зоя, сжимая кулаки от злости. – Козы проклятые. Думают, что их папаша в Сирии накупил им дряни, и теперь они самые главные. Я им покажу. И Жене привезу, и Алине Кац, и джинсы с Майклом Джексоном».

Когда Зоя вошла в класс, урок уже подходил к концу. Ирина Николаевна что-то чертила на доске, а все ребята записывали что-то в тетради. Алина Кац посмотрела на Зою и прошептала:

– Ты в порядке?

– Да, – ответила Зоя.

– Я тебе дам переписать урок. Она много нового объясняла.

– Спасибо, – сказала Зоя.

В любой другой день Зоя переживала бы пропущенный урок. Но в тот день ей было совершенно наплевать и на Ирину Николаевну, и на алгебру, и на пропущенные объяснения. Она твёрдо решила переместиться в Париж и привезти оттуда красивые вещи, чтобы навсегда поставить на место Некрасову, Гаврилову и Нагорскую. Зоя с Алиной вышли из класса последними, и только тогда Зоя заметила, что Власова не было на занятиях.

– Алин, а что, Власов сегодня не пришел? – спросила Зоя.

– Да, слава Богу, может, у него тренировка? И без него жить тошно, – Алина вздохнула.

– Это да, – ответила Зоя, но покривила душой. Она почему-то считала, что Власов смог бы предотвратить травлю. Откуда у неё создалось это ощущение, Зоя сказать точно не могла, но думала, что, если бы Власов был в классе в то утро, скандала с пеналом не было бы. Но Власов исчез.

Все выходные Зоя и Женя провели вместе. Кино с Алиной Кац Зоя отменила, сославшись на простуду. Ребята быстро сделали уроки, а потом принялись за схемы. Точнее, Женя их чертил, а Зоя мечтала. Женя чертил очень много и быстро, и когда он попросил у Зои новую тетрадь, она рассмеялась.

– Жень, ты извини, но я правда ничего не понимаю. Я туда отправлюсь и всё.

– Отправишься, но я хочу понять, куда в это время девается твой двойник.

– Ну это если есть двойник.

– Есть конечно, мы же это установили, ЗоЭ, – он произнёс последнюю букву с надрывом.

– Ой, ну слушай, да какая разница куда она девается? Ну серьезно, какой ты зануда, – Зоя пожала плечами. – Ну девается и девается.

– Зоя, ты вот что не понимаешь: если с этой ЗоЭ что-то случится, тебе путь в Париж будет закрыт. Вот, например, в прошлый раз, что с ней было?

– Ой, а ведь ты прав.

– В том-то и дело! Надо сделать так, чтобы ничего плохого с той Зоей не произошло.

– А как же быть? Может быть, рассказать Аник? Может, она поможет?

– Я об этом думал. Но мы пока ещё мало её знаем.

– Ну как мало, Зоэ с ней всю жизнь дружит ведь, – Зоя бросилась защищать подругу, которая успела ей понравиться.

– Это да, но ты-то – Зоя. Ты-то о ней мало что знаешь. И ещё я никак не могу понять, как тебе удалось фотографию с собой взять. Вот это меня больше всего волнует.

– Я не помню, Жень. Она у меня была в руке, а дальше не помню.

– Вот и я не могу понять. Физический объект труднее вот так переместить, из будущего в другое измерение.

– Физический объект?

– Ну да, скажем, если ты с этой Зоэ меняешься местами, ваши тела остаются на месте. Физические тела, а души, скажем, перемещаются.

– Души?

– Ну да, ваши души местами переместились на время, я так думаю. Замена произошла.

– Ой, Жень, мне страшно. Ты что?

– Ну по-другому всё это объяснить невозможно. Есть там другая девочка, твой двойник, и тебя выбило на некоторое время, и вы с ней местами поменялись. Но это всё ещё объяснимо.

– Жень, ты что, правда? Моя душа из тела вылетала значит?

– Не знаю точно, но похоже на то, – Женя опять сделался похож на доброго бобра. – Я всю неделю над этим думал. Даже нашел две статьи в «Науке и жизни». Вот, – Женя протянул ей журналы.

– Жень, ты что? Мне это читать?

«Науку и жизнь» выписывал Зоин папа. Он всю жизнь посвятил химии. Химией он дышал, бредил ею, и постоянно что-то изобретал, а потом тщетно пытался пробить патенты на свои изобретения. Весь его письменный стол был завален бумагами, исчерканными химическими формулами. Зоя помнила, как в детстве, когда ей было три или четыре года, папа рассказывал про таблицу Менделеева и указывал на разные элементы, дополняя рассказ их названиями на латыни. Уже в пять лет Зоя знала, что такое Aurum, Argentum, и Ferrum. Всё детство папа рисовал ей схемы молекул и атомов, рассказывал про валентность, благородные металлы, перекиси, закон Авогадро, энзимы, щёлочность и кислотность. И даже про эфир, который был на таблице Менделеева в начале века, а потом куда-то исчез. Если у Зои была ранка, папа обязательно сопровождал её обработку рассказом о том, как именно водород соединился с кислородом в перекиси водорода. Папа рассказывал ей про Ньютона и яблоко и каждый раз, когда она наполняла ванную, обязательно напоминал ей про закон Архимеда и вымещение жидкости.

Несмотря на папины усилия, Зоя химию так и не полюбила. Даже наоборот, папа добился противоположного результата – его рассказы и энтузиазм вызывали в Зое отвращение к этой науке. А физика, как подруга химии, шла у Зои заодно. Её больше привлекали история и география. «Наука и жизнь» же была символом этих двух наук, физики и химии, которые Зоя вычеркнула для себя. В «Науке и жизни» мелким шрифтом печатались статьи про изобретения, формулы и открытия, и Зоя давно для себя решила, что поскольку наука ей неинтересна, журналы эти можно не открывать. Но Женя подошел к делу серьёзно.

– Зоя, вот, прочитай эту статью, – он показал на страницу, где мелким текстом было написано про энергетические волны.

– Жень, ну зачем мне это? Всё хорошо будет.

– Ну я думал, тебе интересно будет про волны, и как твоя душа путешествовать будет.

– Ладно, я потом посмотрю, – пообещала Зоя.

Было уже поздно, она устала. Ей очень хотелось, чтобы поскорее наступил вторник. Ребята решили, что во вторник, после французского, они подождут, пока все выйдут из школы, а потом попробуют переместить Зою в Париж на том же месте, где и в прошлый раз.

После долгих колебаний из Парижа Зоя решила взять с собой маленький плеер, в котором она слушала Патрисию Каас в парижской квартире. Она мельком рассказала Жене про него, и он загорелся идеей привезти обратно именно этот плеер. Сначала девочка, в отместку Некрасовой, хотела захватить с собой карандаши и пенал, но Женя убедил её, что лучше попробовать взять вещь покрупнее и поинтереснее.

– Ты подумай, ведь плеера-то ни у кого нет здесь, и в крайнем случае ты здесь обменяешь на пенал или одежду.

Идея обменять вещь, привезённую из Парижа, до этого Зое в голову не приходила, но теперь она начала строить наполеоновские планы о том, как сможет обменять массу вещей на нужную одежду ей и родителям и подарки Жене и Алине Кац.

Весь понедельник Зоя нервничала. С Женей они решили в понедельник не видеться, чтобы не вызвать подозрений. Власов в школу не пришёл, и Зоя удивилась. Обычно он не пропускал занятия, но спросить про Власова было не у кого. Ведь круг общения у них был совершенно разный. Не будет же Зоя спрашивать у Некрасовой или Нагорской, куда делся её главный враг и обидчик! Хотя в душе Зоя Власова таковым уже не считала.

Наступил вторник. Женя подошел к Зое только на большой перемене и спросил:

– Ну ты как? Готова?

Зоя кивнула. Они разошлись по разным углам коридора, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Зоя чувствовала себя Гагариным перед первым космическим полётом.

Французский Зоя провела как на иголках. Она даже получила замечание от Натальи Анатольевны, которая объявила классу, что дает им последний шанс на исправление. А потом они с Женей, как и договаривались, остались после занятий и тянули время, пока школа полностью не опустеет. Они вышли на улицу, где было уже темно, и остановились на дорожке, в том самом месте, где неделю назад в Зою врезался Власов, и Женя приказал:

– Ну вот. Давай, ложись.

– Ложиться? Прямо на снег?

– Ну да, ложись, вот здесь. Ты же тут лежала в тот раз.

– Ну а может, стоя лучше?

– Зой, ну мы же договаривались. Ты же должна просто лечь, тут портал. Мы же с тобой установили, что вот тут портал, – Женя указал пальцем на дорожку.

– Ну а может, я просто присяду? Мне не хочется на снег ложиться. Холодно.

– Зой, это же быстро всё будет. Давай, не волнуйся. И ты же потеплее оделась.

Это было правдой. Зоя действительно надела свитер под платье и была в очень тёплых рейтузах. Она весь день страдала, так ей было жарко в школе, но теперь обрадовалась тому, что они всё с Женей продумали. Зоя легла на тропинку, на то самое место.

– Вот, отлично, давай теперь, глаза закрывай. А я тут подожду.

Зоя послушно закрыла глаза, а Женя встал рядом. Было тихо. Где-то вдалеке слышался шум машин, что-то звякнуло, потом послышались отдалённые голоса, но потом разговор затих. Зоя продолжала лежать с закрытыми глазами. Женя стоял рядом и не шевелился. Зоя терпеливо ждала, что провалится в сон и окажется в Париже, но вместо этого она стала мёрзнуть. Девочка попыталась устроиться поуютнее, но она лежала на ледяной тропинке, и ей было очень неудобно. Вдруг зачесался левый бок – Зоя попробовала его почесать, но Женя тут же вскрикнул:

– Ты что, Зоя! Эксперимент провалится! Надо без движения лежать, как в прошлый раз.

– Жень, а ты точно знаешь, что я без движения лежала?

– Ну да, ты же без сознания была.

– Жень, мне неудобно.

– Ещё немного. Ты всего пятнадцать минут лежишь. Надо ждать.

И Зоя покорилась. Она пролежала ещё немного, но ей казалось, что прошла вечность. Потом затекла спина, и у Зои создалось ощущение, что все её конечности стали сосульками. Пальцы рук окоченели. Она попробовала ими пошевелить, но они еле двигались.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksandra-pugachevskaya-31899850/zoya-67120624/chitat-onlayn/) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Я Мы Ты Вы Он Она Они




2


быть

иметь




3


молоко. масло




4


йогурт




5


бульвар Бомарше




6


Старая храмовая улица




7


На помощь!




8


девушка




9


хотеть – значит мочь



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения