Читать онлайн книгу "Штабная"
Штабная
Катерина Гашева
Повесть «Штабная» – первая часть трилогии «Декларация прав героя». Действие происходит в вымышленной стране, однако все подробности жизни в ней реалистичны и конкретны: выходят журналы, работают аптеки и рынки, во дворах играют дети, функционируют военные штабы… Правда, уже много лет в стране идёт гражданская война, но кто с кем воюет и за что – уже непонятно, словно это война с «условным противником».Повесть входила в шорт лист премии «Дебют» в номинации «Фантастика».
Штабная
Катерина Гашева
© Катерина Гашева, 2021
ISBN 978-5-0055-5421-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Катерина ГАШЕВА родилась в Перми в 1990 году. Окончила психологический факультет, работала на детском телефоне доверия. В четырнадцать лет стала лауреатом «Илья-премии». Годом позже заявила себя как прозаик с повестью «Они держались за руки и шли».
С 2009 года Катерина неоднократно участвовала в Форуме молодых писателей России, входила в лонг и шорт листы престижных литературных премий, печаталась в литературных журналах. В 2019 году в рамках литературного фестиваля «Компрос» вышла книга рассказов «Первая линия».
Повесть «Штабная» – первая часть трилогии «Декларация прав героя». Действие происходит в вымышленной стране, однако все подробности жизни в ней реалистичны и конкретны: выходят журналы, работают аптеки и рынки, во дворах играют дети, функционируют военные штабы… Правда, уже много лет в стране идёт гражданская война, но кто с кем воюет и за что – уже непонятно, словно это война с «условным противником».
Повесть входила в шорт лист премии «Дебют» в номинации «Фантастика».
Глава первая
– Знаешь, что я тебе скажу, дезертиры – они не по лесам прячутся, дезертиры по штабам отсиживаются, – сказал Плотва. Он раскачивался на стуле и хлебал пиво.
Его слушали вполуха, а Плотва все распалялся.
– Скоро стул не выдержит, – предупредил Марк.
Стальной полумрак кис под потолком. «Утром снова в казарму», – думал Влад. Ему было одновременно и весело, и тоскливо с ребятами. Хотелось горланить песни, танцевать, ржать без умолку, и, где-то глубоко в голове, зудело желание остаться одному, закрыть глаза.
– Эй! Кислятина! Хоре киснуть! – закричал Плотва и упал со стула.
– Не выдержал, – подытожил Марк.
Влад кинулся поднимать приятеля, и они устроили веселый поединок на отломанных ножках. Вечер был спасен.
Около полуночи они вывалились в пешеходной зоне рядом с любимой пивной. Город Макаров еще не спал, да и кто спит, когда на дворе лето, война и праздник первенства?
Влад хотел что-то сказать, но Марк вдруг крикнул оглушительно и звонко:
– Смотри, крыса идет!
– Крыса! – подхватили еще голоса.
Она шла по обочине. На ней была серая форма, и вся она была невысокая, сутулая, руку постоянно держала в кармане. И не оглянулась, даже шаг не ускорила.
Марк засвистел ей вслед.
– Чертовы штабные! Пойдем убьем их всех! Зарррэжем! – Плотва хотел было кинуться вслед за девушкой, но Влад сильно сжал его локоть.
Машка свернула в подворотню и исчезла. «В левом кармане, – твердила она про себя, – в правом кармане…» Это было ее заклинание, технология, – правого кармана у форменной рубашки просто не было.
Боевые офицеры давно скрылись из виду, а она все не могла прийти в себя. Пьяные офицеры – жалкое зрелище, им все время нужен враг, они его ищут и находят. Без врага им скучно.
– Тю! – орал Плотва, – как вы думаете, дорогие друзья, куда поперлась наша маленькая мышка? А? Куда это она пошла, тварь такая? С кем это она там спит, а?
– А тебе чё? – поддел Марк, – Завидно?
– Разумеется! Почему это она пренебрегает боевым офицером? Меня, может, скоро убьют (у офицера Кирилла Плотвинина была любимая формулировка: «Милая, пошли со мной, меня, может, завтра убьют»).
Марк хмыкнул. Влад курил, осыпая асфальт пеплом с золотыми искрами.
Лето было не жарким, но и дожди не шли, ночи стояли стерильные, как скальпели хирурга.
Далеко, где-то в другом районе, завыла сирена. Влад не обратил внимания. Если не по всему городу, то и заморачиваться не стоит. Он почему-то вспомнил, как пару месяцев назад обычно молчаливый Марк спросил его:
– Влад, у тебя какая вера?
– Третья неполная по тестам, – пожал плечами Влад.
– А у меня четвертая, а у Плотвы пятая, но этого все равно недостаточно.
Потом он долго катал по столу шарик от подшипника, и только когда шарик с грохотом упал на пол, стал рассказывать.
– Говорят, оружие четвертого поколения может переломить, наконец, ход нашей войнушки, ребята. Но использовать его можно только один раз. Потому что оператор умирает, а оператор должен иметь седьмое чувство и восьмую веру.
– Брешешь, таких не бывает.
– В том-то и дело. А, ладно, – Марк махнул рукой, – я просто думал, вот если бы мне эту хрень в руки.
– Ага, и Плотве.
Тут вошел Плотва в полотенце на бедрах, его опять осенило. Чем, Влад не помнил, наверняка что-то про девок.
Штаб расквартированных в Макарове войск располагался в брошенном гипермаркете. Большая часть огромных витринных стекол не уцелела, по этажам гулял ветер. Пахло сыростью и, почему-то, мелом. Машка попала сюда в числе первых. Свет прожекторов, манекены в лохмотьях, пулевые отметины на стенах, – все это выглядело, как дурная декорация или памятник боевым действиям.
Штабные принесли сюда запах бумаги, клея и бюрократии. Машке отдали бывший салон красоты. И она каждый день пробегала бесконечный коридор и холл, заросший цветами. Цветы росли почти без света. Они тянули вверх белесые тощие ростки.
Машка зашла в свой кабинет, прикрыла дверь и перевела дух. Здесь сохранились парикмахерские кресла и зеркала в человеческий рост.
Не зажигая света, Машка прошла к своему креслу и села, закрыла глаза. И тут же ощутила, как маленькие коготки цепляются за рукав.
– У-у, морда, опять клетку открыл, зараза такая!
На плечо ей взобрался светло-рыжий крысенок.
– Есть хочешь, маленький? Вижу. Ну, сейчас.
Машка встала, вынула из шкафчика блюдце с отбитым краешком. Крысенок сидел на плече, свесив розовый хвост.
В дверь требовательно постучали.
– Маша, Маша, ты здесь? Маша, открой!
– Заходи, Павел, – сказала Машка, не оборачиваясь.
Крысенок требовательно зацокал, залез ей на голову и стал смотреть на дверь, он даже встал на задние лапки.
В дверь протиснулся взъерошенный парень.
– Паша, ты считаешь, что после десяти вечера можно не соблюдать субординацию?
Павел растерялся. Он смотрел на ее худую спину, а на него смотрел крысенок.
Потом все изменилось, он подтянулся, скользнул руками по форме, убедился, что все в порядке.
– Разрешите обратиться.
– Обращайся.
Она обернулась, сняла с головы крысенка, посадила его к блюдцу и улыбнулась.
– Маша, ты меня напугала. Субординация…
Он тоже улыбнулся и расслабился. Форма снова висела на нем, как на вешалке.
– Садись давай.
– Крысенок у тебя миленький.
– Ты уже говорил. Хочешь чаю?
– У тебя есть чай? Маш, я просто поражаюсь, как ты умеешь устроиться! Я вот, когда наш мир рухнул…
– Паша, – она погладила крысенка по спинке, – я же тебе говорила, мир не рухнул. Мир вообще не рушится никогда. Он просто выкидывает кое-что за ненадобностью. А чай мне один подарил… один молодой командир, с разбитой головой.
Павел вздохнул. Он, наверное, хотел что-то сказать, но перед ним уже стояла крышка от термоса с дымящимся чаем.
– Я слышал, тебя назначали куратором, – сказал Павел через несколько минут.
– Ага, завтра увижу моих молодцов. Просто вся дрожу от нетерпения.
– Боевые офицеры не любят штабных, – сказал Павел осторожно. – Я вообще не понимаю, к чему все это кураторство?
– Надо же нам чем-то заниматься. И потом, это полезно и поучительно.
Машка взяла его нетронутый чай и сделала глоток. Как только она поставила кружку, Павел тоже отпил из нее.
«Виртуальный поцелуй», – подумала Машка.
Он был очень милый мальчик, этот Павел. Он боялся войны, но боялся не так, как большинство людей. Он не принимал войну, не видел ее, не дышал ее воздухом. Поэтому, если бы он попал туда, где стреляют, он бы не убежал. И его бы убили, а может быть, нет. Ведь это дико и страшно – человек посреди бессмысленной бойни с чистым клочком неба над головой.
– Ужасное здание, – сказал Павел, – такие пространства. Я вчера парнишку курьера встретил, так он заблудился. Сидел на скамейке и что-то с телефоном делал.
– В сети сидел. Его в связисты надо. Главное – не уходить в офлайн.
Павел поднял глаза, потому что ее голос внезапно дрогнул и изменился. Она смотрела куда-то в глубину самого гигантского зеркала.
«Глумус из офлайн, – думала она, – и ромашка пропитывается кровью. – И все. И тишина. Глумус терпеть не мог прогресса. Аську освоил и баста.
Крысенок столкнул со стола карандаш. Павел кинулся поднимать. И погас свет.
– Опять, – разозлилась Машка. – Экономисты хреновы.
За окнами стояло злое военное лето.
А еще эта новая директива Центра. Когда принесли распечатку, Машка просто обалдела. Прикрепить к каждой тройке офицеров по наблюдателю. «Куратору», как назвал это какой-то штабной гений в Центре. На каждый корабль по крысе!
Свет дали после полуночи. Машка изловила крысенка, который обследовал дальний угол стола, водрузила его в клетку, навела порядок. Спать не хотелось, личные дела подопечных офицеров манили. Давно не было такого интересного чтива.
Уже полгода в Макаров перестали поступать «Книги для армии», а жаль, там попадались замечательные вещицы, например, повесть «Бой в ромашках» некоего Б. Поздейченко.
В конце этого бессмертного опуса три брата спецназовца, и отважная девица оказались в окружении посреди ромашкового поля, девицу подсадили с винтовкой на березу (куда ж без нее). Все, конечно, погибли, и кровь обагрила ромашки. Наша армия – самая читающая армия в мире.
Машка открыла личное дело Плотвинина Кирилла Витальевича и углубилась в чтение. В какой-то момент она поймала себя на том, что читает его почти как роман «Три мушкетера». Плотвинин много, активно и разнообразно радовался жизни. Лазил в окна домов офицерского состава, бывал бит мужьями и одним объектом воздыханий – «три удара торшером». Он был, наверное, неплохой офицер. Бесшабашный, отчаянный.
Машка даже закусила губу, когда прочла в конце кодированную пометку: «Расходовать в первую очередь, забыть».
Она закрыла дело. Выключила свет и легла на кушетку за ширмой. Читать больше не хотелось. На второй или третий месяц войны появились эти странные формулировки: «хранить одну половину вечности», «забыть», «вычеркнуть из памяти». Даже на автоматах поначалу были наклейки: «Оружие может привести к смерти».
Машка перевернулась на другой бок. Не спалось. Мир вздыхал.
– И эскалаторы работают! Офигеть! О, кинотеатр! Смотри, афиша! А я этот фильм видел, до войны еще, с девкой своей ходил.
Плотва перегнулся через движущиеся перила и смотрел вниз, на выцветшую афишу. Влад молчал, сунув руки в карманы.
– Штабные сволочи, – сквозь зубы процедил Марк.
К куратору их сопровождал лопоухий рядовой в необмятой форме. «Мальчишка», – подумал о Влад, а потом сообразил, что парень, скорее всего, его ровесник. Поступая в училище на ускоренные Влад подделал метрику.
– Проходите туда, дальше по коридору.
– А проводить?
– Не положено, – сказал солдат и отвел глаза.
– Блин! Еще бы карту дали!
Солдат покраснел и протянул Марку план гипермаркета с рекламными вставками и купонами. Плотва захохотал, Влад совершенно растерялся.
– Реклама, блин, – сказал он.
Место назначения было отмечено крестиком.
– Раздевайтесь, – сказала она, не поднимая головы.
– Так сразу? – широко улыбнулся Плотва. – Я прям не готов.
– До пояса.
– С какой стороны?
Некоторое время три офицера стояли возле стола и смотрели на Машку. Марк был в бешенстве. Тихом, плохо скрываемом. Плотва изучал девушку с нарочитым интересом. А Влад… Влад сам не знал, что чувствует, он хотел злиться, как Марк, или желать, как Плотва, но не выходило.
– Слушайте, девушка, – Марк навис над столом, – хватит строить из себя…
Она подняла лицо. Бледное, с искусанными губами.
– Вопросы?
– Вопрос один. На фига вы нам сдались? Вы можете чем-то помочь?
– Помочь? Почему я должна вам помогать? И, кстати, у нас что, правило обращения к вышестоящему офицеру отменили?
– Ага! Щас!
Машка побарабанила пальцами по крышке стола.
– Разденьтесь до пояса и успокойтесь.
Марк скинул куртку, рубашку. Машка взглянула на его плечо, на еще беловатый, похожий на пенку на молоке шрам, и застыла. Ну, конечно! Она открыла личное дело Марка. Как она сразу не признала эту нагловатую манеру. Эти движения. Он многое взял от своего командира.
– Олег Глумус – хороший командир, – сказала она медленно.
Марк отшатнулся. Его лицо вытянулось.
Рядом охнул Влад.
– Он умер.
– Я знаю, – Машка кивнула.
Марк отвернулся.
Когда первичный осмотр закончился, Влад и Плотва присели на стулья около большого зеркала. Плотва пригладил волосы и подмигнул отражению.
– С момента доведения и до дальнейших распоряжений, я ваш куратор, и вам придется с этим смириться, – говорила Машка. – Я проведу диагностику. Повторную диагностику на чувство и веру.
– Смотри, крыса, – Плотва ткнул Влада в плечо.
– Вижу я.
– Да не там!
Влад посмотрел, куда показывал Плотва, и увидел клетку с крысенком.
Плотва заржал.
– На черный день, наверное.
Влад криво улыбнулся и наткнулся на взгляд штабной крысы, той самой (он, наконец, узнал ее) освистанной на улице в День первенства.
– Все свободны. Завтра вас вызовут.
В коридоре друзья как по команде остановились. Марк тяжело дышал. Влад утирал потный лоб, Плотва лыбился.
Машка сидела, опустив голову на руки. Когда они прощались с Олегом на трамвайной остановке, была весна.
– Ну что, мать, свидимся на небесах. У третьей яблоньки, ок? Научу тебя стрелять.
– Я умею.
– Ага, видел я, как ты умеешь.
Он вскочил на подножку. Трамваи еще ходили.
– Выходи в сеть, как сможешь, – крикнула она.
Он кивнул. И какое-то время выходил. Последнее, что написал, было: «У третьего деревца. Живи, крыса штабная».
Нет. Она его не любила. Наверное.
Глава вторая
Владу не нравилось оставаться в одиночестве. Но сейчас Марка вызвали в штаб, а Плотва куда-то смылся. Влад не знал, как так вышло, но делать ему было нечего. Он слонялся по казарме, смотрел в темные окна и думал о Наташке. Кудрявой курносой Наташке со второго курса.
За окнами стоял по стойке смирно город Макаров.
Два года назад они как обычно прощались на его лестничной клетке. Она его провожала до квартиры. Наташка была за равноправие. Влад обижался, он хотел быть мужчиной, но терпел. А тут засада. На телефоне кончились деньги, а терминала по дороге не встретилось.
– Кинешь мне денег на мобильный? – попросил он, когда они стояли возле его двери, и протянул мятую купюру.
– Ага.
Через час Владу пришла эсэмэска, что на счет поступили деньги. Наташку он больше не видел. Она пропала. Совсем. Растворилась в вечернем мареве. Влад видел такое в фильмах.
После этого его жизнь расклеилась. Как будто стоило ей пропасть, и мир изменился. Затаил на Влада зло.
Его отчислили из университета, он потерял сотовый телефон, а потом началась война.
Когда Влад уезжал на фронт, ему померещилась на перроне, в толпе, знакомая фигурка в красном пуховике, но это был обман зрения. Зрение часто играет с нами шутки.
Влад слушал, как гулко в пустой казарме разносятся звуки. Скорее бы пришили Марк и Плотва. Марк, может, расскажет про своего командира, а Плотва просто веселый.
Нет. Никого. Не идут. Владу стало совсем тоскливо. Это чувство знакомо многим, детское чувство, когда забыли вовремя забрать из школы или детского сада, и страшно, что уже не придут. Вечное чувство брошенности, безнадежности, оно хватило Влада. Он боролся, как мог. Он же боевой офицер, он полон сил и всегда готов. Вот только к чему?
Чтобы отвлечься, Влад стал думать о кураторше. Как ее зовут? Мария. Машка! Машка-таракашка! Машка-промокашка! Задирай рубашку! Тьфу, чушь какая.
Влад помотал головой.
– Смотри, последнее вытрясешь, – проговорил Марк, который незаметно появился на пороге. – Будешь как Плотва – пустая голова.
– Сам такой, – огрызнулся Влад.
Он обрадовался приходу друга, но сделала вид, что Марк отвлек его от важных раздумий, а то еще догадается, что Владу одному плохо.
– Тебя эта вызывает. Сходи. Пообщайся.
По дороге Влад храбрился, но почему-то почувствовал себя неуверенно, когда оказался перед дверью салона красоты «Эвридика» со следом от пули чуть ниже и левее «Э». Влад помялся и постучал. И тут же выругал себя за это. Надо было войти без стука с высоко поднятой головой.
– Войдите.
И вот он уже сидит и отвечает на дурацкие вопросы казенного бланка. Машка напротив чистила ногти кончиком ножа для бумаг. Влад дошел до вопроса «Можете ли вы провести прямую линию без линейки на шумной вечеринке или предпочитаете заниматься этим в одиночку?» и замер.
– Что такое? – спросила Машка.
– Ничего, – Влад уставился в тест.
– Вопросы не нравятся?
– Нет, все прекрасно.
– Вы отвечайте, отвечайте, а заодно расскажите о своих друзьях. О девушке Наташе, например.
– Я полагаю, все есть в моем личном деле.
– Есть. Но я хочу послушать вас.
Влад поставил еще один плюсик в бланке. У него почему-то пересохло в горле. Отвечать не хотелось.
– Ясно, – сказала Машка, – клиент на контакт идти отказывается.
– Почему я должен идти на контакт? Я заполняю ваш дурацкий тест.
– Вместо того чтобы гибнуть в бою? – она привстала, улыбнулась, но только губами. – А тест, и правда, дурацкий.
– Я глупее не видел.
– Ага, я тоже.
Она отвернулась и посмотрела в окно. За окном было лето, которое почему-то оказалось ненужным. И все-таки пахло вишней, созревшей среди дождей.
– Про девушку вы все-таки расскажите, вдруг я о ней что-нибудь знаю. Так просто, ради контакта.
– Что?
– Вы заполняйте тест, заполняйте.
«Как долго вы можете сохранять спокойствие, когда встает солнце в утро перед вашим расстрелом?»
– Вы не можете иметь доступ к такой информации.
– Я унаследовала звание. И парочку наград. И профессию.
Влад стиснул ручку в кулаке. Машка выбралась из-за стола, как-то неожиданно тяжело.
– Наташа училась на два курса младше. Мы с ней встречались. Ну, или дружили.
Погас свет. И в кабинете стало пасмурно. Небо уже не светилось. Влад опять видел только спину Машки. Он вдруг подумал, что сейчас, во время войны, показывать спину – скорее акт доверия, чем неуважения. Он даже почувствовал что-то вроде симпатии, но одернул себя.
– Про таких как она, – сказала Машка внезапно, – говорят: она родилась с зеленкой на лбу.
– А почему с зеленкой?
– Разве ты не знаешь? Чтобы расстреливать удобно. Люди с десятой верой долго не живут. И мы часто не знаем, что с ними произошло.
– У нее была десятая вера?!
– Она не говорила?
– Нет.
«Надо же, был рядом с таким чудом и не заметил», – подумал Влад.
– Но как она пропала? Куда?
Машка обернулась и посмотрела на него долгим взглядом.
– Про Дизеля слышал?
– Который штаны или моторы?
– Моторы, разумеется. Осенью девятьсот тринадцатого он исчез посреди Атлантики. Отплыл на пароходе из Антверпена, был в хорошем настроении, шутил. Вечером ушел в каюту и больше его никто не видел. Никогда. У него тоже была десятая вера.
– Тогда же не измеряли.
– Восстановили по биографии.
– А Наташа тут причем? Она ничего такого не сделала. Ну, не изобрела ничего. А с десятой должны мир менять, по-любому.
– Да. Может быть, удалиться из мира – это и есть его изменить? Давай тест, заканчивай, умник. Фонарик дать?
Влад отвечал на вопросы и думал о вере. Он толком не понимал, что это. Знал только, что это очень важная вещь – степень веры. Насколько человек может поверить. Как сильно. Говорят, у психов вера запредельная, только управлять ею нельзя, потому что не хватает чувства. Может, психи оттого и психи. Вера мощная, шестая, даже восьмая, а чувство нулевое.
В неровном луче фонарика тест казался особенно глупым. А Машка молчала и кормила крысенка в клетке. Еще бы канарейку завела…
Влад снова нашел, за что можно неуважать кураторшу, и это придало ему сил.
«Если вы не боитесь жирафов, можете ли начать бояться, если попросит Родина?»
Влад поразмыслил и ответил утвердительно.
Он шел обратно в темноте, подсвечивая себе дорогу телефоном. Электричество уже возвращалось в вены здания. Жужжали какие-то моторчики, свистели насосы, эскалаторы возили тени покупателей. Жаль, что на долю освещения не досталось ни ватта.
На первом этаже в свете уличных фонарей тренировалась группа солдат.
– Шире шаг! – орал командир и бойцы бежали бесконечно вверх по движущейся вниз лестнице.
Машка проснулась посреди ночи. Комната плыла и шаталась, как каюта лайнера, внезапно попавшего в шторм. Выли сирены, по стенам бродили лучи прожекторов. И, также внезапно, все успокоилось. Но Машка уже не могла заснуть. Она думала о Рудольфе Дизеле.
Вот он открыл дверь своей каюты, вот остался один. С качкой и шепотом волн наедине. О чем он думал? Какое было у него лицо в тот момент?
Машка не столько верила, сколько на самом деле знала, что бывают такие разломы, куда, раз, и проваливается человек. Исчезает. Падает все ниже, ниже.
Машка закинула руки за голову. Ее муж вписал в завещание графу о передаче жене звания и наград только после долгих уговоров. Она могла бы, конечно, сейчас быть не здесь. Не помнить, не думать о войне. И о муже не думать. Неужели нет других тем в такую-то ночь.
Вот, Влад. Мальчик, готовый бояться жирафов по велению Родины. Вера у него небольшая, и слава Всевышнему. Были еще мысли, но она не запомнила. Потом в бывший салон «Эвридика» заглянули, и муж Виктор, и друг его Олег Глумус. Они о чем-то говорили над ней на неясном языке. Только тогда Машка поняла, что спит. «Не приходите больше», – попросила она. И они обещали.
– Ты че шаришься после отбоя? – спросил Марк у Влада.
Он сидел на подоконнике открытого настежь окна и курил.
– Эта задержала.
– Задержала она его…
Плотва, оказывается, тоже не спал, но его не было видно. Из-под одеяла раздавался только голос. Плотва читал что-то при свете фонарика, вернее не читал, а смотрел. «Веселые» картинки, наверняка.
Влад сел на подоконник рядом с Марком.
– Чего спрашивала?
– Да, тест какой-то дала дурацкий. Не пойму этих психологов. Идиотизм.
Марк смотрел на крыши пустых многоэтажек, откуда в полном соответствии с планом эвакуации сбежала человеческая жизнь.
– Мой командир говорил, что не понимает и не хочет понимать психологов, но понимает психологинь.
– Ага. Я тоже, – раздалось из-под одеяла.
Влад поменял затекшую ногу.
– Марк, а он как погиб?
– Мы не видели. Вернее, все всё видели, но каждый по-своему, очень по-своему. На нас то ли газ какой пустили, то ли чё. И вообще, спи. Я байки из склепа травить не собираюсь. Я тебе не Плотва.
Марк соскочил с подоконника, подмигнул Владу и ткнул кулаком в холм на одеяле. Одеяло взвыло. После потасовки красный лохматый Плотва вылез и сел, подобрав под себя ноги.
– А эта… про мою бывшую знает все.
– Откуда у нее доступ? – удивился Плотва и почесал лоб.
– Ладно врать-то! – Марк ещё пытался отдышаться.
– Есть у нее доступ. И звание, знаете, знание! – Влад поднял палец к потолку.
– Да ладно…
– Это у нее наследственное, – объяснил Влад, – по наследству передали.
– Это у нее половое, – сказал Плотва. – Как передали, сами нафантазируйте.
– Придурки вы! – непонятно на что обиделся Влад, лег закрыл глаза и почти мгновенно уснул.
Плотва скрылся под одеялом, слабый свет фонарика почти не выбивался наружу.
Марк лежал и вспоминал Олега Глумуса. Особенно тот момент, когда Олег разбил нос проверяющему из Центра. Там, в воспоминании, все было ярко, по-киношному. Марк до войны любил боевики. Яркая кровь. Белый зимний день.
И какая-то девочка в красном пуховике (ее видно из окна) бежит по заснеженному шоссе.
Кирилл Плотвинин вынырнул из-под одеяла, когда друзья уже спали. Он не улыбался. И лицо его изменилось, будто повзрослело, осунулось, стало резче. Он огляделся и сунул под матрац ближней пустующей койки книгу. Джером Сэлинджер «Эсме с любовью и всякой мерзостью».
И четыре часа до рассвета.
Глава третья
– Проходи, садись, – сказала Машка Павлу, – и угощайся кстати.
Она кивнула на лежащую на столе солдатскую флягу.
– Это что?
– Бери, бери, это кока-кола, ты же любишь сладенькое?
Павел скрутил пробку, понюхал, потом сделал глоток – кола отдавала алюминием.
– Даже боюсь спрашивать, откуда ты ее взяла…
– Пособие.
Машка растянула в кресле. Она казалось расслабленной. Но Павел чувствовал какое-то пульсирующее напряжение.
Он отпил еще чуть-чуть и протянул фляжку хозяйке. Машка задумчиво поболтала ее, а потом налила немного в крышку от термоса и добавила чего-то из стеклянной бутылочки.
– Спирт, – пояснила она, – меня этому Олег научил. Школьный друг мужа. Помнишь, я рассказывала?
Павел смотрел, как она пьет.
– Ты так много умеешь, Маша, – сказал он и покраснел.
– Хочешь?
– Нет.
– Ну и правильно, – Машка допила и вытащила из стола папку с бумагами. – Боевые офицеры – телом статны, мозгом серы.
– Что? – Павел засмеялся и замахал, – ты несправедлива. Они гораздо храбрее нас.
– Уверен? – Машка подняла брови.
Павел растерялся.
– Маша, я обидел тебя?
– Ох, не говори ерунды. Нам пора заняться проверкой тестов моих гавриков. Сам вызвался мне помогать. Вот и помогай.
Они работали в тишине. Только крысенок изредка пытался сгрызть то проверенные листы, то ручку.
– Странные они у тебя.
– Кто? Вопросы?
– Нет, офицеры. Эта троица. Я, конечно, не знаю, кто они и откуда.
– А ты спроси.
– А ты скажешь?
– Смотря что. Вот, Кирилл Плотвинин – бывший математик, ушел с четвертого курса. От кругов Эйлера-Венна до округления потерь.
– Как думаешь, это эволюция или деградация? – попытался пошутить Павел.
– По-моему, это бегство. – Мария не приняла шутки, – впрочем, не мне судить.
– А остальные двое?
– Марк Станкович, – Машка сплела пальцы, – выходец из народа. Из маленькой такой деревушки. С родителями-язычниками отношений не поддерживает. Не то чтобы презирает, но не ладит. А еще ему изрядно оттоптал мозг помянутый покойный друг моего покойного мужа. Нас он должен просто ненавидеть.
– А этот… Глумус ненавидел штабных?
– Если не сказать хуже. Но Олег умен. Был умен. А за Марка я пока не в курсе.
– Понял. А третий?
– А третьему позарез хочется быть взрослым… Ладно, давай работать.
И они сели разбирать тесты. Вера у господ офицеров не изменилась, и этого следовало ожидать, а вот чувства… Глубина у Марка снизилась, у Влада выросла, а у Кирилла какие-то неясные скачки. Впрочем, глубина и не измеряема стандартными тестами.
– Маша, могу я тебя пригласить… в городе опять какой-то праздник. И с работой мы закончили. Осталось только отчет.
Машка помолчала, ей было очень жаль Павла. Очень и очень жаль.
– Паша, мне нужно лично отнести, согласовать. И… – она опять смотрела куда-то в глубину зеркала, – и это наверняка, займет время.
– Я подожду.
– Не надо, Паша, – она почесала крысенка за ухом. – Кстати, что они там вечно празднуют? Каждую неделю праздник.
– Что-то языческое. Я не уверен. Вроде, День длинного волоса.
– Ну вот. Я по экстерьеру не подойду. Не расстраивайся, будет еще праздник.
Она собрала бумаги. Очень не хотелось идти.
– Я все равно подожду. Или хотя бы провожу тебя до кабинета.
Машка почувствовала, что у нее нет сил отказаться.
Путь лежал через бывшую зону игровых автоматов. Здесь все давным-давно обесточили, но порой что-то просыпалось. То в одном, то в другом вспыхнет лампочка, проиграет пару тактов мелодия.
– Ну вот, пришли. Иди отдыхай.
– Хорошо, – Павел вздохнул. – Удачи там с отчетом.
Машка посмотрела на него и протянула фляжку, которую зачем-то взяла с собой.
– Хочешь еще кока-колы?
И скрылась за дверью.
Она вышла из кабинета главного часа через два. Привалилась к ледяной стене и стояла, тяжело дыша.
– Маша? – Павел приблизился к ней и взял за плечо. – Маша…
Она дернулась. Он увидел совсем близко расширенные глаза, цвет которых он никогда не мог понять, искусанные губы.
– Господи, что ты здесь делаешь?
Она отодвинула его. Провела ладонью по лбу, будто приходя в себя.
– Обещал же.
– Знаешь что, Павел. Ты отвратительно исполняешь приказы. – Она вдруг взяла его за руку. – Пойдем, погуляем.
На улицах еще шумел праздник. Смысла его, кажется, никто не понимал, а может, смысла и вовсе не было. На домах висели пучки волос с разноцветными ленточками. Девушки в народном пели усталыми голосами. Машка молча вела Павла сквозь толпу.
– Маш, что-то случилось?
– Нет. Ты же хотел праздник.
– Просто ты какая-то…
– Откуда все эти люди, как думаешь?
– Наверно, противник живой силой помог. Или дезертиры.
Они оказались в небольшом парке, где прямо между деревьями стояли столики. Нашли свободный, сели. Сначала долго никто не подходил, потом подбежала девушка и поставила на стол два бокала с чем-то терпким, что сразу ударило в голову.
– Маша, я хотел тебе сказать…
– Смотри-ка! – Она поднялась, на губах заиграла улыбка, и Машка продекламировала, – Молодые офицерики отдыхают ночью в скверике!
Влад, Плотва и Марк повернули головы. Они были веселы, разгорячены. Плотва окинул Машку и Павла взглядом, встал и прочел, махнув рюмкой.
– Два штабиста самым этим занимались на паркете!
– Но в окопе под обстрелом неудобно с этим делом, – ответила Машка.
Плотва склонил голову, будто в поклоне, подхватил бутылку и пошел к столику штабных.
Марк и Влад последовали его примеру.
– Вашему от нашего, – Плотва изобразил куртуазный поклон.
– Садитесь, голубчики.
Теперь они все пятеро сидели посреди сквера с бутылкой самогона. Праздник почти отшумел. И официантка осталась одна, ленивая и сонная.
Павел не смог бы вспомнить, о чем они говорили. Машка смеялась. И это было главное, пускай он так ничего ей и не сказал. Так даже лучше.
Откуда-то грянула музыка. Потекла между темными деревьями.
– Можно вас пригласить? – внезапно для себя самого сказал Влад.
Машка кивнула. И пошла к освещенной площадке, не держась за его руку.
Павел проводил их взглядом, и Плотва похлопал его по плечу.
– Крепись, штабчик, его, может, завтра убьют.
Машка двигалась под музыку молча и смотрела в сторону. Влад мучительно подбирал тему для разговора. Он чувствовал, что надо что-то говорить обязательно.
Он сам не понимал, как они очутились здесь, на этой площадке.
– Не кисни. Ты мне нравишься, – сказала она внезапно.
И у Влада перехватило дыхание.
Машка засмеялась. Разом оборвалась мелодия. Они стояли, как на сцене, на подсвеченной асфальтированной площадке. Из темноты вынырнула и бросилась бежать кошка.
– Я бы иначе не пошла. Я всегда делаю только то, чего хочу.
Она врала. Но эта ложь помогала.
Она была пьяна, в голове гудело, тело просилось в бой. Может быть, поэтому она и пошла танцевать с Владом. Этот еще не был в настоящем бою, а теперь он должен его выдержать. Самый настоящий.
«Ты боец», – сказал ей когда-то муж, из-за этого она и сказала «да» на его предложение. Никогда больше никто ее так не называл.
Влад кинул опасливый взгляд на товарищей, но они как будто забыли о нем. Только Павел все смотрел и смотрел Машке в спину.
И Влад принял бой.
– Пойдем гулять, штабная?
– Крыса? – усмехнулась Машка.
И Влад вдруг понял, что на крысу она не похожа.
– Нет. Нет, не крыса. Ну! Идешь?
– Отчего нет?
Повсюду осыпался праздник. Ночь подходила к концу. Влюбленные пытались забыть о том, что скоро утро, закрывали глаза, задергивали шторы. Одинокие пили. Солдаты отмеряли линию фронта строевым шагом. И никто не спал.
– Куда идем?
– Вон туда, – она толкнула дверь в какой-то подъезд.
Влада обдало холодом и темнотой. Машка покопалась в замке. Дверь щелкнула и поддалась.
Владом вдруг овладел страх. Какое-то детское «не надо так», «я не так это представлял» и «почему я?»
Это последнее он спросил вслух в глухом нежилом коридоре. Машка остановилась под прошлогодним календарем с репродукцией какой-то иконы.
– Ты меня не свяжешь. Первых быстро забывают. А мне не надо твоей памяти.
– Акт благотворительности?
– Догадливый. Хватит болтать.
Влад храбрился. Но стоило ей скинуть на скрипучую кушетку форму, как его затрясло. Она придвинулась ближе, потом что-то сказала, и мир стал радужным, незнакомым. Звякнуло об тумбочку – это Машка сняла с пальца кольцо.
У нее было тело смертницы. Влад не знал, откуда взялась такая мысль. Но именно так должно выглядеть тело смертницы, именно так оно должно ощущаться. Влад замычал от напряжения. Ему было как-то невыразимо стыдно, и стыд этот пульсировал в голове.
Потом все вспыхнуло и куда-то поплыло. Машка поднялась и надела кольцо обратно на безымянный палец.
– А как же муж? – спросил Влад и не узнал свой голос.
– Муж… объелся груш, – сказала Машка и застегнула последнюю пуговицу.
Глава четвертая
Они поженились за четыре года до войны. Долго не решались, мотались по коммуналкам и съемным квартирам. Бездомные, ходили по осенним улицам допоздна. Виктор был старше Машки почти вдвое. У него за плечами военное прошлое, у нее – школа и ВУЗ. Они познакомились, когда Машка была на третьем курсе, ее прислали к нему на практику. В первый же вечер они поругались. Машке не понравилось, как он говорил об общей знакомой, и она не стала этого скрывать.
На следующий день она пришла в Центр, который по причине секретности так и называли – «Центр». Не успела войти, как Виктор схватил куртку, ключ и сказал: «Пошли».
Она кивнула, настороженная до предела.
– Я придумал, чем ты будешь заниматься. Мы с тобой будем квартирщики.
– Воры?
– Не домушники, а квартирщики. Специалисты по восприятию пространства.
Машка ничего не поняла и пошла за ним.
Она чувствовала интерес к себе, это и льстило и пугало. Она взглядывала на него исподтишка. Он был невысокого роста, в непонятной форме, широкоплечий, массивный. «Неужели я когда-нибудь смогу с ним? – возникла мысль, и сразу же она представила картинки прикосновений, поцелуев. – Нет, не может быть».
Машка отчетливо запомнила пышную, но заросшую клумбу с золотыми шарами. Из зарослей показался глаз – местный мальчишка сидел в засаде на кого-то. Дверь подъезда открылась и закрылась.
Здесь пахло пряно и тяжело. Виктор дал Машке привыкнуть к темноте. Выплыли из мрака стертые ступеньки, покореженные почтовые ящики.
– Итак, даю установку. Сейчас будешь уклоняться от вооруженного противника, коим буду я, – Виктор расстегнул кобуру. – Бежишь до пятого этажа.
– Я же не умею, – растерялась Машка.
– Вперед, – сказал Виктор.
И Машка кинулась вверх. Она не знала, что умеет так быстро уходить с линии огня. И линию эту не представляла. А потом на всем скаку с разворота влетела в нишу возле двери на пятом этаже.
– Очень хорошо, – сказал Виктор, он не дал Машке даже отдышаться.
– Что это было?
– Просто проверка на сообразительность, кстати, это газобалонник, почти игрушка, – он повертел в руках пистолет и сунул его в кобуру. – А теперь наша работа…
Это была обыкновенная квартира, и здесь явно жили. Жили давно и уверенно. Виктор запер дверь, Машка с интересом оглядывалась.
– Что это за квартира? Кто здесь живет?
– Здесь живет объект. Разувайся. Проходи.
Она зашла и села в кресло, предварительно вынув оттуда плюшевого зайца. Виктор блаженно откинулся на спинку дивана.
– Сегодня и следующую неделю мы с тобой живем тут. Мы изучаем квартиру, вещи чтобы узнать объект. Но мы не должны оставить и следа. Так что, если что-то берешь, запоминай, откуда взяла.
– А где объект?
– На море укатил.
Машка огляделась, принюхалась к запаху чужого жилья.
– Просто жить… Вы думаете, я справлюсь?
Это странная работа Машке нравилась. Она рассматривала фотографии, ела с чужих тарелок и просто жила. Странное чувство. Ты живешь в чужом доме, в чужой экосистеме, и вдруг начинаешь меняться. Улыбаешься улыбками с фотографий на стенах, читаешь книги хозяина, и они начинают тебе нравиться. И внезапно понимаешь его тайны.
Только потом долго пришлось отходить.
– Ты хорошо справилась.
– Наверно. Спасибо за практику.
Потом они долго не виделись. Только на четвертом курсе, она написала Виктору сама. Ей не с кем было поговорить.
Они много времени проводили вместе. Она перестала злиться и бояться. Она узнала, что он болен, и тогда же почувствовала странное родство с этим человеком. Через год они поженились. Все лето жили на даче. За окнами и бревенчатыми стенами начиналось водохранилище. Плыли в темноте огоньки барж. Машка была счастлива счастьем тревожного человека.
Они много гуляли по ночам. Позже Машка вернулась туда. «Не ходи ближе меня к обрыву, – говорил Виктор, – я чувствую осыпь».
Было ветрено. Ветер рвал волосы, траву. Когда она выходила к обрыву одна, она шла по следам Виктора, невидимым для других. И никогда ближе, чем он, к обрыву не подходила.
– Знаешь, что! – она висла тогда на его шее. – Знаешь, я люблю тебя больше своих восьми жизней!
– А девятая?
– Посмотрим на твое поведение.
В город они вернулись уже к холодам. Виктор много работал, и только по выходным они гуляли, вычисляли, где возле памятника конвою в парке у тюрьмы стоят камеры скрытого наблюдения.
Еще у них была своя внимательная улица – улица, по которой они проходили и запоминали все, от номеров машин до выражений лиц случайных прохожих. Машка сначала бунтовала, но вид у Виктора был такой таинственный, и получалось с каждым разом все лучше и лучше.
Виктор возвращался с работы поздно, усталый, напряженный, злой. Предвоенное время пахло тревожно сладкими духами уличных девок, ветром, пылью, порохом. Однажды Машка возвращалась по внимательной улице и увидела Олега Глумуса. Она еще не знала, что это именно Олег Глумус, просто запомнила высокий покатый лоб и злые огненно-синие глаза. Олег курил в подворотне, от него не укрылся взгляд Машки, но он только улыбнулся.
В тот вечер Машка быстро забыла о нем. Она несла яркую распечатку – почему-то в Центре ей выдали результат теста на глянце.
В квартире она разулась, переоделась в домашнее, включила чайник, оттягивая удовольствие, и сунула мужу листок.
Виктор просмотрел бегло, потом внимательно, потом перевел глаза на жену.
– Но это ведь очень серьезно, Маша.
– Ага, зато меня возьмут теперь, куда захочу. Ты не рад?
Виктор помолчал, потянулся и провел пальцами по ее щеке.
– Рад, конечно, рад.
– Я ведь так многого хочу. Ну! Чего ты, а?
– Будь аккуратней с этой бумажкой.
Машка немного дулась на мужа из-за этого. Он волновался, но она! Она хотела жить и рисковать, хотела быть нужной и незаменимой.
Через неделю Машка ночью проснулась и долго не могла понять, что случилось. Потом увидела узкую полоску света из-под двери. Виктора рядом не было, из прихожей раздавались голоса.
– Привет, динозавр! – сказал кто-то незнакомый.
– Заходи. Только громкость сбавь. Жена спит.
– Ты женат?
– Женат. И она, похоже, проснулась. Подожди.
Виктор подошел к двери в спальню, прислушался и заглянул внутрь.
– Проснулась?
– Ага. Это кто?
– Приятель мой. Ему деваться некуда. Скоро уезжает.
Машка посмотрела на часы – было без четырех минут три.
– Угу.
Машка накинула халат и пошла на кухню.
В кухне сразу стало мало места.
Олег, так звали приятеля, еле поместился у небольшого стола, такой он был высокий и широкоплечий, что казался неуклюжим. Глаза усталые, лицо насмешливое. И форма без опознавательных знаков, безликий камуфляж. И наушники.
«Кого занесло на мою кухню?» – подумала Машка. И почувствовала – Олег рассматривает ее… по-мужски.
– Здравствуйте, – сказала она, – кофе будете?
– Чай было бы неплохо. Продрог.
– Это моя жена Мария, – сказал Виктор и сел на табуретку рядом.
Машка заваривала чай. И он почему-то стал пахнуть порохом.
– Так вы давно моего мужа знаете?
– Со школы еще.
– И он меня вам не показал?
– Я не мог! Олега где-то шесть лет носило…
– Ага, сам-то. Динозавр…
Машка смотрела на них, похожих и непохожих одновременно, и не могла понять, как ее занесло на этот остров в океане тайной жизни. Она поставила чашки и прижалась к Виктору.
Ночь заканчивалась. Снежное утро скользило по карнизу. Машка устала и ушла спать. Она еще слышала сквозь дверь:
– А ничего у тебя она.
– На чужой каравай… Ладно, шучу.
– Мне пора, ко мне взывают. То есть вызывают. Давай как-нибудь увидимся.
– Опять через шесть лет?
– Постараюсь побыстрее.
Виктор открыл замок. Звякнула цепочка.
– Бывай, динозавр.
Потом началась война. Виктора вызванивали со всех фронтов. Телефон так и разрывался. А еще он стал держаться за сердце. И Машка не знала, что делать. Она ушла с работы, неумело прибиралась и готовила еду.
Он подошел как-то, обнял сзади.
– Ты очень вкусно готовишь.
– Ага, когда все не сгорает.
– Ты себя недооцениваешь, ты еще можешь пересолить.
– А что нужно солить?
Она потянулась за солонкой. Виктор развернул ее к себе.
– Хочешь снова поработать квартирщиком?
– Когда?
– Завтра. Вместе со мной.
Это был очередной чужой дом. Почти пустая квартира, где посреди белых пустых стен попадались разные предметы: шелковая рубашка, портсигар, бутылка дорого джина.
Они прожили там почти месяц. Телефон Виктора больше не звонил, кажется, и болезнь отступала.
С фронтов шли туманные сводки.
Новый звонок раздался в предпоследний день февраля. Виктор снял трубку, долго молчал, затем кинул на рычаг.
– Что?
– Мне надо на фронт.
– Ты же болен! Тебе нельзя!
– Придется, милая. Я завтра уйду. А ты оставайся здесь.
– Но… без тебя… у меня нет лицензии на изучение.
– Маш, это квартира Олега. Олега Глумуса, – Виктор подошел к ней вплотную, обнял, – я сделал это, чтобы нас оставили в покое.
– Витя…
– Да. Тебя тоже уже искали. Ты есть в базе данных. Не хочу, чтобы тебя послали на фронт.
Злиться было поздно и бессмысленно.
Утром Виктор вышел из квартиры, и Машка проснулась оттого, что хлопнула входная дверь. Она вскочила, озираясь, схватила куртку.
Квартира была рядом с вокзалом. Голоса диспетчеров долетали по ночам. На привокзальную площадь снег как будто не ложился, под ногами расползалась грязь. Толкался народ. Кто-то кричал на одной ноте.
– Виктор! – голос потонул, да она и не рассчитывала.
А он шел в толпе себе подобных. Было холодно. Болел висок. Хотелось пить. Где-то рядом, но уже далеко плакала Машка. Но уйти, оставив записку, было проще и правильней.
Он сунул руку в карман – пальцы наткнулись на что-то. Это была резная бусинка, смутно знакомая, кажется, он потерял ее еще в детстве и долго плакал…
– Виктор! – кричала Машка.
Звуки исчезли. Виктор лежал на асфальте. Падал снег и смешивался с грязью. Вокруг собралась толпа. Машка пробилась к нему, упала на колени.
…Он так и не доехал до фронта. Врачи сказали – остановилось сердце. Машка осталась одна.
– Привет, – сказала Машка.
В квартире было темно, но она ощутила чье-то присутствие.
Кто-то двинулся. Машка отрешенно наблюдала за собой, как будто не его, а ее душа витала вне тела.
В прихожую вошел Олег. Постоял.
– Выпить хочешь?
Она затрясла головой, так что слезы посыпались дождевыми каплями.
– Витя… – плакала она, – Витя умер.
– Да знаю, мать, знаю. На похоронах был. Чего ты в коридоре то сидишь? Ну-ка выпей.
Он протянул ей бутылку. Машка глотнула, закашлялась и еще раз глотнула. Олег помог ей подняться.
– Помер, динозавр, – сказал он и откупорил новую бутылку джина, – пусть ему там все будет пухом. Или как там говорят?
– Олег, – сказала Машка, – ты скоро вернешься на фронт?
– Через недельку.
– Возьми меня с собой. Он мне звание завещал. И я сама кое-что могу.
Все плыло перед глазами. Машка сжимала пальцы. Тело было какое-то чужое. Восемь жизней ушли, восемь жизней – оставалась одна – девятая, и ее надо было чем-то занять.
– Дура, – сказал Олег.
– Я и без тебя уйду.
– Да-да, на фронт добровольно, я уже понял.
– У меня восьмая вера! – закричала Машка. – Меня возьмут!
Олег хлебнул из бутылки.
– Хороший джин, – сказал он. – Ты вот что, ложись спать. Завтра поброди по городу. А через неделю попросишься. И я возьму.
Он улегся на диване и закрыл глаза. И тогда Машка увидела его лицо по-настоящему. Кажется, он часто терял друзей.
Машка лежала долго на полу. Матрас, на котором она спала, был прямо под подоконником. «Так тебя точно снайперы не снимут», – сказал Олег. Отсюда был виден угол стола, комод. Улица скрывалась от взгляда, но был слышен обычный шум.
Олег куда-то ушел. Утро текуче переходило в день. Машка вдруг поняла, что наслаждается своим страданием, и испугалась. Это было неправильно, даже взять и умереть прямо тут – неправильно.
Машка встала, оделась и вышла в город.
На знакомых улицах ее накрыло. Она стояла среди человеческого потока. И снова видела себя со стороны. Стояла и плакала. А ее обходили, не замечали, как будто она для всех была в слепом пятне.
Город не изменился. И это было самое страшное. Мир не сдвинулся ни на миллиметр с привычной траектории. Машка все пыталась найти где-то прореху в обычной городской сутолоке. Но цвета не выцвели, лица людей были такие же, как обычно.
– Поменяйте цвет ауры! Окраска ауры! – кричала девушка в рыжей шапке и раздавала листовки – Гарантия три месяца!
Машка засмеялась сквозь слезы.
Она даже съездила на дачу, но и там все было так же. Только водохранилище посерело, но это вопрос времени года.
– Ну, что решила? – спросил Олег, когда она вернулась.
Он был одет уже для похода, все собрал, пил чай из безукоризненной тонкой чашки и, как будто, не торопился.
– Я еду с тобой.
– Ну, дура-девка.
Глава пятая
– Первый раз – не время для приколов, мальчик наш вступил сегодня в школу, – раздалось сразу же, как Влад вошел.
Острил, разумеется, Плотва.
– У тебя рифмы неточные, – сказал Марк из своей обычной позиции на окне.
– А у тебя мозги неточные, – отозвался Плотва.
Влад молчал. Было уже почти утро. Сумерки затягивали комнату, тихо вибрировали панцирные сетки. Панцирная сетка – звучит как название бронежилета! Владу было пусто. Та пустота, которую он иногда ощущал раньше, прорвалась, разрослась и заполнила его всего.
– Ну? Говори, как она?
– Она… нормально она.
– И что? Ты с ней переспал?
– Отвяжитесь!
Влад лег и накрылся одеялом с головой, даже не разделся.
– Под меня косит, – констатировал Плотва.
– Да оставь его, – сказал Марк, – пусть страдает.
– Пошли вы!
– Не злобься, – Марк затушил сигарету и тоже лег.
– В траве сидел кузнечик, – сказал Плотва и зевнул, – японский контрразведчик.
– В рыло дам, – сказал Влад уже беззлобно.
Трое лежали на койках, а вокруг начинался рассвет.
Машка спала без сновидений внутри огромной мертвой коробки гипермаркета.
И Павел заснул. Он переборщил с самогоном, и Марку пришлось нести штабного на плече. Плотва всю дорогу отпускал шуточки.
– Кирилл, пожалуйста, давайте начистоту, – сказала Машка, как только он зашел, – мне правда важно знать, что вы за человек.
– Любопытство – грех штабиста, карьериста и юриста.
– Есть чистописание, а есть чистоговорение, – Машка улыбнулась, – говорят, его даже стали преподавать японским школьникам.
– Просят говорить начистоту?
Плотва сиял своей широкой улыбкой. Он сидел большой и нескладный – одни локти и колени – в кресле. И временами крутился то вправо, то влево.
– Вы ведь вундеркинд?
– Теперь принято говорить «вундер», а вы и до этого добрались? Ну-ну.
Плотва посидел немного, а потом разговор начался по-настоящему.
– Иногда мне кажется, что тебя воспитали не мы с папой, а синус с косинусом.
– Интегралы лучше, – Кирилл Плотвинин поцеловал маму в щеку, взял яблоко, нож и стал аккуратно счищать кожуру.
Ему в ту весну было четырнадцать, и через две недели он должен был окончить школу экстерном.
– Откуда в тебе это?
– В семье не без урода, такая вот порода, – Кирилл закончил с яблоком, вымыл под холодной струей стакан и сунул яблоко в жерло соковыжималки.
Ему было весело. До завтрака он уже решил одну интересную задачку и теперь ощущал приятное чувство законченности и заслуженного отдыха. Скоро оно испарится. Кирилл это уже давно понял, и нужно будет искать еще одну задачку.
Сок полился в стакан. Запахло кисло и приятно.
– Мам, а ты знаешь, что железо из яблока не усваивается? Потому что оно несвязанное. А усваивается, например, из кураги.
– Зачем же ты пьешь этот сок?
Мама закрыла крышкой что-то скворчащее.
– Потому что он вкусный. И потом, я не умею делать сок из кураги.
Кухня пахла свежестью. Маме как-то удавалось поддерживать этот запах, что бы она ни готовила.
– Ты куда-то идешь сегодня? – спросила она.
– Пока не знаю.
Кирилл уселся на стуле и стал пить. В школе дела ладились, его не обижали, но и не звали особенно с собой. Он и не рвался. Он думал о плоскостях. Мир состоял из плоскостей, и у них были свои законы, даже не законы, а за-ко-но-мер-нос-ти. Кирилл любил это слово.
В детстве он ходил с отцом на рыбалку. Сидел и рассматривал крючки. Загибы. Папа называл их «загогулины». Зато опасная плоскость крючка тоже была плоскостью. И это было здорово.
В аллеях были другие плоскости. И объемы. Кирилл бродил туда-сюда. И заглядывался на девушек. Они тоже чувствовали весну и улыбались загадочно, и на них уже не было тяжелых курток. Кирилл садился на скамейку и думал о плоскостях, мелких крестиках иксов в тетрадях.
– Дуры, – сказал кто-то и сел на скамейку, – напялят короткие юбки и думают, что могут вертеть нами, как хотят.
Это был долговязый студент – значок столичного вуза сверкал на солнце, такие значки называли «ордена».
Студент говорил в телефон. Мимо пробежала девушка в клетчатых шортах и ветровке, она явно спешила и держалась за свою сумочку так, будто сумочка помогала ей держать равновесие. На таких каблуках стоило держать равновесие.
– Чего пялишься, малявка? – спросил студент и сунул телефон в карман.
– Вы мне? – спросил Кирилл нарочно бархатным голосом.
– Тебе, тебе, – студент закинул руки за голову. – Вот шельмы, – сказал он в пространство и опять к Кириллу: – Ты тут сидишь и пожираешь глазами этих… вертихвосток.
Вдруг на лице у него заиграла широкая улыбка.
– Лидочка! – крикнул он, вскочил и кинулся вглубь парка.
Кирилл почему-то часто это вспоминал. Память у него была почти абсолютная. Жаль, что абсолютность распространилась в основном на цифры. Номер значка студента был сто шестьдесят девять.
Древние греки пользовались особым пахучим маслом, нюхали один раз, чтобы запомнить, а когда следовало возродить что-то в памяти, откупоривали бутылочку с тем же запахом, и все всплывало. Кирилл всегда хотел попробовать, но никогда не успевал открыть свою ладанку с запахом. Она так и лежала нетронутая во внутреннем кармане кителя.
– Что вы хотите услышать, Мария? – спросил Плотва. – Я поступил в ВУЗ без экзаменов в пятнадцать лет. Однокурсникам соврал, что по блату.
– Зачем? – заинтересовано спросила Машка.
Они общались уже около часа, и только теперь Плотва заговорил окончательно серьезно. Он все время озирался, косил глазом, то и дело начинал хохмить или хамить.
– Я их просчитал. Нет, вы прикиньте, приходит малек – и на тебе! Самый умный. Вундер! Вау-вау, как мы рады!
– А так легче?
– А блатных много. Они несчастнее, чем вы думаете. Я сказал, что меня выперли из школы, что отец купил аттестат. Конечно, они допетрили, но не сразу. Потом уже друзья появились. Мне пятнадцать было. Они, как прознали, что я деточка-ромашка-вундеркинд-промокашка, так сразу устроили мне просвещение. Мы жили в общаге на втором этаже. Общага была только для мальчиков, девочкам наш факультет жилья не предоставлял. Их и было-то мало, они жилье снимали, одна спала в газетном киоске, некоторых незаконно прятали в комнатах парни. Так что не мы в окна к ним лазили, а они. Они легкие, одна почти по стенам бегала. Мы простыню спустим, она вцепится, мы втянем. Веселуха! Мне мать, когда уезжал учиться, сказала: «Не высокомерничай и предохраняйся». Я так и делал. Короче, они тогда позвали девок-старшекурсниц, взяли алкоголя и напоили меня. Это теперь я свою дозу знаю в миллиграммах. А тогда… в общем, легли мы с этой девчонкой, ну как там первый раз – тык-мык. Она от меня в слезах сбежала. Говорит, никто меня во время секса «на вы» не называл. Соседи по комнате ржали до слез. Вот такой вот первый опыт, товарищ психоаналитик.
– Какой я психоаналитик, – Машка поморщилась.
Крысенок чем-то загремел внутри клетки.
– Крысы поведенчески очень нам родственны, – сказал Плотва.
– Я знаю.
– Ага, завели себе модель человека?
Машка пожала плечами и включила чайник. Чайник недовольно зашипел.
– А все-таки как вы тут оказались, Кирилл? Только не говорите: «стреляли».
Кириллу исполнилось восемнадцать к концу третьего курса. Они кутили до утра. В три часа ночи зазвенел колокольчик, привязанный к оконной раме.
– О! Кто-то пришел! Наверно, Лиза.
Они опустили простыню и втащили вдвоем на подоконник ночную гостью. Она была в сером плаще, длинной расклешенной юбке.
– Я вам принесла сигареты, вечно вам их не хватает.
– Лиззи, ты всегда знаешь, что принести.
– Не тортики же вам приносить, в самом деле, мальчики, – сказала она и улыбнулась.
И Кириллу стало нехорошо, как будто алкоголь ударил в голову сильнее, чем обычно. Он попытался понять, что с ним. Он привык анализировать свое состояние.
Лизу чмокнул в щеку рыжий сосед Кирилла, Костя. Лиза обняла и поцеловала девушек, которые сидели на кровати. Оказалось, они подруги.
– Кто она? – спросил Кирилл украдкой у Кости.
– Лиза? Пятикурсница. Восстановилась недавно.
Часа в четыре Кирилл вышел покурить. Балкон был на три этажа выше, и Кириллу пришлось подняться по пустой лестнице. Он подошел к металлическим перилам и замер. Светлый сумрак окутывал окраину. Весь район как на ладони. Все, что так уродливо или безразлично, когда оказываешься рядом, отсюда казалось правильным, прекрасным. Кирилл испытал нежность к трамвайному кольцу, тревогу за железнодорожную насыпь, страх за покосившуюся карусель на детской площадке.
Он курил без сигареты этот пьяный ночной воздух. Это время, воплощенное в белизну ночи. «Дурак», – думал он беспомощно. Сзади раздались легкие шаги.
– Я не помешаю? – сказала Лиза. – Ты, кажется, Кирилл, вундер и именинник?
Кирилл замер. Он так и не понял, помешала Лиза или нет. Она уже достала тонкие сигареты и чиркала зажигалкой.
– А ты, кажется, Лиза, приходишь из окна, гуляешь по карнизу?
– Ага. Я на пятом учусь, – она, наконец, зажгла сигарету, он так и не догадался дать ей прикурить. – Ух, сложно у нас учиться. Если еще раз отчислят, маман меня убьет.
– Картина неизвестного художника: маман убивает родную дочь.
Лиза засмеялась. Через две недели они уже встречались.
Он сидел на скамейке и говорил, он рассказывал ей о цифрах, а она улыбалась и слушала так внимательно, что останавливалось сердце.
– Лиза, наш мир, наше общество нуждается в новой системе исчисления. Точнее в старой, совсем древней. Было такое племя, где-то в южной Америке – нурди. У них было всего четырнадцать чисел, их хватало на все примеры, все алгебраические выражения, всю геометрию! – Кирилл захлебывался. – Это были сокращенные цифры. Ты видишь цифру и знаешь, как она получена в данном случае. Все зависело от наклона, от нажима, от маленьких черточек наверху. Одно число, но каждый может развернуть его предысторию. Это исторические числа. Это числа-люди со своей историей. Мир цифр.
Лиза наклоняла голову:
– Это как в гаданиях, да? Сложите месяц рождения и день, и год, пока одно число не выйдет?
– Да-да, примерно. Тогда все можно осмыслить в цифрах.
– И меня?
– И тебя. Но я не знаю пока.
– Ты и не знаешь!
Кирилл хочет что-то сказать. Лиза смотрит на него влюбленными глазами.
– Кирюш, ты сделаешь мне лабу?
– Так просто? – спросила Машка.
– Почти. Она вышла замуж. Я ее просчитал. Но не просчитал, как мне потом хреново будет. Пусто все. Экзистенцией накрыло по самое не хочу. И причина даже не в том, что она меня юзала, дело в том, что меня никто так не слушал!
– Я все понимаю, но почему? Почему в офицерский корпус?
– А-а… – Плотва довольно улыбнулся, растекся на кресле, – это клевая стори. Вам, Мария, понравится.
Машка не подгоняла его. Она встала, налила чай в крышку от термоса, поставила перед Плотвой.
– Я пришел к ним. Я ведь просчитал и их. Это как дважды-два, если тут живет вундер, значит, рядом есть контора. Я пришел и сказал…
Машка улыбалась, но она стояла к нему спиной, и Плотва не мог это видеть. Где-то внутри гипермаркета кричали, кажется, новобранцы играли в Зарницу.
– Пришел и сказал, отдавайте моей личное дело. Номер им назвал. Они забегали, забегали. Ну, я им устроил драму Шекспира и Шиллера. Вколол себе антилогик. Ну, тот, который тормозит процессы в мозгу. Пригрозил. Они испугались. Вдруг я мозг поврежду. А я у них под номером, будет недостача вундеркиндов. В моем личном деле нет упоминания о том, что я вундер. Так откуда вы знаете?
– Звание, завещанное мне мужем, дает мне доступ к информации. Даже к этой. И потом, я сопоставила.
Плотва кивнул своим мыслям.
– И вы колете себе эту дрянь? – спросила Машка тревожно, она уже снова сидела напротив Плотвы. На ее плече крутился крысенок.
– Она мне без надобности. Сегодня такая война. Каждый третий падет смертью храбрых. И разляжется на лаврах.
– А если новое оружие?
– Это не просчитываемо. И не логично.
Машка посидела без движения, на нее разом накатила усталость. Многотонная усталость, наверное, тоже досталась ей по наследству.
– Кирилл, зачем они хотят пустить вас в расход?
Лицо Плотвы не изменилось, но глаза помутнели, впрочем, это могла быть игра света.
– Ну что ж, значит у меня больше шансов пасть смертью храбрых. Вот и все. Разрешите идти?
– Идите.
Он встал и вышел. И ей показалось, что встало и вышло личное дело. Не человек. Картонная старая папка козырнула ей и исчезла за дверью, папка была пробита пулей.
Потом наваждение пропало.
Машке закрыла личное дело Кирилла Плотвинина, она не стала его дополнять, она не хотела никому упрощать работу.
«Увидеть войну и умереть», – думал он, пока шел к эскалаторам.
Глава шестая
Ей нужно было выйти на воздух, но не было сил подняться. Машка слушала, как здание дышит и кипит. Не всё. Какие-то комнаты вымерли. Раньше она бы заинтересовалась, но не теперь. Теперь странный сдвиг пространства сопровождал и живых, из плоти и крови, людей. Не время гоняться за призраками.
– Павел, зайди ко мне.
Еще три минуты тишины. Машка сидела, положив руки на папку.
– Вызывали? – спросил Павел, появляясь в дверях.
Он был бледный, даже немного зеленоватый. А еще он не смотрел ей в глаза. Машка вздохнула, она совсем забыла, что обидела его.
– Сколько же ты выпил вчера?
– Вы вызвали меня по делу?
Машка встала.
– Подойдите.
Павел сделала пару шагов.
– Ближе.
Он оказался совсем рядом. Стоял почти вплотную.
– Паша, не сердись.
Павел молчал и смотрел в сторону. Машка поморщилась.
– Паш, я устала. Честное слово, не будь ребенком. У меня тут и так детский сад, штаны на лямках. Павел…
Он опустил глаза.
– Извини, я не имею права, просто…
Она потрепала его по плечу.
– Садись, я налью тебе газировки. Ты совершенно не умеешь пить.
– А это поможет?
– Поможет, поможет. Не похмеляться же тебе. А раньше даже похмелялись шампанским, углекислый газ в этом смысле хорошее средство.
Машка протянула ему фляжку. В этот раз там была фанта. Павлу, правда, стало немного лучше. Он посмотрел на Машку, она выглядела как-то потрепанно, как будто недавно вернулась из маленького локального боя.
– Что-то не так?
– Тяжелый разговор с подопечным.
– Знаешь, просто… еще одна девушка предпочла мне другого.
Машка посмотрела на него как-то очень мягко, но ничего не сказала.
– Помоги мне с работой. Ты ведь все-таки мой подчиненный.
Она просидела над бумагами пока буквы перед глазами не стали расплываться.
– Я пройдусь, закончишь тут один?
Павел кивнул, не поднимая глаз. Он внезапно очень увлекся. Или сделал вид, что увлекся.
Машка вышла из гипермаркета и двинулась по улице. День был необычно светлым. Солнце не грело, но светило в полный накал. Кучевые облака опускались на крыши, пугали кошек, скользили.
Машка оказалась на улочке Боковой. Здесь, если верить местной карте, располагалась контора государственной безопасности. Слепые видеокамеры все так же изучали пространство, но жизнь ушла из здания. Машка внезапно подумала, что надо бы заклеить объективы им, как закрывают глаза мертвецам.
Мысль заставила ее остановиться. Она стояла на углу и смотрела на то места, откуда ушла всякая безопасность. Из углового окна в солнечном ярком свете кто-то кормил голубей. Сизые птицы слетались туда. Срывались с карниза и снова взлетали.
Машка смотрела из-под руки. Крылья взбивали светлый воздух. Это было странно.
Машка толкнула дверь с покосившийся вывеской и вошла в пустое пространство. Преодолела сломанный турникет. Ей стало не по себе. Здесь и раньше все было не очень-то жизнерадостным, а теперь все просто вымерло. Плитка. Крутые лестницы вверх и вниз. Можно было пойти поискать тайные пыточные или страшные подвалы со скелетами.
Машка ухмыльнулась своим мыслям, и стало легче, не страшно.
Она уже поговорила и со своими личными призраками, и с приведениями домов и улиц, и они на совместном совете разрешили ей говорить только с живыми и заботиться о живых.
Машка подошла к лестнице. Даже отсюда слышалось хлопанье крыльев и клекот.
Она подумала и вдруг побежала вверх, как будто снизу ее выцеливал неведомый снайпер. Она пряталась в нишах, скользила вдоль стен, пока не достигла самого верха, и остановилась, тяжело дыша.
В одном из кабинетов Олег Глумус кормил голубей из открытого окна.
– Птица мира, – сказала Машка.
Она даже не удивилась, просто устало опустилась на стол возле дверей.
– Добро пожаловать в мир живых, – добавила она, переведя дыхание.
– И тебе, мать, здравствуй, – Олег высунулся в окно наполовину и высыпал остатки семечек из пакета. – Я еще не решил возвращаться к живым, ты успеешь подготовить приветственные речи, фейерверки и красную дорожку.
– Тебя не берут пули?
– Пуля дура, штык – придурок.
Олег налил себе чего-то из графина. Запахло лимоном.
Машка поежилась.
– Я знаю, мать, ты очень мне рада, ведь я – это все, что осталось у тебя от покойного мужа. Но можешь меня не обнимать, я еще маненько бесплотный.
Машка слушала его, – слова были почти таким же шумом, как воркованье голубей.
– Что ты здесь делаешь?
– Я тут ищу. Я тут изыскиваю. Архивы в Макарове сожгли, но кое-какая инфа осталась.
Машка молчала.
– Я думала, ты умер, – сказала она через минуту. Олег закрыл окно.
– Я сам так думал.
– Дай мне тоже выпить, – попросила она.
Олег плеснул в стакан немного из графина, лениво подошел к ней. Машка сделала глоток.
– А вообще ты это здорово зашла, мать, ты мне нужна.
Машка подняла глаза.
– Ты ведь квартирщик. Ты работала в этом русле. Так что мне тебе послала Родина, как пить дать.
– Я куратор.
– А фигня. Я тебя переведу, будешь здесь жить, изучать, будешь сообщать мне, что увидишь. Тестики стандартные подкину.
– Зачем? – тупо спросила Машка.
– Тут много было прикольных людей. Шпионов, шпионок, шпиончиков. Их ловила Родина, чтобы сказать ай-яй-яй.
– Я в них не верю, – сказала Машка.
– Ну и правильно, – оживился Олег, – правильно. Но ты поработай. Поработай.
– Не буду.
– Почему?
– У меня там люди. Я давно не практиковалась. Я не могу работать одна.
– Так давай заберем твои боевые единицы сюда. Много их?
– Три боевых офицера и один штабной.
– О! Это целый отряд, мать, ну ты даешь. Зачем они тебе вообще-то? Ты с кем-то из них спишь?
– Да.
– Кто-то из них тебя любит?
– Да.
Олег ухмыльнулся.
– Ну, хорошо, молодая вдова. Перечисли имена, я запишу.
Он вытащил из кармана огрызок карандаша и блокнот. Олег записал троих, последним Машка назвала имя Кирилла Плотвинина. Олег оторвался от бумаги.
– Не, мать, этого не могу.
– Либо все, либо никто.
– На фиг тебе сдался этот… терпеть не могу вундеров, умненькие детишки меня настораживают, да и приказ уже подписан, на фронт его отправляют.
– Тогда я пошла. Не буду я здесь работать. Здесь вредная обстановка, – она допила залпом остаток из стакана. – Слушай, а за что его, а? Чем он так всем насолил?
Олег потер ладони.
– Ты представляешь, что такое вундер, видевший войну?
– Нет.
– А я представляю. Это оружие массового поражения. Долбанутый гений, и хрен знает, куда его занесет. На фиг нам такое счастье?
– Мне он нужен. Без него я не смогу работать. Пространство большое.
Олег поморщился, как от лимона.
– Ладно, мать, ты, похоже, кой-чему научилась, хотя та же дура. Опять нашла себе на голову проблем. Не ценишь старания старика Олега. В штабе тепленькое местечко выбил, так нет же… Я постараюсь отложить его отправку. Надолго не выйдет.
Машка кивнула.
– Хорошо, я могу тебе помочь.
– Я тебя заставить мог. Приказать, типа.
Она, наконец, улыбнулась.
– Почему не стал?
– А ты чеканутая. Так лучше работать будешь.
Они еще посидели молча, смотрели, как пыль играет в лучах.
«Ты их не спасешь, – сказал он взглядом, – никого здесь нельзя спасти».
«Я попробую».
Глава седьмая
– Все. Работать сегодня не будем, – Машка ворвалась в кабинет. – Убери бумажки.
– Ты пила что ли?
– Выпила. Постбоевой шок снимается тремя вещами: секс, наркотики, алкоголь. Сегодня мой гороскоп говорит мне, что алкоголь – самое то.
Павел вскочил и схватил ее за плечи.
– На тебя кто-то напал? С тобой все в порядке?
Она сняла его руки и улыбнулась.
– Пашечка, я просто выпила. Просто выпила.
Машка прошла по своему кабинету, отодвинула ширму и рухнула на кушетку.
– Бери кресло, садись рядом, будем разговаривать. Возьми фляжку и пей газировку, хочешь, спирту туда добавлю?
– Нет, не надо.
Павел явно не понимал, что с ней творится. Она лежала с закрытыми глазами. Павел подтащил кресло. Зеркала повторяли его движения.
– Маша, тебе плохо?
– Мне? Мне хорошо, – она перевернулась на живот, – мне очень хорошо, а тебе как? Я не выдаю военных тайн. Это дает мне уверенность в завтрашнем дне.
Павел покачал головой.
– Я поставлю чайник.
Машка уткнулась носом в подушку. Голова сильно кружилась. Крысенок так к ней и не подошел, видимо, ему был неприятен запах спирта. Он забрался к Павлу, получил корм, вернулся в клетку. Заварки нигде не оказалось, Павел сбегал за ней на цокольный этаж к себе в каморку, а когда вернулся, Машка спала.
Павел заварил чай, собрал бумаги, погасил свет. Почему-то Машку не хотелось оставлять одну.
Он сидел у кровати. В комнате стремительно темнело. Световые пятна прыгали по стенам. Он рассматривал их в детстве, когда не мог уснуть.
Мама иногда догадывалась о его бодрствовании, приходила, садилась к окну и курила, читала стихи и рассказывала психологические анекдоты.
Мама Павла была психолог со стажем. Она работала в социальном институте по реабилитации террористов. Их развелось очень много. В центральной газете появились стандартные рубрики: «взрыв» и «захват». Служба отлова террористов ездила по улицам с оглушительным воем, потенциальных определяли еще классе в седьмом и проводили с ними коррекцию. Террористы сбивались на пустыри и стройки, и все равно взрывов стало меньше только перед самой войной. Тогда все выбились из сил.
Павел четко помнил тот день. Ночью кто-то перепутал декорации. Первый день лета – и вдруг выпал снег. Павел смотрел на него из окна с самого утра. Он стоял на подоконнике, внизу у его ног прятался двор.
– Скоро все растает, – сказала мама, – посмотри, какое солнце!
– Как растает? Только же выпал.
– Растает-растает. Завтра плюсовую обещают. Пойдешь со мной к подопечным? Там двое детей твоего возраста.
Павел кивнул. Он побаивался террористов, но как раз тогда решил воспитывать в себе смелость.
Они пошли через парк. Снег покрывал все дорожки. Дрожащие белые цветы пахли сильнее, чем обычно. На пальмах тоже лежал снег. Одинокий красный дракон с тремя головами виднелся на детской площадке. Глаза у одной из голов запорошило, и Павел протер их ладошкой. Павел любил красного дракона.
Почему-то в парке почти никого не было. Только одинокая девушка бродила в снегу и фотографировала.
– Пошли быстрее, – сказала мама.
Квартал террористов располагался на другом конце парка, чуть-чуть на отшибе. Надо было перейти через мостик над мутной речкой, пройти в оградку. Здесь были свои магазины: «Продукты для мира», «Безопасная галантерея», «Добродушный книжный». Сейчас на вывесках лежал снег. На крышах суетились воробьи.
Мамина подопечная семья жила возле бассейна «Оздоровительный заплыв», у них был отдельный домик. Даже два этажа.
Мама постучала, и ей сразу же открыли.
На пороге стояла женщина, высокая, худая, с белым лицом, в черном свитере под горло.
– Добрый день, Тамара, – сказала мама и полезла в сумку, – как настроение? Как дети? Как муж? Откройте рот, скажите «а-а-а»…
Павел неслышно стоял у стены, с мокрой куртки капало. Он рассматривал Тамару.
– Это мой сын. Я думаю, он подружится с вашими сорванцами.
– Они в комнате.
Тамара скользнула по Павлу взглядом.
– Пойдем, – сказала она и позвала: – Кора, Тео!
Они вошли в большую комнату. На табуретке возле компьютера сидела девочка, такая же черноволосая, как и ее мама-террористка, в руке у девочки была отвертка, рядом стоял мальчик и держал на ладони винтики.
Дети обернулись.
– Кора, ты опять разбираешь папин компьютер?
– Тео хочет посмотреть, что внутри, – сказала девочка, четко артикулируя. Ей было лет семь, как и Павлу.
– Собери обратно, – спокойно попросила Тамара и ушла.
Павел стоял.
– Тео хочет узнать, как тебя зовут, – Кора соскочила с табурета.
– Павел.
– Меня – Кора, это – Тео. Ты сын Ольги Павловны?
– Да, – Павел опустил глаза.
Он никогда не видел таких девочек. Кора была бледная, тонкая, с огромной копной черных волос. И очень серьезная. Все сверстницы Павла много смеялись, но Кора не снисходила до этого занятия. Ее брат ничего не говорил и ходил за Корой преданным оруженосцем. Наверняка Тео иногда разговаривал – в школе, например. Но и тогда, и потом Павел не слышал его голоса.
– Я не знала, что у нее есть сын, – она вытащила последний болтик и ловко сняла крышку с системного блока, заглянула внутрь. – Да, Тео, ты был прав, мы забыли ее здесь.
Она пошарила в таинственном нутре компьютера и вытащила маленькую заводную лягушку, вытерла лоб – вид у нее был, как у хирурга.
Мальчики смотрели на нее. Снаружи вдруг потемнело, и медленно снова полетел снег.
Кора бросила отвертку.
– Аномалия! Смотрите, как здорово!
Тео пошел за сестрой к окну. Павел остался все так же стоять. Близнецы повернули головы, потом Кора подошла и взяла Павла за руку.
– Пойдем смотреть аномалию.
Обедали в большом зале. На стенах были картины и фотографии – все как положено в нормальных семьях, но как-то неумело. Вырезанные из газеты фотки в рамочках, даже реклама йогурта.
– Нужно фотографироваться, Тамара, – сказала наставительно мама.
Тамара слегка улыбнулась.
– А мне нравятся эти, – она посмотрела на рыжую девочку с рекламы йогурта.
– Мама, Тео – моя собачка, а Паша – моя лошадка, – сказала Кора и передала брату пустой стакан.
Тео взял стакан зубами, как будто хотел откусить.
– Тео!
– Мама, но Тео любит есть стаканы.
Потом вернулся отец Тео и Коры, его звали Тимур.
– У нас на свадьбе в приглашении так и было написано – ТТ, – сказала Тамара и почему-то улыбнулась, а мама Павла покачала головой.
– Еще салату?
Отец был широкоплечий, двигался бесшумно, больше Павел ничего не запомнил. Он смотрел на Кору.
Вечером мама объясняла Павлу:
– Есть разные неблагополучные семьи. Эта семья особая. И мать, и отец… ну, ты понимаешь, дети находятся в сложной обстановке.
– Мам, а Тео немой?
– Нет, он просто не совсем здоров. Мой центр предлагает их разлучить, но я не согласна.
Они теперь часто виделись. Кора и Тео не то чтобы приняли его в стаю, но и не были против. Они даже взяли его с собой на крышу. Павел боялся высоты, но сидел почти у самого края. Деревья уже зазеленели.
– Зачем вы туда залезли?
– Мама, Тео хочет проверить, хорошая ли здесь снайперская позиция.
– Не очень. Я проверяла. Мне звонила соседка, она хочет вызвать пожарных.
– Пойдем, Паша, – Кора похлопала его по плечу, – мама сказала спускаться.
Павел приходил домой и вырезал фигурки из бумаги, складывал цветы из бумажек. Он умел обращаться с бумагой, ножницами и клеем.
Так было всегда: Павел смотрел на Кору, Тео молчал, Кора командовала. Однажды их вынимали из бетонного люка спасатели. Кора в люке пела, Тео собирал камушки, а Павел пытался не бояться изо всех сил.
Мама после того случая неохотно стала отпускать Павла играть с Тео и Корой. Она отвела его в секцию бокса, где он продержался не больше месяца. Потом в секцию плаванья, и наконец, на настольный теннис. Кору и Тео пытались разлучить, но стало еще хуже.
И вдруг закончилось детство.
Павел почувствовал это внезапно. Он шел один через пляж в дрожащей темноте. Шаги отпечатывались в песке и в памяти. Это не могло быть детством. Море – такое, какое есть, – смертельно. Оно однажды выпустило человека из своих глубин.
– Тео, – говорил Павел, они собирались в кино, Кора ушла переодеваться, – почему ты молчишь?
Тео пожимал плечами.
– Знаешь, а я, кажется, влюблен. В твою сестру.
Тео указал взглядом за спину Павла.
– Влюблен, – сказала Кора, она неслышно подошла, – значит, платишь ты.
Павел робел, краснел. Дарил цветы. Кора все это принимала. Но она до сих пор была загадкой. У Коры появились ухажеры, потом она объявила:
– Павел, это мой парень. Его зовут Стас.
Павел сломал все свои поделки, даже демонтировал огромный бумажный замок.
– Как глупо, мне он нравился, – сказала Кора при встрече.
– Кто?
– Замок. Мне Тео сказал.
Павел понял только через несколько лет, что у него не было шансов. У Павла появилась девушка уже в институте. Она была ничуть не похожа на Кору – рыжая, и все время смеялась.
За два года до войны в дверь позвонили. Было поздно, разгар весенней сессии. По крыше барабанил дождь, крупный, шумный. У Павла болела голова.
– Кто там?
– Это Кора.
Голос у нее был спокойный, как у ее матери.
– Здравствуй, проходи, – сказал Павел.
С ее волос капало на пол.
– Я завтра уезжаю.
– Куда?
– Нас высылают.
– Как?
– Просто. Такое время. Папа с мамой террористы, а мы с ними. Вот, – она улыбнулась, – зашла попрощаться.
Странно, но только в этом воспоминании Павла было море. Его запах тревожно ударил сквозь нудный обложной дождь, шедший четвертый день кряду. Многое было пляж, красный дракон, но не море.
– Тео передал, что тоже будет скучать. – Она вдруг повернулась и скользнула во тьму.
– Кора! – Павел побежал за ней, запнулся, упал.
Она уже исчезла где-то во мраке.
Дальше была война. Эвакуация. Павел запомнил море. И детский голос в толпе.
– А море тоже эвакуируют?
– Нет.
– Ты же сказала, что самое нужное возьмут!
Глава восьмая
– Спасибо, что поднял меня. Это, Паша, благородно с твоей стороны. Мне бы выговор влепили, как пить дать.
– Не за что.
– Ты прости, я перебрала вчера.
Павел кивнул. Вид у Машки был помятый, она постоянно терла виски. Но Павел вдруг ощутил что-то вроде счастья. Она была ближе, чем когда-либо. Сонная, злая.
Павел видел вчера, как она спит. И это сближало.
Он улыбнулся.
– Я тут чай тебе сделал.
– Ага.
Она взяла чай.
– Ты гений, сейчас я оживу, и будем серьезно говорить.
– О чем?
– О работе. Тебе дорого это здание?
– Мне? – Павел даже растерялся, – еще минуту назад он был хозяином положения, но видимо Машка не привыкла быть долго слабой. – А почему оно должно быть мне дорого? Ты его взорвать решила?
Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66646526) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке
Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения