Читать онлайн книгу "Овердрайв"

Овердрайв
Сергей Иннер


Провинциальный юноша переезжает в Санкт-Петербург в поисках любви, возможности стать рок-звездой и тайны Великого Но. Но тут опять начинается Всё Это.





Сергей Иннер

Овердрайв



Литературно-художественное издание



Сергея Иннера

Текст и обложка: Сергей Иннер

Редактура: Анна Пехова

Вёрстка: Александра Яшаркина



Полное или частичное копирование материалов книги без разрешения правообладателя запрещено.



chtivo.spb.ru







?




Слово редактора


Когда я взяла в руки эту книгу, я ничего не знала ни об авторе, ни о ней самой, ни о том, как она бесцеремонно перекроит мою жизнь по своим лекалам. Но уже с первых страниц я поняла, что это произведение отличается честностью повествования в каждой букве и глубиной смыслов.

По словам автора, на написание антиромана у него ушло 4,5 года. За это время можно получить диплом бакалавра, обанкротиться, отслужить президентский срок или сделать в квартире ремонт. А можно написать добротную, цельную, полную любви и страданий книгу.

Представьте, что вы идёте по улицам свежего ноябрьского Петербурга, или знойного южного Таганрога, или ещё вы где-то идёте; в наушниках у вас ‘Slow Dancing In A Burning Room’, или ‘Back To Black’, или ‘Hotel California’; вы мечтаете о первой любви, или вспоминаете улыбку незнакомца в метро, или думаете о том, как вам повезло купить свежую клубнику. А может быть, вы не думаете ни о чем особенном, и вам просто как никогда хорошо, и радостно вам, и весело. Но (вы же ждали этого, да?). Не бывает ведь в жизни без «но». Но в следующее мгновение прямо у вас перед носом от остановки отъезжает автобус, а водитель делает вид, что не замечает ваc. Клубника, которую вы почти положили в рот, решает поменять траекторию движения и устремляется прямо в лужу. Настроение летит туда же.

Квартира светлая и просторная, но район не очень, работа интересная, но коллектив недружелюбный, фильм захватывающий, но с грустным концом. С кем такого не бывает.

И как бы мы ни хаяли все эти бесконечные «но», именно благодаря им всё сказанное до «но» становится слаще во много раз. «Но» заставляют выходить из зоны комфорта, делать выбор, смотреть в лицо своим страхам и желаниям. Тут впору вспомнить знаменитое булгаковское:



«Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как выглядела бы земля, если бы с неё исчезли тени?»



Есть ли счастье без череды маленьких неудач? Надо ли опуститься на дно самой глубокой ямы, прежде чем стать счастливым, неужели по-другому быть не может? Что нужно сделать, чтобы достичь вечного сияния чистого разума?

Читатель, я тебе искренне и по-доброму завидую, потому что тебе ещё только предстоит прочитать эту книгу и вместе с её героями поискать ответы на все эти и множество других вопросов. «Овердрайв» рассказывает о жизни молодого человека, который ищет себя и в процессе поиска пытается понять, что такое любовь, жизнь, смерть, творчество, страсть и прочее.

«Овердрайв» не читается как обычный текст, он звучит словно музыка. Буквы выстраиваются в ноты, слова – в мелодии, предложения – в симфонии. Мелодичность книге придают многочисленные инверсии, а также своеобразная авторская пунктуация. Вы заметите отсутствие знаков препинания на привычных местах. Благодаря этому появляется ощущение неразрывности и даже бесконечности повествования. Результат такого рода языкового эксперимента – ощущение лёгкости, скоротечности и естественности событий. Тонкое стилистическое чутьё писателя заставляет улыбнуться, согласиться, а порой и закрыть книгу, чтобы обдумать только что прочитанное.

Я бы рекомендовала читать эту книгу вдумчиво, неторопливо, особое внимание уделяя деталям, поскольку именно они порой гораздо важнее сюжета. В книге полно интересных неприметных «пасхалок» в виде неожиданно зазвучавшей песни или сюжетных рефренов. Не спешите с выводами, читайте между строк.

«Овердрайв» – это многослойная атмосфера смыслов. Это хорошая загадка, которую одновременно и трудно и приятно отгадывать. Подсказки разбросаны по всей книге, но лишь разобравшись со всеми злодеями и пройдя квест до конца, вы найдёте ответ и узнаете, что на самом деле стоит в конце последнего предложения – точка или многоточие?



    Анна Пехова






Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения случайны.

В том числе и в этой книге.



Той, что прекратила мои страдания.




0.


Ты на крыше самого высокого здания в городе, исполняешь соло на стратокастере под дождём из горящих автомобилей, в сполохах молний цвета фанданго. Остовы домов обуяны пламенем, разверзнут асфальт, струны твои отпевают погибших, новоприбывших приветствуют. Ты – Юрий Гагарин новой волны рок-н-ролла, Нео, выгоняющий торговцев из храма, большеглазый Конфуций с волосами-крыльями, очень большой Лебовски, Вудстоков Парсифаль. Высокоскоростными пассами ты перебираешь все созвучия со всеразличными сочетаниями педальных эффектов, после чего обращаешься пространством-временем и покидаешь собственные пределы, становясь вечным сиянием чистого разума. Поистине круто, чувак.




168. Весна


А на Земле верховодит 2010-я весна нашей эры. Экипаж МКС впервые получает доступ в интернет, первый в мире самолёт на солнечных элементах совершает тестовый полёт, в Исландии происходит извержение вулкана Эйяфьядлайёкюдль, на Московском вокзале Санкт-Петербурга останавливается поезд. На перроне девица: платье джинс, балетная выправка мускулистых ног. Ей имя – Полина Ривес. Локоны пламенеют, вишнёвые губы искусаны в ожидании, и немыслимым кажется, что Полина Ривес среди всех пассажиров ищет глазами именно меня.

При виде моём её художественно асимметричное личико озаряет улыбка. Роняю сумку на перрон, и целуемся мы с Полиной страстно, что те матрос с медсестрицей. С хохотом она утягивает меня за руку в лабиринты метро.

Рыжая ветка, станция Ладожская, десять минут на маршрутке, ещё столько же пешком, и мы у Полины дома. Она эту локацию зовёт «почти в центре». Я впервые в Петербурге, так что пока ещё верю.

Одиннадцатый этаж плиточного здания, квартира с интерьером 90-х. Влеку Полину на первый встречный диван. Она меня тренированными икрами обхватывает, я лобзаю молочную шею, ключицы и плечи, расстёгиваю молнию платья, не ожидая там встретить бронежилет, но Полина молвит:

– Не время.

– Это почему?

– Нельзя сейчас.

– Уверена?

– Абсолютно.

– Тогда… как насчёт минета?

– У меня есть идея получше. Давай я покажу тебе город.

– А это точно лучше минета?

– Уверяю.

Мне двадцать один год, и ничто в мире не лучше минета, но приходится согласиться. Выдвигаемся навстречу моему культурному шоку.




167. Старуха


Стучит копытом сердце Петербурга. Парадный Невский проспект, официальная версия в хрустящей упаковке, полубогини спустились рекламировать конфекционы, промоутеры с громкоговорителями вместо ртов топчут видавшие блокаду мостовые, посетите нашу пельменную и блаженны станете, истинно вам говорим. Однако за убогим карнавалом не скрыть древнее могущество воды и камня. Если где-либо и возможно разрешить тайну Великого Но, то именно здесь.

Мы с Полиной Ривес в кофейне «Чрезвычайная Ложка». Сидим у окна, а за ним – сонм нарядных людей, мыльные пузыри, джаз. А посреди этой кутерьмы у автобусной остановки печальная бабушка торгует игрушками. К краю её лотка уверенно шагает заводной Винни Пух, но в самый последний момент, когда он уже готов сброситься вниз, костлявые старушечьи пальцы хватают медведя и возвращают в самое начало пути: снова и снова.

Мы с Полиной пьём кофе, соприкасаемся руками и ногами, рождая молнии друг в друге, и ведём речь о том, как скоро услышим горлицу в чистом небе, и всё будет хорошо – не то что раньше.




166. Раньше


Родился я без роду и племени в славном Таганроге, зрел и креп в краснокирпичной пятиэтажке на улице Свободы. Научился различать маму и её родителей (уж больно они этого хотели), позднее к ним добавился отчим, но вскоре опять исчез, на прощание одарив меня акустической гитарой. Взял я эту гитару, провёл по струнам и понял, что лучше бы мне стать рок-звездой. Мы с одноклассниками собрали группу «Пальмовый Вор», но довольно скоро выяснилось, что не суждено нам раскачивать стадионы, и вообще мы рождены, похоже, исключительно для того, чтобы работать и плодить себе подобных. Взрослея, кто-то из наших женился и забросил музыку, кто-то оказался в армии, а кто-то ушёл в металл-группу «Торквемада». Так я впервые столкнулся с Великим Но.

С тех пор Великое Но возникало повсюду. Что бы я ни делал, оно появлялось и шутя ломало всякий почти совершенный план, делало его невыполнимым и даже абсурдным. Выскакивало как чёрт из табакерки, даже там, где у меня было предусмотрено, казалось бы, абсолютно всё. Я ненавидел Великое Но, да и оно меня, судя по всему, любило не слишком-то.

В Таганроге два института: педагогический и радиотехнический, первый гуманитарный, второй престижный. Моих баллов ЕГЭ хватило, чтобы учиться почти на любой специальности в гуманитарном институте либо на радиотехническом факультете радиотехнического университета. Покорившись страху и общественному мнению, я выбрал второе. Of course mama's gonna help build the wall.

Способностей к радиофизике я не имел, равно как и желания её постигать, так что с учёбой справлялся кое-как. Зато в институте быстро отыскал музыкантов, и мы сформировали панк-рок-группу «Пасынки». Репетировали «Пасынки» в подвале отчима барабанщика у Октябрьской площади.

Мы с мамой жили бедно, так что по ночам я стал работать диспетчером-грузчиком на пекарне «Праведная Мука». Вечером принимал по телефону заказы, а на заре грузил хлеба, батоны и плетёнки в ящики, а ящики – в «Джейраны», «Горностаи» и «Медоеды», что везли их в магазины, школы и тубдиспансер. В свободное время пекари позволяли мне спать, зная, что днём я учусь. Так я существовал два года, после чего меня отчислили из ВУЗа за неуспеваемость.

Проводы в армию. Наш репетиционный подвал, храм местных неформалов. Вечно молодые и пьяные, в большинстве незнакомцы, кто-то блюёт в бас-бочку, пирсингованные девочки с мальчишечьих колен наблюдают шоу: меня бреют наголо под ‘Wake Me Up When September Ends’ Green Day. Паша Животное начинает скандировать:

– Гу-ка – в ар-ми-ю! Гу-ка – в ар-ми-ю!..

Так меня называли, «Гук», сокращённо от «Чингачгук», Большой Змей.

Весь подвал орёт:

– Гу-ка – в ар-ми-ю! Гу-ка – в ар-ми-ю!..

Чудовищно пьян, гляжу, как мои состриженные волосы устилают грязный бетон. Незнакомцы приносят меня в жертву Аресу, чуть не визжа от радости, что их миновала сия чаша.

У военкомата едва стою на ногах в кругу переживших ночь. Мама напутствует:

– Тебе, Серёжа, будет в армии очень тяжело.

Да уж, мама у меня вокруг да около не ходит. Знай она тогда, что наша армия – это один из филиалов Ада на Земле, она бы мне, наверное, так и передала. Но она ещё не знала.




0.


Арес требует жертв и празднеств. Стоя на авианосцах, словно бы на коньках, скользит он по океанам, багряный плащ его несут боевые вертолёты, а голову покрывает никелированный гермошлем с титановым забралом и гравировкой драконов. Разделяя, чтобы властвовать, земные правители бросают к ногам его храбрейших сынов народов своих. Годами длятся бойни, а окончившись, перерастают в ежегодные торжества. Города украшаются лентами, военная техника движется по всем магистралям, чтят люди память убитых, поклоняются богу Войны, зовя его богом Победы. А в воинских частях сыновья мирного времени пускают друг другу кровь, живя по понятиям тюрем, в зверей превращаются разных, проклинают своё рождение, и вот – они готовы к побоищу. Барабан револьвера закрутится, пропуская через себя годы мирные, остановится да и выстрелит в таком-то и таком-то году. На чью это службу придётся, те в горнило пойдут во славу Ареса.




165. Лика


Мы проснулись в одной постели с Полиной Ривес. Прошатались по городу ночь до утра, а дома сразу уснули. Открыв глаза, вижу, что Полина лежит рядом и смотрит на меня довольной рысью. Хватаю её за бёдра и влеку к себе, стягивая с неё шёлковые винноцветные трусики.

– Нет, – говорит Полина. – Сейчас нельзя.

– Почему, рыжесть?

– Сегодня международный день танца.

– Так я и хочу потанцевать.

– Сейчас приедет моя подруга из Омска.

– Вот прямо сейчас?

– Да.

– Сию же секунду?

– Уже вот-вот.

– Но ведь пока что ещё она не здесь, – говорю, на Полину взбираясь.

Раздаётся звонок в дверь. Полина с хохотом выскальзывает из-под меня, набрасывает халат цвета горько-сладкий и идёт открывать.

На пороге – бойкая девица с дорожной сумкой и чёрными волосами-перьями, фигуристая, с поистине впечатляющим бюстом. Когда мужчина видит такую грудь, в его голове бьёт огромный колокол, чей звон наполняет его блаженством, при этом начисто лишая связи с окружающим миром.

– …Се-рёжа? – говорит Полина.

– А?

– Я говорю, знакомься, это Лика Латынина.

– Привет, Лика Латынина.

У Полины грудь роскошная, но Ликин арсенал одним фактом нахождения вблизи заставляет выпасть в Нирвану. Ультрасиськи, пара наиболее спелых дынь с бахчи Памелы, Эрос истратил все стрелы и избивает тебя луком.




164. Танцы


Лика танцует go-go, Полина танцует в варьете ресторана «Русский Дух», я танцую исключительно мыслью.

Мы гуляем одни, созерцаем фонтаны Петергофа, бананом потчуем белок. Лика фотографирует нас с Полиной целующимися на фоне колонн на острове. А я, молодой безбородый щегол, ещё даже не знаю, что колонны эти – ростральные и что остров под ними – Васильевский.

Оставаясь с Ликой наедине, мы приятно беседуем. Она говорит что-то про танцы, хоккей, море. Отвечаю, стараясь не опускать взор на её грудь – ни в отсутствие Полины ни при ней. У тебя уже есть одна женщина, парень, держи себя в руках.

И в друзья меня добавила Лика, увлекши в каскад своих образов – кликнешь на аватар и мотаешь историю вспять. Вот она в аспидно-сером полумраке в маленьких чёрных трусиках и пиджачке, едва скрывающем убойные перси. А вот Лика в пеньюаре цвета слоновой кости прижимает к стене гримёрки не менее горячую коллегу, и словно бы слышен запах тел их. А вот она на барной стойке в покрытом шипами бюстье исполняет размашистое па на пилоне. Взгляд молодой Деми Мур, атлетичные ноги в тонусе. Такая самого патриарха могла бы искусить, кабы наш патриарх не благословил воздвижение в столице памятника собственной неискушаемости.




163. Брат


Полина уезжает на работу в варьете, я смотрю из окна, как она идёт к автобусной остановке, светоносная и отрешённая, как Амели, улыбаясь каждым движением. В комнату в халатике цвета горько-сладкий вторгается Лика. Только из ванной она: взопревшая и распаренная. Профессиональным движением Лика сбрасывает халат и, высвободив роскошь форм, остается в чёрных трусиках брюггского кружева. В таком виде она подходит к своей дорожной сумке, что стоит у моих ног. Как ни в чём не бывало достает оттуда пару шмоток и выбирает какую надеть.

Я хватаю Лику за задницу и прижимаю к себе, она роняет тряпки на пол, мы начинаем целоваться, сжимаю добела налитые груди, облизываю их и кусаю, матерь Божья, земля обетованная. Лика вскрикивает, я хватаю её за волосы и тяну вниз, она бухается на колени, достаёт мой член и влечёт его в долину нежных вулканов. Всё быстрее она движет тяжёлыми прелестями греха, иногда прерываясь, дабы пустить в ход язык и сосцами меня раззадорить, пока наконец я не извергаю на трансцендентные эти груди всё, что вёз из самого Таганрога, что предназначалось непокорной Полине Ривес. Вот что происходит в моей голове за те секунды, что Лика стоит нагая с двумя шмотками в руках.

– Родная, у тебя всё хорошо? – говорю я.

Лика бросает на меня простодушный взгляд, затем выказывает недоумение, и наконец восклицает:

– О!.. Я даже не подумала! Я не подумала!..

Мигом выбрала одну шмотку и наготу ей скрыла.

– Не подумала?

– Серёжа, я воспринимаю тебя прямо как брата и… это все как-то спонтанно вышло, я даже не подумала, так странно! Странно!..

Лика торопливо облекает своё эксклюзивное тело в платье и уже на следующий день увозит его назад в Омск.




0.


Мы были на многих шоу твоих. Всё, что ты создаёшь, – превосходно, идеально, немыслимо. Но всё ли мы видели, что есть в тебе, или же что-то ещё таится под гримом и масками? Переливается радугой за растрескавшимися фресками, за побелкой, глиной и камнем. Есть ли у тебя лицо, кроме того, что множат афиши с журналами? Много ли у нас с тобой общего? Как узнать нам? Нет ответов – лишь предубеждения, собираемые толпами домыслы, адаптации обрывков легенд. Узнаем ли мы тебя истинного, встретив однажды в супермаркете? Знаешь, люди становятся чемпионами по боксу, идут по головам, воздвигают храмы, крушат империи, и всё это ради одного твоего взгляда со сцены прямо в глаза. Пьяный голый мужик стремится изменить весь мир, он воет, гавкает, лижет коммерческие ларьки, преображается в сатисфакционного маргинала, раздирает себе кожу спины, надеясь отыскать там хоть малые крылья, и всё – ради билета на твоё шоу. Мы забыли, что вход свободный.




162. Кафка


С отъезда Лики Полина стала теплее. Вот мы в баре «Терминал». Он пока ещё на улице Рубинштейна, в барах можно курить, а Эми Уайнхаус жива. Люди курят, звучат песни Эми Уайнхаус. Курим и мы с Полиной, воспламеняя сигареты фирменными спичками бара. Кроме нас здесь умного вида киса с «Улиссом» да суровые мужчины с красным элем и шахматами.

Розовым вином причастившись, благоухает Полина, тает в роскошном платье цвета зебровой шкуры, пламя локонов жжёт мне руки. Полина сбрасывает туфлю, касается моей ноги своей, обтянутой чулком-сеткой и говорит:

– Сегодня весь день тебя хочу.

Почти моментально оказываемся на заднем сиденье такси, молоды и пьяны, как мечтали всё детство, целуемся всю дорогу, приводя шофёра в смущение.

Померанцевый мёд ночника, мы с Полиной обнажаем друг друга. Негромко поёт Джон Мэйер, да громко любовь вершится. Раскладной диван под нами меняет форму, скрежещет, хрустит, превращается в нечто совершенно иное. Полина в голос стенает. Кто-то стучит нам в пол, но это нас не останавливает. С книжных полок летит вниз Кафка.

Звонок в дверь.

Ещё и ещё раз.

Звонят уже с минуту, и я намереваюсь пойти открыть, но Полина меня умело останавливает, и мы вместе падаем с дивана на пол. Хотя, может быть, мы сначала упали, а потом в дверь стали звонить. Могу что-то путать. Был сконцентрирован на любви, что не терпит отвлечений. Свирепо кончив первой и меня доведя до оргазма, рыжая ныряет в атлас простыней. В дверь всё ещё звонят.




161. Дверь


Укрощая фаллос, натягиваю джинсы и иду открывать. На пороге мужик в драном свитере и с лицом серийного убийцы, решившего для прикрытия завести семью. Кривясь, он гнусаво речёт:

– Вы, блядь, совсем пизданулись?

– Почему ты так говоришь?

– Два часа ночи – ебётесь!

– Ты что – кукушка в часах?

– Слышь, керя, я ведь с тобой по-человечески. Хули выёбываешься?

– Скажи конкретнее, чего тебе нужно?

– Чтобы вы прекратили ебстись!

– Но мы только начали.

Тип ступает на порог и хватает меня за горло. Я сую ему в ноздри указательный и средний пальцы, тяну вверх и хорошенько прикладываю головой о дверной косяк. Он слабит хватку, я выталкиваю его на площадку и захлопываю дверь.

– Пизда тебе, уебастер лохматый! – глухо кричит дермантин.

Я пошёл в ванную, ополоснул руки и член, вернулся в комнату и замер на пороге. В синеве простыней дремлет небрежно сбрызнутая морской пеной Афродита. Мягко льются оттенки молочного тела, белые плечи укутаны тонкими волнами раскалённой меди. Меркнет дряхлый постсоветский быт. Драные обои с подтёками, рассыпающаяся в песок мебель, затвердевший ковёр на полу, а посреди – спящее дитя Солнца.

Я подошёл и тронул кожу живота Полины Ривес, скользнул по нежному сосцу. Полина чуть застонала сквозь дрём. Я взгромоздился на Полину и пробудил её изнутри. Она широко распахнула глаза, ахнула, посмотрела на меня, как монахиня на викинга, насилующего её, но тут же узнала, расслабилась, изогнулась ласково, и мы начали танец заново. Тонус до боли, всё готово, чтобы рвать ткань, проблеск светила в холодной воде, предрассветные крики чаек, бег нагишом по гальке.

За окнами низко гудели высотные северные ветра. В дверь больше не звонили.




0.


Вечная молодость дев наших – это твой новый сингл. Вдохновительница – Афродита, что танцует с волками, медведями и львами, что безжалостна к любовь отвергающим. С ней хариты, три богини веселья, распевают частушки матерные, не злословят, но смеются зазвонисто, пьют вино с водой родниковою, до рассвета играют голыми в теннис под песни Metallica. Дионис их мячи отбивает да подливает вина им, а тем временем в Афродите зреет его дитя. И родится Приап с членом-колом, что стоит днём и ночью каменно, что всегда приключений ищет, до того напугает он мать свою, что оставит она в лесу его. А дитятко и член его вырастут, наберутся силы-эрекции, да пойдут соблазнять отца. Попытаются изнасиловать покровительницу семьи Весту. Хорошо как осёл вмешается. Вот такой вот бог плодородия, вот такая, блин, вечная молодость.




160. Варьете


Два вечера в неделю Полина блистает в варьете ресторана «Русский Дух» на канале Грибоедова. Однажды я пришёл смотреть. Изучил меню при входе и понял, что мне всё будет хорошо видно из фойе.

Сквозь открытые двери зала доносится казацкая песнь. Балалайки, парни в шароварах, девушки в цветастых сарафанах и кокошниках – аутентичная Россия для наивных чужеземцев, поглощающих водку с икрой. Полина красивее всех. Японцы любят Полину своими фотоаппаратами, швейцарцы – фитопрепаратами, грузины – как сестру-христианку, французы – как жену-куртизанку, норвежцы – как долину с фьордами, англичане – как палату с лордами, итальянцы – как осеннюю Венецию, американцы – как индийскую специю, евреи тхину источают, арабы нефтью кончают. Звенят серебряные рюмочки, таскают блюдоносы поросят в карамели, форель на вертеле, рябчиков под брусничным соусом, фрикасе из телячьих задов, волокут шашлыки из цыплят, бараньи рёбра в молодом вине, фаршированного трюфелем зайца, вкатывают в зал гигантского лобстера, обложенного пастернаком и рукколой.

А я парень хоть куда, у меня кольцо в ухе, на мне футболка да спортивные штаны с кроссовками – пришёл, скажешь тоже, варьете смотреть. Официантики на меня косятся, но молчком. Пепельницу увидев, закуриваю. Танец не прекращается.

Днём Полина преподаёт в детской группе в студии танца «Джига-Дрыга». Я был на её уроке, смотрел, как дети танцуют под ‘Slow Dancing in a Burning Room’ Джона Мэйера. Когда ученики расходятся, Полина Ривес прыгает ко мне на колени – в чёрном трико рыжий ниндзя.




159. Траур


День Победы. Мой отпуск на исходе. Полина Ривес грустит в связи с трауром по жертвам Великой Отечественной войны. В повседневной жизни Полина никогда не говорит о войне, но девятого мая всё меняется. Полина хочет на Дворцовую площадь, смотреть парад, участвовать в минуте отчаяния. Мне же хочется в последние дни отпуска побыть с ней, и в конце концов она поддаётся на мои уговоры. Пицца, секс и «Криминальное чтиво».

В какой-то момент Полина выходит из комнаты и долго не возвращается. Нахожу её на кухне: подбородок в колени, слёзы по щекам, маленький чёрно-белый телевизор – трансляция с Дворцовой площади. Блюдём минуту отчаяния.

Когда минута отчаяния вышла, я сел рядом с Полиной, утер ей слезы, мы обнялись и никогда больше об этом не разговаривали. В тот вечер она предложила мне переехать в Петербург и жить с ней.




0.


Иллюзия того, что время существует – один из лучших способов начать абзац. Первая его фраза – самое важное, но и без второй никуда. Если три фразы прочитаны, считай, заинтересовал. Был шар из огня и камня, лелеемый гравитацией, шар третий от непонятной звезды, шар с возникшей на нём водой, шар, обёрнутый кислородом. Четыре стихии сложили молекулы в клетки, а клетки в живность. Одно из животных оказалось в нужное время в нужном месте, съело какую-то новинку природы и в ходе прихода осознало, что теперь может кое-что выбирать. И выбрало оно письменность, авионы и кабриолеты, хип-хоп, пиццу с грибами, астрофизику, дилдо и цирк. И летит теперь это животное верхом на своём планетоиде, одето по моде последней, закормлено до отвала плотью своих младших братьев, с лапой на алой кнопке, неизвестно куда и зачем, будет день, говорит, будет пища, будет ночь – будет алкоголь. Такова официальная версия. А может ли быть, что прошлое «дорисовывается» в ходе формирования личности? Не было ничего и родился некто, включилась его память, осознал он своё тело, родителей, комнату, дом, улицу, город, страну… Но пока малыш не преодолел очередной предел, ему неведомо, что именно там находится. Опыт Юнга, квантовая вселенная: всё, чего мы ещё не знаем, может принимать любое значение. Как только мы узнали, появляется определённость, но пока не знаем – возможно абсолютно всё. Что если, читая эти строки, ты создаёшь текст, каждую его новую страницу? Это не значит, что я не писал его. Это значит, что мы с тобой, читатель, совпали в том варианте реальности, где я написал именно то, что ты сейчас читаешь. В остальных её вариантах я написал, а ты прочитал что-то другое, либо ты читаешь другую книгу, поелику к ней тебя привели твои вкусы и судьба, а я работаю, например, врачом. Что если вера – инструмент создания будущего? Что если ты следуешь туда, куда веришь, что если твои близкие живут туда, куда верят, куда сподвигаешь их верить ты, уважаемый изобретатель животного на шаре из камня и огня. Так говорил Заратустра?




158. Зверь


Мы с Полиной Ривес в постели нагие, из её ноутбука звучит ‘Somebody to Love’ Jefferson Airplane.

– А я кое-что придумала.

– Умница. Я уж думал, мы перебрали все позы…

– Да я не об этом! Тебе хорошо?

– Конечно.

– И мне! Давай запомним это ощущение, и если в будущем у нас будет какая-нибудь большая ссора, то мы вспомним, как хорошо нам было сейчас. Если нам удастся сохранить это в памяти, мы всегда будем счастливы.

– Хм. Давай попробуем.

Джефферсоны кончают, и до меня доносится:

«…Ты травишь среди звёзд межгалактического зверя,
В твоих сетях нашёл себя я, сам себе не веря.
Я – зверь звёзд! Я – зверь звёзд!..»

– Рыжая, что это мы слушаем?

– Семён Лабиринтов.

– Почему это имя мне знакомо?

– Его весь Таганрог знает. Он посвятил мне эту песню и весь альбом.

– Будь ласкова, выключи.

– Тебе не нравится?

– Не в том дело. Я не уверен, что Семёну Лабиринтову понравилось бы, что ты слушаешь посвящённые тебе песни в постели с каким-то голым мужиком.

– Но он никогда не узнает.

– Ох… Ладно, мне не нравится.

Рыжая меняет песню. О прекрасная даль, охватившая небо. Юрию Шевчуку всё равно, с кем делит ложе Полина Ривес.




157. План


Считанные часы до разлуки. Поёт Арета Франклин. Льётся свет через белую ткань пододеяльника без одеяла, в лучах его – мы. Ослепительная молочно-огненная Полина одаривает меня долгой нежной феляцией. Бриз в камышах, ветер в ивах, пока ты на этой стороне, ты сам знаешь, что тебя ждёт. Чувствуя приближение оргазма, тяну Полину к себе. Она пытается отстраниться, но я настойчив. Серия толчков, и семя до капли выливается в алый рот. О молодость, театр игривых божеств. Верховный суд признал законным всё. Полина выглядит несколько обескураженной, и я не могу не спросить:

– Ты в порядке?

Полина кивает и спешит удалиться в ванную. Вернувшись, ложится рядом со мной и говорит:

– Ты первый, кто мне кончил в рот.

– Большая честь для меня.

– Твоя сперма на вкус как шампанское.

– Она и есть шампанское, Полина. А мне пора на поезд до Шампани.

Полина Ривес на ускользающем перроне. Через месяц она возьмёт отпуск и приедет в Таганрог. Я познакомлюсь с её мамой, она – с моей. Затем мы с Полиной уедем в Питер, и я разгадаю тайну Великого Но – таков план.

Валюсь на полку, засыпаю, просыпаюсь в Туле. В плацкарте царит скорбь. Пассажиры только что узнали о кончине Ронни Джеймса Дио.




0.


Ронни Джеймс Дио ввёл в рок-культуру Земли «козу». Его этому жесту научила бабушка, суеверная итальянка, по чьему разумению «коза» отгоняла злых духов. «Коза» – классический жест античных римских и греческих ораторов. В индуизме есть свой аналог «козы» – карана-мудра, чья функция также аналогична европейской (отпугивание зла). В христианской иконографии жест традиционно используют те, кто несёт благую весть. Ну и Человек-Паук стреляет паутиной, складывая пальцы в «козу», тоже не просто так, например.




156. Солярис


Паша Животное называет Таганрог старшим братом Санкт-Петербурга. Вполне резонно: Пётр Великий основал его за пять лет до Питера, намереваясь устроить тут Южную культурную столицу. Слова с делом у Петра расходились редко, но в тот раз что-то пошло не так, и Таганрог остался небольшим уездным полуостровом. Порт, яхт-клуб, пляжи, секс-бомбы загорают на трубах слива заводских отходов. Паша Животное сказал мне, что ему кристально ясно, почему Таганрог не стал Южной культурной столицей.

– Это ёбаная подсолнечная блокада, – заявляет он. – Таганрог окружён подсолнечным войском. Культурное развитие невозможно, когда ты днём и ночью лузгаешь семечки. Пока мы не вырубим этих засранцев, не выжжем кислотой их корни и не засадим тут всё тюльпанами и марихуаной, культурного роста не будет.

Рано утром прибываю в Ростов-на-Дону. Час на электричке до Таганрога, пятнадцать минут на маршрутке, и я дома. Мама в ночной смене на заводе «Ныктэ», в переводе с корейского – «Волк». Раньше это был комбайновый завод, так что рядом с ним до сих пор стоит комбайн-памятник в стиле постмодерн (то есть настоящий комбайн на постаменте). Теперь здесь собирают корейские автомобили. Мама работает в охране: смотрит в мониторы, чтобы никто опять не вынес по частям авто модели «Секунда» или «Солярис».




155. Окно


Мой дом и железная дверь подъезда. За ней ещё одна: деревянная, с маленькими застеклёнными оконцами. Одно выбито. Сам выбил в том году, в первую зиму после армии. Мама лежала в больнице, я навещал её после работы, а однажды вечером пригласил в гости девушку, которую любил. Она явилась, мы включили «Стиляг» Тодоровского. Не успел Гармаш допеть «Человека и Кошку», как я попытался деву поцеловать, однако ей эта идея не понравилась.

Я просил её остаться, а она просила меня вызвать ей такси. Я вызвал, проводил её до него, в подъезд возвратился и с размаху саданул кулаком по стеклу в двери. Осколки зазвенели на весь подъезд, но никто из соседей не вышел. Кисть словно бы запылала, и поверхность её кожи покрылась алыми точками, которые быстро выросли в капли, а затем в струйки крови. Порезы стремительно набухали, боль предлагала закричать. Я поднялся домой, сел на кухне и долго смотрел на капающую на линолеум кровь. В комнатном свете в ранах заблестели маленькие осколки. В них я видел, как та, которую я люблю, едет по заснеженному тёмному городу в дынно-жёлтом своём такси, видел и безмолвно предпочитал, чтобы она была рядом.

Наконец я пошёл в ванную, ополоснул руку холодной водой, достал пинцетом осколки стекла, обработал раны йодом и забинтовал.

Полгода минуло с тех пор, а новое стекло так и не вставили – во имя памяти о нас. Когда-нибудь здесь будет цветной мемориальный витраж с аллегорическим изображением сцены, где я сажаю ту, что люблю, в такси.




154. Мама


Родительский дом в три комнаты. Пурпурные и вердепомовые обои. На исцарапанном мной в детстве линолеуме спущенные знамёна эпохи – ковры. Однажды мы низвергли их со стен и ни о чём не жалеем. В одной комнате раньше жили мама с отчимом, в другой – бабушка с дедом, а в третьей – проходном зале – я да черно-белый кот Марс. Однажды мы с классом на выходные поехали на базу отдыха, а когда я вернулся домой, Марса не было. Я заметил это только на следующий день и спросил маму, где кот. Она сказала:

– Я отдала его родственникам в деревню.

– Почему ты меня не спросила?

– Ты даже не сразу заметил, что его нет. Не так уж он был тебе нужен.

Вслед за котом отсутствовать стали дедушка с бабушкой – убыли в лучший мир почти синхронно. Затем отсутствовать стал отчим – новая семья. Мы с мамой остались вдвоем. И вот много лет спустя я вернулся из Питера, она – с работы. Обнимаемся. Садимся завтракать.

– Что скажешь, сын?

– Переезжаю, мама.

Мама понимающе кивает – она была готова.

– Кто она? Танцовщица?

– Ох, да откуда ты всё знаешь?

– Просто догадалась.

Мама у меня – Шерлок Холмс в брюках. Ещё до появления соцсетей она всегда знала где я, с кем и в каком состоянии. Материнские инстинкты выше логики и интуиции. Если женщина тебя родила, она кое-что про тебя знает.

– Чем будешь на жизнь зарабатывать? – спрашивает мама.

– Всё тем же. Пока не подвернётся что-нибудь стоящее.

– Ну, езжай с Богом.

– Я думал, тебе не понравится, что я оставляю тебя одну.

– Мне и не нравится. Но так должно быть. Поезжай.

Мама у меня самая мудрая.




0.


Мамы – это очень круто. Они нас рожают, и рожают, и рожают. Рея, Зевсова мать, была, например, дико крутой: спрятала чувака, чтобы тот подрос и завалил отче. Папаша-то, Кронос, тоже молодец, конечно: надо же было додуматься есть своих детей. А чего он их ел, спрашивается, больше нечего было что ли? Ан нет, потому ел, что имел предсказание: кто-то из детей его убьёт. А откуда предсказание? От его отца, Урана. Тот вообще так ссал, что один из отпрысков его прикончит, что пришлось младшенькому целестиалу, тому самому Кроносу, отхватить папе яйца серпом, чтобы не плодить сущности. Оскопил Кронос Урана и занял его место, а вместе с тем и отцовский страх унаследовал. Трудно быть верховным богом, как оказалось. У короля и у того друзей нет, а у Бога откуда? Понятно, многие хотят на его место, не подозревая, какова цена: так круто, и грустно, и так одиноко, добро пожаловать в отель «Калифорния». Одна надежда – что над тобой отыщется божество другого порядка.




153. Отец


Я работал специалистом торговли в ЗАО Единый Бизнес-Институт. На самом деле это, конечно, был никакой не институт, а крупная сеть магазинов сотовых телефонов. Попал я туда спустя три месяца беспробудных дембельских возлияний.

Хмельного от свободы и пива в огромных пластиковых бутылках друзья представили меня рыжей девчонке в оранжевых резиновых подтяжках, прямо как у Лилу из «Пятого Элемента». Нечто щёлкнуло во мне, и мигом я стал тверёз и свеж – по крайней мере, ощутил себя так. Дева назвалась Полиной Ривес и сказала, что завтра уезжает жить в Петербург. В шутку или всерьёз оставила мне на прощание свой номер ICQ. У меня тогда даже мобильного телефона не было (мой исчез в армии), домашнего интернета тоже. Встретив Полину, я вдруг осознал, что сторицей компенсировал всё невыпитое за годы службы, и понял, что мне пора остепениться. Протрезвев, устроился работать в ЗАО ЕБИ.

Тренинги в главном офисе в Ростове-на-Дону. Хорошо одетые юноши, шмыгая носами, культивируют в нас гордость за работу в ЗАО ЕБИ и безоглядную любовь к активным продажам как к образу жизни, спорту, философии и даже более того. Каждого переступившего порог магазина нужно расценивать как покупателя. Впрочем, иногда ему и заходить не обязательно. Своими глазами я видел, как бывалый спец ЗАО ЕБИ увлекает в магазин случайного прохожего и через десять минут отпускает его с новым мобильником, парой сим-карт, чехлом и брелоком модели «Золотые Купола». Просто сделай чуть больше, чем можешь.

Стрёмная была работёнка, но кое-что мне в ней нравилось. А именно – что вечером, когда в магазине не было ни клиентов ни управляющего, я мог взять с витрины любой смартфон и написать Полине Ривес в ICQ. Однажды мы даже созвонились. Полина гуляла по Петербургу и говорила со мной по телефону так, будто я шёл рядом. Покупала себе белые лилии, фотографировалась с ними и отправляла мне фото по MMS. Подключив домашний интернет, я получил студийные ню-фото Полины в образе булгаковской Геллы. Потом умер отец Полины. Я поддерживал её как умел. В итоге поехал в Питер и назад.




152. Блюз


Близость лета накалила Таганрог добела. Настала пора встречать Полину.

Такси в четыре утра, «Рада-Семёрка», вместо привычного шансона неожиданный блюз. Возможно, BB King или Muddy Waters, я юн и не знаю имён. Седовласый шофёр представился Лёвой: славянская внешность, грузинский акцент.

Электричка до Ростова-на-Дону. В плеере ‘All my Loving’ The Beatles, за окнами – рассветные донские туманы кутают берега азовских затонов и озёр. Ультрамариновые косогоры, бурые заросли камыша, дед с внуком гонят на пастбище коз. Маленькие деревеньки испуганно выглядывают из потёмок, у путей стоят кособокие церквушки, а в вагоне глухонемые торгуют иконами.

Встречаю Полину Ривес, и время замедляется. Жар волос на южном ветру, лобзания, слёзы, заря. Сразу покупаем билеты в Питер – через две недели переезд.

Русское Поле – район на краю Таганрога. Здесь обитает Веня Зыль, сооснователь «Пальмового Вора», ныне – гитарист «Торквемады». На балконе его можно курить и смотреть, как ветер развевает пепел среди бескрайних полей, несёт его куда-то за пределы окаймлённого гаражами таганрогского диска, на спины китов и слонов.

Здесь живёт и мама Полины Ривес, тётя Света. Она нас встречает радушно, сопровождает в единственную комнату и, с улыбкой дверь затворив, спешит удалиться на кухню. Моментально понимаю намёк и начинаю Полину раздевать, но она моим ласкам не вторит, а живо переодевается в домашнее и тянет меня к маме. Тётя Света глядит недопонимающе.

– Что это вы так быстро?

Полина реплику пропускает мимо ушей и начинает трещать с маман сразу на все темы в мире. Я особо не слушаю, лишь слежу за уровнем вишнёвой наливки в рюмках. Когда разговор меня касается, улыбаюсь, хвалю салаты. Когда нет – думаю о Великом Но.




0.


Когда ты взрослеешь на Земле, постоянно что-то не так. В школе об этом не говорили, умолчали и мама, и профессора в институте, и армейские командиры. Что бы ты ни спланировал, всё происходит иначе. Король в своих мечтах, в реальности ты – насекомое, с чьим мнением не считаются. Ты начинаешь всё снова и снова, но терпишь крах. Приходят бывалые люди, обещают тебе правильный расклад, на деле же – снова провал. И ты видишь, так не только с тобой. Похоже, все знают об этом, только не признаются, хотя каждый из них тоже спотыкается и падает, как только начинает бежать во сне. Другие зовут это иначе или не дают этому имени вообще, но, как и ты, живут с этим каждый день и час. Или быть может, просто не задаются этими вопросами? Может, они заполнили быт заботами до такой степени, чтобы никогда не вспоминать о своей природе. Зачем я здесь? Откуда и куда иду? Что находится вне? Почему я страдаю? Почему все здесь страдают? Кого спросить? Клириков? Префектов конгрегаций? Они скажут, что дело в первородном грехе, и ты виноват без вины. Удовлетворённый этим ответом может не искать дальше. Неудовлетворённый готов отправиться на край Вселенной, лишь бы узнать правду. Вот только края не видать, так что и отправиться некуда. Значит, разгадка должна быть где-то поблизости, вероятно, прямо здесь, на Земле. Нужно отыскать к ней путь, его не может не быть.




151. Юность


Сквер у статуи Петра I, вид на порт с подъёмными кранами, похожими на далианских слонов. Портвейн с колой, гитары, дарбуки, весь цвет неформального города. Яркое движение: оторвавшиеся от дома студентики, нежногрудые первокурсницы, джигиты на посаженных «Радах», африканцы в национальных одеждах, песня невинности, она же опыта, песнь песней на высоких морских берегах.

Здесь сам Демьян Колдунов из группы Немезида высекает из струн искры. Широкоплечий, с тату Сатурна на руке, чернобородый, как Арамазд, стращает не знающих меры пропойц, играючи, не пропускает в круг наш гнусавых зомби клана Э-Слышь.

О юность, откуда ты льёшься? Последние из наших с Полиной не общих друзей становятся общими. Когда мы наедине, она говорит:

– А давай, у нас с тобой будет конфетно-букетный период?

– Это как?

– Давай повстречаемся.

– Зачем? Мы ведь уже решили жить вместе.

– И будем. Но всё же, пока есть время, давай поспим немного порознь.

– Не понимаю, – говорю. – Разве когда мы спим вместе, мы не встречаемся? Мы даже во сне встречаемся. Разве не здорово, милая?

– Не здорово. Хочу, чтобы мы повстречались.

– Я не понимаю.

Лицо Полины Ривес принимает отсутствующее выражение – впервые на моей памяти. Больше в тот вечер мы не разговариваем, даже когда за нами приезжает такси-блюз и везёт к Полине домой. Не разговариваем и когда ложимся спать на балконе.

Однако среди ночи мои хмельные сны тают от поцелуя. Полина лежит рядом и изучает меня широко открытыми глазами. Целую её иссохшим ртом, проникаю рукой под жёсткое кружево цвета фуксии. Ворочаемся в узком пространстве, среди вещей не первой необходимости. Слышно, что в комнате пробудилась мама Полины. Ей достаточно приподняться на постели и взглянуть в окно, чтобы увидеть, как дочь её, закусив губу, движется в ритме бодрого джазового соло на ударных, крепкие бёдра её на опасной скорости исполняют доминиканскую бачату, а ноги до хруста сжимают мне поясницу.

Валю Полину на спину и, до боли прижавшись к её венериному бугорку, обдаю потоком семени её грудь и живот. Ещё кончаю, а Полина уже говорит:

– А ты мог бы не кончать мне на тело?

– А куда же мне кончать, золотце?

– Не знаю. В постель.

– Может, тогда мне просто дрочить?

– Мне не нравится, что я вся в твоей сперме.

– Ты можешь её глотать.

– Как сказала одна моя подруга, мужикам, которые так говорят, стоило бы самим хоть раз попробовать.

– Какая умница. У неё есть парень?

– Нет.

– Удивительно. А разве не ты мне говорила, что моя сперма на вкус как шампанское?

– Давай спать.

Так закончилась моя юность. В первое утро молодости я узнал, что умер Деннис Хоппер.




150. Крутость


Все, кого я знал, были на кого-нибудь похожи. Кроме него. Я знал Животное с детства. Он появлялся в моей жизни с некоторой регулярностью, но всегда как будто невзначай. Познакомились мы в знаковом месте, а именно – хуй знает где. Животное просто как будто всегда был.

Я уже упоминал о жестокой мантре его авторства «Гу-ка – в ар-ми-ю», но то была лишь половина истории. Уже после армии я проходил как-то по Октябрьской площади (в народе «Лысине»), где стоит памятник Ленину, а рядом косматые геологи поют о том, как хорош он был в качестве вождя. Вдруг слышу звуки гитары и ещё каких-то инструментов да несколько голосов, распевающих знакомый первобытный мотив:

– Гу-ка – в ар-ми-ю! Под зву-ки ман-до-лин! Гу-ка – в ар-ми-ю! Под зву-ки ман-до-лин!..

С восторгом и ужасом я осознал, что с лёгкой руки Паши Животного стал персонажем городского эпоса. Поющие, конечно, не подозревали, что тот самый Гук наблюдает за ними с расстояния броска кобры.

Пока я был в армии, Животное основал альтер-металл-группу Holy Basement, с которой репетировал в тот самом подвале, где были мои проводы. Команда совершила пару туров по Ростовской области и распалась вследствие наркозависимости одного из гитаристов. Животное тогда уехал автостопом в паломничество на Утриш – заповедное историческое лежбище хиппарей.

Объявился внезапно через полгода на вечеринке у Финна, второго гитариста «Пальмового Вора» с рецептом ликёра из водки и сгущёнки, а также массой историй про голых, обкуренных и просветлённых людей. Животное был везде и всегда своим. Казалось, что эта вечеринка уже не может быть лучше, но потом явился Животное, и она переросла в домашний мини-Утриш, а он – местами в оргию. Кое-кто закончил ту ночь в больнице.

Мы с Животным столкнулись посреди улицы Чехова за сутки до моего переезда. Он выглядел как альт-рок-хиппи: волосы ниже ушей, загорелые татуированные руки в феньках, узкие джинсы, кеды в клетку. Мы зашли в кафе «Фагот», где звучали The Cranberries.

Полистав меню, Животное сказал мне:

– Как насчёт вот этой пиццы с бараниной?

– Которая трёхэтажная?

– Ага.

– С двойным сыром и фрикадельками?

– Именно.

– Чувак, ты глянь, сколько она весит. Мы не осилим.

– Я очень голоден.

– И всё же.

– Давай так, – говорит Животное. – Если мы вдвоём не съедим эту пиццу, ты пожизненно будешь круче меня.

Это было глупо, но оттого вдвойне заманчиво. Я не знал, является ли крутость относительным понятием, а если её можно измерить, то в чём, а также передаётся ли она таким путём, но всё же это было дьявольски заманчиво. Я не знал кого-либо круче Животного.

– Ну а если съедим? – спросил я.

– Статус-кво сохранится.

Я ещё раз взвесил данные и сказал:

– Пицца считается съеденной, когда она будет целиком внутри нас. Если выйдешь из зала, пока не доедим, проиграешь спор автоматически.

– Замётано.

Мы ударили по рукам и заказали пиццу и пиво. Я рассказал Животному, что уезжаю в Питер, а он – как пил с археологами отвар мухоморов. Официантка не без труда вынесла нашу пиццу и водрузила её на стол. Я захохотал.

– Да ты взгляни на эту громадину! Её вдесятером не съесть!

Животное молча решительно заткнул салфетку за ворот футболки и приступил к трапезе. Я съел пару кусков с верхнего яруса и насытился. Паша вгрызался в хрустящее тесто, упивался сыром, смаковал баранью плоть, овощи и грибы, шумно всасывал фрикадельки и выглядел при этом, как человек, который знает, что делает. Я уже было забеспокоился, но когда Животному оставался до победы всего один кусок, он вдруг отстранился, вздохнул, утёр рот салфеткой и сказал:

– Поздравляю, Серёга. Ты пожизненно круче меня.

– Большая честь, – сказал я.

И немедленно выпил.




149. Блюз


Мы с Животным в яхт-клубе у памятника-корабля, азовские волны лижут наши босые пятки. Шалит рваный бриз. Пиво названо в честь реки, сухари – в честь премьер-министра.

– Что нового на Утрише? – спрашиваю.

– Разное было. Один геолог мне затёр про Великое Но.

Это был первый раз, когда я услышал о Великом Но от кого-то ещё.

– Продолжай, – говорю, скрывая волнение.

– А чего продолжать? Всегда оно есть и никуда не уходит. А если уходит, то ему на смену тут же спешит другое. Как будто без Но и нельзя вовсе.

– Почему так?

– Не знаю, Серёжа. Везде так. Дьявольщина. Блюз.

И верно, блюз. Элегия крепнущих сил, песнь расправляющей плечи молодости. Мы с Животным мало в чём были похожи. Он любимец женщин, баловень судьбы, душа любой компании и разгильдяй, о каких при жизни слагают легенды. Я же слыл тихоней, одиночкой, неприметным из неприметных. Но теперь я был пожизненно круче его.




148. Филиал


Утром я простился с мамой и покинул дом с гитарой и одной дорожной сумкой. 36 часов с Полиной в плацкарте, «Звуки Му», поля, леса, тульское пиво с пряником, Останкинская башня, Полина, давай займёмся любовью в туалете, фу, Сергей, какая мерзость, это же туалет, Бологое, Петербург, Ладожская, новый дом, утром на работу.

Работаю я по-прежнему в ЗАО ЕБИ. Меня перевели в Северо-Западный филиал. Офис торговли на улице Ленсовета 88. Просторно, есть подсобка, туалет и даже кухня – в ЗАО ЕБИ так везёт немногим. Нас здесь около десяти человек.

Наш БОТ (босс офиса торговли) – хрупкая и улыбчивая на вид, но довольно строгая девушка Таня Карамель. Шпилечки, бронзовый загар, блестящая чернь волос, золотые блестяшечки в ушках. Таня ведёт двойную жизнь: днём она руководит офисом торговли, а ночью танцует go-go.

Первый после БОТа – главный специалист Руслан Горбач. Очень серьёзный тип с крайне щетинистым лицом. Ни разу я не видел его ни с бородой ни гладковыбритым – лишь постоянно свежая щетина, не знаю, как это вообще возможно. Ухо Руслана не покидает блютуз-гарнитура, а лицо – выражение усталости от «всего этого дерьма».

Есть и второй главспец – Лизанька Каренина. Приятная высокая девушка, волосы цвета тёмного портера, озорные веснушки, игриво задирается фирменная красная маечка ЗАО ЕБИ. Я сижу за кассовым монитором на ресепшн, и когда Лизаньке что-то от меня нужно, она подходит, становится позади меня и указывает на монитор. Тяжёлая Лизанькина грудь при этом трётся об мою ключицу, а иногда даже трогает мою щёку. Удовлетворив рабочие потребности, Лизанька уходит, качая академично широкими бёдрами. Уходит, чтобы вернуться. Мне, конечно, приятно, но в целом это всё меня волнует мало. Ибо Полину Ривес я люблю страшно.

Страшно.




0.


Струны твои протянуты в наши сердца прямиком. Когда одни из нас умирают, другие поднимают головы и впервые прислушиваются к Песне твоей. Она звучала всё время, но они не обращали внимания. А теперь композицию хвалят, рассуждают о значении слов, кивают в такт головами. В концертном зале из пола травой вырастают, стремятся к месту у сцены, чтобы лучше тебя разглядеть. Кто-то стоит себе мирно, явившись вовремя, а иной вперёд пробивает дорогу грубою силой, кто-то же девой родился и теперь садится на плечи мужчины, а бывает и наоборот: муж взволакивает свои мускулы, кожу да кости на фемину хрупкую, нежную. Кто-то слэм начинает с ближними, а иные уходят от хаоса в дальний ряд, где порядок царствует, но слышна так же ясно Песнь твоя. В вышине же над бурным месивом, что пестрит всеми кож оттенками, восседают легионеры, молчаливые слуги времени, завсегдатаи VIP-лож. Ложа синяя теми полнится, что подобно тебе по струнам бьют, что услышать способны главное, сохранить и другим спеть Песнь твою. Носят в добрых сердцах тебя они, пролагая свой путь в топ чартов. В ложе белой галдят счастливчики, что проход за кулисы выиграли, дозвонившись в радиоэфир. Уж они не продадут твою любовь за билеты на твой же концерт. В ложе чёрной те воспеватели, что поют от твоего имени, говорят, ты им лично передал эксклюзивное право на Песнь твою. Логотип твой на шапках высоких их отвлекает от фальши внимание, и не всякий услышит различие с оригиналом Песни твоей. В ложе красной собрались те, кто другим продаёт билеты, хотя вход на концерт свободный. Завсегдатаи красной ложи знают друг друга в лицо. На знамёнах их в массе присутствуют все цвета твоей сценографии.




147. Серпентарий


У меня неожиданно быстро закончились деньги. Получал я гроши, которых едва хватало, чтобы оплачивать свою часть аренды, питаться и иногда водить Полину в кино или недорогие сетевые рестораны, где мы читали меню справа налево.

Вместе с тем я работал как вол. Поднимался в семь утра, с Good Charlotte в наушниках ехал через весь город на автобусе и метро, торговал весь день с перерывом на шаверму и выжатым лимоном катился домой.

Полина вставала около двенадцати, занималась растяжкой, вершила дела в соцсетях и отправлялась в «Джигу-Дрыгу» или «Русский Дух».

– Ненавижу этот серпентарий, – говорила она о своём варьете.

– О чём ты?

– Все девчонки против меня.

– Почему?

– Особенности женского коллектива.

– Тогда зачем там работать?

– Потому что там платят две тысячи за вечер.

– Не так уж и много.

– Ты столько за день не зарабатываешь.

– Зато не работаю в серпентарии.

– Конечно, тебя, наверное, девчонки на работе любят.

– В пределах разумного.

– Ну да, конечно.

– Что? Я разве в чём-то виноват?

– Виноват, Серёжа, всегда мужик.

До переезда я о таком правиле не слышал.




146. Проверочка


Полицейский остановил меня в вестибюле метро. Молодой, с изъеденным оспой лицом, в мешковатой серой форме.

– Здрав-жлав, йдёмте с мно, – сказал он.

Идём в комнату полиции – маленький тёмный закуток, где возбуждённый лейтенант сидит и стучит пальцами по маленькому столику с дисковым телефоном.

– Ну! Кто тут у нас?! – восклицает он, завидев нас. – Турникетный прыгун?

– Ника ни, – отвечает мешковатый.

– Значится, карманный тягач?

– Вро ни.

– О! Наркоман?

– Не мгу знот, тварщ лытант.

– Зачем тогда привёл?

– Прверчка.

– Проверочка не помешает. Нутес, садитесь, гражданин, вот на этот стул, да поживее!

Сажусь. Лейтенант вытирает лоб платком и говорит мне:

– Документы.

Даю паспорт. Он смотрит в паспорт, на меня, в паспорт, на меня, в паспорт, на меня, небрежно бросает документ на стол.

– Приводы были?

– Нет.

– А если найду?

– Попробуйте.

Лейтенант берёт телефонную трубку, крутит диск и, немного спустя, басит:

– Алло, да. Проверьте, Вернер Сергей Сергеевич проходил у нас по каким-нибудь делам?.. Точно?.. Ага, ну.

Повесив трубку, лейтенант шмыгает носом и говорит мне:

– Вы свободны, Сергей Сергеевич, но помните: мы за вами присматриваем.

Мне отдают паспорт, и мешковатый сопровождает меня к выходу. Когда мы выходим в метро, он говорит мне:

– Да у ныо даж тлыфон не вклчен.

– Тогда зачем это всё?

– Тка рабта.

– А… вы случайно не чех?

– Ни.

– Ладно. Ну, я пойду?

– Дэ… А, ни!

– Что ещё?

– Влыко Но и бло и чрно.

– Что, простите?

– Я грю: вылыкан буже чаровати.

Он кивает за мою спину. Обернувшись, вижу афишу: Оззи Осборн в Ледовом Дворце. Полина от него без ума. Может, сводить её туда, и тогда всё наладится?




0.


Когда за кулисы приходят фанатки, готовые на всё, ты обозреваешь их со скупой гордостью. Некогда подумать о другом. Отказываться от предложенного нелепо, уйти от красоты немыслимо. Однако знаешь, что в них же и страдания твои, в них и печаль твоя, в них и погибель твоя, впереди, далеко впереди, далеко-далеко, впереди-впереди… а нет – вот она, уже здесь. Нет, спасибо, завтра приходите или ближе к закату империи, только не сегодня, не сейчас. Сейчас продолжается Игра, Великая Игра, Древнейшая Игра, колесят по шару легковые машины с тяжеловесными пассажирами, небесные автобусы прыгают из города в город, с континента на континент. Если скучно на Олимпе станет, гуляешь в садах: хочешь – спелую вишню рви, хочешь – скрути косячок из розового листа, да звукам свирели внемли или земную твердь будоражь светошумовым шоу с раскатами грома. Делаешь разным богиням детей с их согласия, пусть те открывают новые грани Силы, пусть растут до купола небесного, пусть сознания их в себе зарождают новые и новые миры, совершеннее и справедливее прежних, миры, где нот и цветов ещё больше, где любая путаница искателю по плечу, где убийца не всегда шофёр, а в конце тоннеля всегда свет, если только сам идущий не алчет тьмы, миры, где выход есть даже из бесконечности, а за ней нет бесконечности иной, если только искатель сам не пожелает её там встретить, и если не пожелает, чтобы желания его не сбывались и чтобы всё не было ему подконтрольно. О славные миры! Заказать бы такие онлайн.




145. Пополам


В курилке я и наша go-go-управляющая Таня Карамель – довольно взвинченная.

– Вот скажи мне, – говорит она, выпуская дым через нос. – Ты же с девушкой живёшь, так?

– Так, – говорю.

– Кто из вас двоих платит за квартиру?

– Пополам, конечно.

– Да? А я считаю, что за жилье должен платить мужчина.

– Почему?

– Мужчина должен обеспечивать женщину.

– Почему он должен?

– Да потому, что женщина обеспечивает домашний уют.

– Готов согласиться, если эта женщина с утра до ночи только и занимается тем, что обеспечивает домашний уют. Но если женщина работает, да ещё и на двух работах, то она далеко не все свои силы вкладывает в уют. А вкладывает их в дело, как и мужчина. Так с чего бы ей не платить за жильё?

Таня цокает языком и восклицает:

– Да потому, что она и деньги вкладывает в уют! Например, она светильник купила!

– Женщина купила один светильник, а мужчина всегда платит за жильё? Это разве справедливо?

– Женщине нужны деньги на платья и маникюр, чтобы радовать глаз мужчины.

– А мужчине не нужны деньги, чтобы хорошо выглядеть?

– Меньше, чем женщине. И знаешь, какой мужчина выглядит лучше всех?

– Какой?

– Который сам платит за жильё.

– Ох.

– И он должен всё продумывать. Вот Андрей, например, всё продумывает.

Андрей Меркулов, Танин мужчина – руководитель нашего торгового сектора, двадцати офисов торговли. Светлый широкоплечий белорус, требовательный, но адекватный, вооружённый, словно катаной, тончайшим ZenBook Razor от корпорации SALVE. Меркулова приняли в ЗАО ЕБИ без русского паспорта – вот настолько он уверен в себе.

– И что же продумывает Андрей?

– Когда мы куда-то идём, он надевает то, что будет сочетаться по цвету с моей одеждой.

– Надо же. Признаюсь, мне бы такое и в голову не пришло.

– Вы ссоритесь? – неожиданно спрашивает Таня.

– Что?

– Ты и твоя девушка, вы ссоритесь?

– Иногда.

Таня внимательно смотрит на меня и серьёзно говорит:

– Если случится так, что тебе окажется негде жить, ты можешь какое-то время пожить у нас с Андреем.

– Почему ты это сказала?

– Просто хочу, чтобы ты знал, что можешь на нас рассчитывать, это всё.

Докуриваем молча. Чувствуется близость осени. Иногда мне кажется, что я боюсь счастья. Просто не хочу знать, какое оно.




144. Самозванцы


Я начал собирать банду. Дал объявления в соцсетях и на форумах. Отыскались гитарист и басист, лучшие друзья Коля и Николай.

Оба айтишники. Коля женат, Николай скоро женится. Собираемся на гаражной репточке у Площади Александра Невского. Мягкие стены, клетчатые рубашки, ‘Take Five’, ‘Psycho Killer’, ‘Wonderwall’. Барабанщика не хватает. Этого зверя изловить сложнее, так что решили начать без него. Мы назвали команду «Самозванцы».

После репетиций мы иногда зависали в «Ректуме» – самом дрянном кабаке двух Петровых городов. Пиво там было похоже на газированную воду с блевотиной, гренки подавали сырыми, а официантки хамили так густо, что их постоянно хотелось избить. Каждый раз приходя в эту клоаку, мы точно знали, что почувствуем себя мерзко, но другого заведения, которое было бы нам по карману, вблизи репточки не существовало.

– Каков план? – перекрикивая Limp Bizkit, спросил меня Коля во время очередного посещения «Ректума».

– Допьём эту ссанину и по домам.

– Коля имеет в виду глобальный план, – уточняет Николай. – Как мы будем развивать «Самозванцев»?

– Ах это. Готовим программу. С ней выступаем в клубах – средних и выше среднего. Через год – только выше среднего. Ещё через год – только в хороших. Обретаем признание в Санкт-Петербурге, России и мире. Получаем негласный статус русских RHCP. Возглавляем Ренессанс 2.0 – мировую культурную революцию. Зарабатываем в турах необходимую сумму, чтобы сохранить наше сознание после распада физических оболочек, пока не станет доступно бессмертие. Как вариант – криогенная заморозка тел. Потом два-три месяца восстанавливаем мышечные функции и приступаем к покорению Космоса. Живые шоу на Меркурии с разбивающимися об Солнце звездолётами. Путешествия во времени. Анплаггед в каменном веке. Премьера сингла за секунду до убийства Кеннеди, всякие такие приколюхи. Гастроли в параллельных реальностях я пока не планировал, по ходу разберемся.

Гитаристы мельком переглянулись.

– Ты серьёзно? – поинтересовался Коля.

– Я что, похож на шутника?

– Вроде нет.

– Вот и славно. Счёт, пожалуйста!

– К стойке пройдите, вас рассчитают! – орёт свинорылая официантка.

– Вы же третьего дня приносили счёт!

– Если тебе что-то не нравится, козёл, пиши в книгу жалоб, отгребай от бармена и проваливай!

Таких мест теперь не открывают. Остаётся разве что надеяться на очень плохой день у кого-то из персонала.




143. Ikona


Дождливым вечером я и главспец Лизанька Каренина закрываем офис торговли. Пока она активирует сигнализацию, я закуриваю и отхожу от двери. Глядь – в одной из луж маленький источник света. Подхожу ближе и различаю в воде светящий фонариком мобильный телефон. Достаю его. Марка Ikona.

– Что это у тебя? – спрашивает Лизанька.

– Не знаю, никогда раньше не видел такой трубки.

– Посмотри под аккумулятором, что за модель.

Я достал аккумулятор, фонарик телефона погас.

– Ikona 1314, – прочитал я.

Лизанька изменилась в лице и вырвала телефон у меня из рук.

– Не может быть!

– Почему?

– Ты разве не знаешь?

– Просвети.

– Боже! Это – легендарный мобильник, вышедший в начале нулевых и чуть было не разваливший корпорацию Ikona. Мьёльнир сотовых. Трубка Бесконечности. Нам рассказывали о нём на тренинге, но я думала, что это просто тренерская легенда!

Я забрал у Лизаньки телефон и вставил аккумулятор. Фонарик снова засветился, однако на мои нажатия кнопки включения аппарат не реагировал.

– Что в нём такого особенного?

– Он неубиваемый, и в нём ряд самых важных функций без всяких излишеств. Он никогда не зависает, а заряд держит неделями. Люди по всему миру стали покупать только его, а спрос на другие модели упал почти до нуля, ведь все они содержали какие-либо недостатки, а Ikona 1314 был их начисто лишён. Поняв, что корпорация галопом несётся к банкротству, руководство отозвало из продаж все Ikona 1314. Трубки Бесконечности вернули на склады, где предали огню. Ikona больше никогда не выпускала ничего подобного.

– Вот чёрт.

– Но, как видишь, популярность Ikona 1314 возымела последствия. Ikona стала фактически монополистом на рынке мобильных. Конечно, до тех пор, пока не появилась SALVE и её Adam.

– Разумеется.

Ikona по-прежнему не включался, но фонарь его горел. Я вытащил аккумулятор, фонарь потух. Я положил телефон и аккумулятор в карман.

– Попробую оживить.

– Будь осторожен, – сказала Лизанька. – Бесконечность не для слабаков.

– Я учту.




0.


Лихолетье. Континенты стали морем и наоборот. Может ли Великое Но быть рассеяно по всей Бесконечности? Перед лицом, а не схватишь. Иные говорят, что дельфины и киты произошли от парнокопытных. Что Ева живёт в митохондрии, а первородный грех – это дефект в ДНК. Говорят, человек появился, когда бонобо изнасиловали шимпанзе. По городу витает дух Dire Straits, колесят Автобусы Милосердия, прогрессирует берлинский синдром. Кто-то говорит: «Станем же делать вид, что сдерживаем смех» Кто-то моргает громче всех в мире. И почти у цели мы, но вот беда – очередные правки от заказчика. Мама прокурор, папа адвокат. Все роскошь и перхоть бытия. Острый нож времени режет всё пополам, и этот нож ты. Ну же! Ну же! Ну же! Великое Но тебя вечно манит, ласкает, щекочет. Перед самым твоим лицом, а не схватишь.




142. Танцовщик


Появление «Самозванцев» не улучшило наши с Полиной и без того шаткие отношения. Детонатором новой ссоры могла стать любая мелочь – вплоть до анекдотичного незакрытого тюбика. Однажды мы чуть не подрались из-за такого пустяка, что под конец двухчасовой разборки напрочь забыли, из-за чего всё началось. Дни молчания, ночи порознь и всё это в одной маленькой комнатушке. Наша жизнь всё меньше походила на сказку о пастбищ зелени и свежести лесов, что мы рассказывали друг другу вначале. Нищета и цейтнот не облегчали эту участь. Однажды я вернулся домой с репетиции, было около полуночи. Я зашёл на кухню и обнаружил там сидящую за столом маму Полины.

Тётя Света приветствовала меня беззлобно, однако было ясно, что она ехала через полстраны не просто так. Я сел напротив. Полины не было видно и слышно.

– Она устала, Серёжа, – сказала тётя Света.

– От чего? От танцев?

– Да ты посмотри, в чём она ходит. Ни одной новой вещи за полгода.

– Я здесь всего два месяца.

– За два месяца тоже ни одной. Романтика это здорово, Серёжа, но материальную сторону никто не отменял.

Эта реплика меня удивила.

– По-вашему, наши отношения дали трещину из-за того, что я мало зарабатываю?

– Я этого не говорю. Но это не может не играть свою роль, уж поверь моему опыту.

– Тогда, может, для начала Полине стоит начать зарабатывать хотя бы не меньше, чем мне?

– Она танцовщик, Серёжа! Она делает, что может, но откуда там деньги…

– Она танцовщик, ясно. А я тогда кто?

Тикают часы. Тётя Света монументальна.

– Я не знаю, кто ты. Но дальше так продолжаться не может.

– Знаете, на днях Полина сказала, что хочет пойти волонтёром в детдом. Выходит, она не видит проблемы в финансах.

– Она добрая девочка, ты же знаешь.

– Добрая, только не ко мне. Чем я так провинился?

– Виноват, Серёжа, всегда мужик.

– Доброй ночи, тётя Света.

Иду и ложусь рядом со спящей Полиной Ривес, снова превращаясь из музыканта в продавца-консультанта.




141. Молотильня


Утром главспец Руслан Горбач с вечной своей щетиной, с блютуз-своей-гарнитурой устроил в салоне планёрку.

– Новости из главного офиса, – сказал он. – Приказано зачитать всем сотрудникам.

Читает с листа:

– Минувшей ночью из тюрьмы строго режима в Ленобласти сбежал Тимур Убоев, грабитель, нацист и боец без правил, более известный как Молотильня. Он переплыл Ладожское озеро на надувном матрасе и теперь предположительно находится в Санкт-Петербурге. Так как в прошлом Молотильня неоднократно совершал налёты на офисы ЗАО ЕБИ, просим вас быть предельно бдительными и проверить работоспособность тревожных кнопок, инструкция в Приложении № 1. Отметим, что беспокоиться вам не о чем, поскольку всё имущество офисов торговли ЗАО ЕБИ застраховано от разбойного нападения.

– П-прекрасно, – молвил специалист Влас Петькин. – Имущество з-застраховано, а мы?

– А безопасность продавцов в ЗАО ЕБИ не стоит под вопросом, – сказал Горбач. – У вас есть тревожная кнопка. Охрана будет здесь через минуту после нажатия.

– Говорю же, и-имущество застраховано, а на нас п-плевать. Я у-увольняюсь.

– На твоём месте, Влас, я бы хорошенько подумал, – сказал Горбач.

– У-ушам не верю! – воскликнул Влас. – О чём тут думать? Работа д-дерьмо. А теперь ещё и м-маньяк гуляет на свободе.

– Ты слушал невнимательно, – Горбач потряс бумажкой. – Тут нигде не сказано, что он маньяк.

– К-конечно, не сказано. Потому что компании это з-зачем? Про то, что Молотильня БОТу прогрыз сонную артерию, т-тоже не сказано. И про то, что он с-специалистку а-а-а-анально изнасиловал, т-тоже не сказано. И про то, что он заставил весь коллектив салона раздеться и друг-другу о-отдрочить, т-тоже не сказано.

– Тебе стоит поменьше читать жёлтую прессу, Влас, – обрывает Горбач.

Влас молча снимает бэйдж, швыряет его Горбачу под ноги и шагает в подсобку, стягивая красную майку. Горбач провожает его взглядом и говорит оставшимся:

– Кто-нибудь ещё желает совершить величайшую глупость в своей жизни?

Безмолвно мнутся коллеги. Лизанька бросает на меня томный взгляд, а я ей взглядом отвечаю: «Я тебя не брошу» Горбач, кажется, это замечает, смотрит недовольно то на меня, то на Лизаньку. Как я могу уволиться? Надо ведь жить. Надо отвести Полину на концерт Оззи Осборна. Даже если бы Молотильня ворвался в салон и под угрозой физической расправы заставил бы Лизаньку мне сделать минет, я бы не отступился. Впрочем, если бы фашист решил, что мы бы хорошо смотрелись с Горбачом, то я бы предпочёл смерть в бою.

– Хорошо, безумцев нет, – подытожил Горбач. – За работу!

Мы разошлись. По пути на кассу я заметил, что наша сладкая БОТ склонилась над чем-то у себя за столом. В планёрке Карамель не участвовала – не любила она их. Я подошёл ближе и увидел, что Таня, вооружившись суперклеем и пинцетом, лепит разноцветные стразы к задней крышке своего мобильного.

– Что это? – спросил я.

Карамель подняла довольные глаза, хлопнула длиннющими ресницами и молвила:

– Это бабочка! Нравится?

– Просто чудо, – выдохнул я.

И пошёл торговать. Денёк был так себе. Под конец его умер Мишель Монтиньяк.




140. Кружево


В дальнем конце подсобки дверь в туалет, где мы переодеваемся в униформу ЗАО ЕБИ и назад. Одним вечером трудного дня я открыл эту дверь и увидел главспеца Лизаньку Каренину. Забыла, наверное, закрыться, а может не хотела.

Диковинные маджентовые трусики обтекают крутые бёдра, на ножках туфли цвета лаванды – больше ни единого лоскутка. Лизанька вскрикивает, хватает красную маечку, прикрывает ей спелые груди и улыбается хитро-хитро, наездница, дрянь ненаглядная, паломница по сердцам.

Захожу, Лизаньку целую, хватаю за грудь, прижимаю к раковине, дверь замыкая. Пресытившись губами и шеей, разворачиваю Лизаньку к зеркалу лицом, упираю передком в раковину, чувствуя, как между нами вскипает огромной силы молодость. Сдвинув кружево, в Лизаньку вхожу, так дрючу её, блядессу, что в торговом зале мобильники падают с витрин, схватив за локоны, слежу, чтобы внимательно она смотрела в зеркало, чтобы была себе разом актрисой и зрительницей.

– Смотри, Лизанька, смотри.

– Смотрю! Смотрю!..

– Видишь, какая ты шлюха, Лизанька?

– Вижу!.. О вижу!.. Разъеби меня, как блядь вавилонскую-у-у-у!..

И всё это за секунду в моей голове.

Я Полину люблю. Как могу люблю, как умею, всей рекомендованной миром любовью. Тем не менее оторвать взгляд от обнажённой главспеца Карениной за гранью моих сил. Стою, не моргая, пока Лизанька наконец, скривив губки, не хлопает дверью перед моим носом. Обернувшись, вижу в дверях подсобки Горбача с глазами-прицелами.

– Какие дела, предводитель?

– Осторожнее, Казанова.

– Дверь была не заперта.

– Осторожнее.

Горбач отходит во мрак, а глаза его продолжают гореть.




0.


Ты женщина с заглавной буквы «Б» – богиня. Кириллица, латиница, сукровица, карамельная гортензия, фосгенная люцерна, жар-птичечка наша, Пандора, сыгравшая в ящик, змея в сметане, баядера в монисто из черепов, ты чёрно-голубая пчела, изящна, как хамелеон, и сексуальна, как горящая пожарная машина, осенняя Фамагуста, наивица Дульсинея, не Мэрилин и не Чарли, но Ширли Мэнсон, время-Мария в хрустальном метро, эффект бабочки. Он говорит тебе: «Я люблю тебя» Ты хочешь больше. Он говорит: «Я люблю тебя больше всех» Ты хочешь больше. Он говорит: «Я не люблю никого, кроме тебя» Ты слегка удовлетворена. Взопрела. Горячеет, бурлит виноградная кровь, румянит ланиты и плечи. Только вот он иссыхает, и судороги бороздят его изнеженный болью мозг, слово его теперь – умирающий воробей, дело его теперь – ответ за данное слово. Я гляжу на это дело в древнерусской тоске.




139. Адам


Наступила осень, и в офис поступили стажёры. Среди них девушка по имени Юнона Лексус – тёмная лошадка из Архангельска. Широкие зубы, волосы – чёрный янтарь. Маечка едва сдерживает полусферы грудей, разделённые малой ложбинкой, чья белизна ускользает на фоне камелопардового загара бархатной обласканной золотом кожи. Изгиб талии лихо перетекает в обтянутые джинсой бёдра – хлестать бы по ним, заставляя Юнону цокать копытцами-шпильками, скачек бы до рассвета, и под утро вложить в обессилевшие губы пару кусочков сахара.

Работать теперь интереснее. А тут ещё привезли новинку года от SALVE – сенсорные Adam 4.

– Скорее, принимайте товар! – восклицает Таня Карамель. – Первый куплю сама!

Стажёры кидаются заносить смартфоны в базу. Вскоре в салон входит леди в длинноворсных мехах, цветастом газовом шарфике и широких тёмных очках. Заметив Adam 4, она снимает очки, и я вижу, что глаза её пылают вожделением. Достаёт кошелёк, страстно шепчет:

– Дайте! Скорее, дайте один!

Adam 4 стоит больше, чем я зарабатываю в месяц. А эта фифа его даже в белых ручках не держала, но уже готова выложить эту сумму.

– Конечно, – говорю, – только вот товар ещё не…

– Ч! – обрывает дамочка и начинает повышать тон. – Просто заберите мои деньги и дайте мне его! Немедленно! Иначе уйду!

– Одну минуту.

Лизанька и Горбач заняты с клиентами. Нужно отыскать Карамель. Застаю её на кухне, болтающей по телефону. Увидев меня, она прикрывает микрофон рукой и говорит:

– Уже приняли, да?

– Пока нет. Но там дамочка хочет купить один.

– Скажи, пусть ждёт.

– Сказал, не хочет. Говорит, дайте или уйду.

– Продай по товарному чеку.

– А если проверка?

– Проверка берёт Adam 4? Я тебя умоляю.

На кухню врывается Горбач с претензией:

– Сергей, ты в своём уме?! Оставил стажёров с коробкой Адамов, у них людей полный зал и какая-то сумасшедшая орёт!

– Они справятся. А орёшь ты не хуже.

Горбач хватает меня за руку и дёргает со словами:

– А ну-ка в зал!

Я остаюсь стоять на месте и говорю:

– Если не уберёшь руку, я тебе засуну твою гарнитуру туда, где обезьяны прячут орехи.

Не более секунды у Горбача уходит на принятие решения.

– В ЗА-А-А-АЛ! – кричит он, утягивая меня через дверь.

Я позволяю Горбачу швырнуть себя вперёд, но прежде, чем он отпускает меня, хватаю его за майку и тяну за собой. Мы оба выкатываемся в зал, где полно клиентов, и сцепляемся на полу. Теперь голосит не только Венера в мехах, но и ещё несколько человек, включая Юнону с Лизанькой. Горбачу удаётся вырваться, он поднимается и готовится атаковать. Он бросается на меня, я уклоняюсь и чуть помогаю инерции внести его в витрину с новыми Адамами. Звон стекла наполняет офис торговли.

Я поднимаю выпавшую из уха Горбача блютуз-гарнитуру и встаю над ним, ворочающимся среди осколков.

– Снимай штаны, – говорю. – Проверим сигнал.

– Ну-ка разошлись! – раздаётся из-за моей спины.

Оборачиваюсь и вижу, что Карамель держит в вытянутой руке брелок с тревожной кнопкой. Бросаю гарнитуру на пол. Стажёры помогают Горбачу подняться. Ловлю на себе обеспокоенный взгляд Лизаньки, она тут же отводит его и возвращается к работе.

– У тебя большие проблемы, Сергей, – говорит Карамель.




138. Аллигатор


Меня заставили написать объяснительную записку. Я оформил её так:



«Я противоборствовал главному специалисту Горбачу, поскольку он вёл себя, как мудак, хотя и был мной предупреждён, что если продолжит, то будут последствия»



Карамель и Горбача это не удовлетворило. Они вызвали из главного офиса тренера. Явился кудрявый тип в новеньком пальто и с ноутбуком в чехле. Горбач тепло его приветствовал – было видно, что они давно знакомы – и подвёл ко мне со словами:

– Вот, Давид, узри наш источник заразы.

Кудрявый оглядел меня и с улыбкой сказал:

– Прошу в подсобку.

Давид попросил всех, кто был в подсобке, удалиться, посадил меня за стол, сел напротив, достал ноутбук, открыл его и сказал:

– Ну рассказывай.

– Что рассказывать?

– Как ты на главного специалиста Горбача напал.

– Не было такого.

– Тогда откуда разбитая витрина?

– Главный специалист Горбач меня атаковал. Я отошёл в сторону, а витрина не успела.

– Кто начал драку?

– Драки не было, только борьба.

– Борьба, значит?

– Ага. Греко-римская. Вольная интерпретация.

– Кто начал борьбу?

– Главный специалист Горбач взял меня в захват. Я предупредил, что если он не отпустит, то будут последствия.

– Какие именно?

– Сказал, что засуну ему блютуз-гарнитуру туда, где обезьяны прячут орехи.

– А где обезьяны прячут орехи?

– Да где только не прячут.

Давид что-то прощёлкал на клавиатуре и сказал:

– Ты угрожал главному специалисту Горбачу?

– Напротив. Пытался его вразумить.

Кудрявый закрыл ноутбук и несколько секунд глядел мне в глаза, после чего спросил:

– Почему ты работаешь в ЗАО ЕБИ?

Началось.

– Чтобы выжить.

– А как же развитие с компанией, личностный и профессиональный рост?

– Расти, чтобы стать таким, как Горбач? Нет, спасибо.

– А сейчас ты какой?

– Со стороны виднее.

Давид откинулся на спинку кресла и сказал:

– Забавную историю слышал от своих друзей. Они были в одном дорогом ресторане. Отмечали чьё-то повышение, кажется. Там был официант, который поразил их своим мастерством. Официанты, в частности мужчины, порой стесняются своей работы, хотя ничего в ней дурного и нет – у каждого своё ремесло. А тот парень явно получал кайф от своего ремесла. Он был услужлив, расторопен, приятен, не слишком навязчив, пепельницу менял, как только в ней появлялся хотя бы один окурок, но делал это так, что никто даже не замечал. Идеальный официант, Сергей, можешь себе представить?

– Конечно. В баре «Ректум» таких полно.

– Так вот, позже тем вечером кто-то из моих друзей увидел, как этот официант, закончив смену, переоделся, вышел на улицу, сел в шикарный Forshe Alligator с открытым верхом и уехал в закат. Как тебе такое?

– По мне, так это полная хуерга. Хоть кто-нибудь поверил?

На лице кудрявого ни тени смущения.

– Ты не веришь, что тот, кто любит свою работу, хорошо зарабатывает?

– Это как раз несомненно. Меня другое смущает. Forshe Alligator стоит как две квартиры в центре Питера. И потом, имея такую машину, нужно быть готовым тратить уйму денег на техобслуживание. Расход топлива опять же гигантский. У этого официанта водятся лютые деньжища. Откуда? Может, он развлекает извращенцев по веб-камере?

– Я не думаю…

– Почему с такими деньгами он всё ещё не открыл своё дело, а вкалывает на дядю? Очевидно, для прикрытия. Может, этот уёбок шпион?

– А может быть, он просто любит ресторан, где работает?

– А как называется этот ресторан?

– А тебе зачем?

– Хочу устроиться туда официантом.

– Ты всё понял неверно! Речь о том, что неважно, где и кем ты работаешь! Работе нужно отдаваться без остатка, и тогда достигнешь успеха! В любом деле!

– Скажи, Давид, ты приехал сюда на Forshe Alligator?

– Да что тебе дался этот Forshe…

Я повторил медленнее:

– Ты приехал сюда на Forshe Alligator?

– Нет, – сказал он.

– А на чём ты приехал, Давид?

Пауза.

– На метро.

– Ты, почётный тренер ЗАО ЕБИ, приехал сюда на метро и рассказываешь мне про официанта, который ездит на Forshe Alligator? Может, оставим в покое общепит и выберем, на кого мне равняться хотя бы в пределах компании?

Кудрявый медленно открыл свой ноутбук, поклацал клавишами и сказал:

– Я слышал достаточно. Можешь идти.

Я пошёл в зал. Кудряш ещё с полчаса шаболдался по офису, говорил о чём-то с Горбачом и Карамелью, и наконец ушёл, ни разу на меня не посмотрев.

В обед я пошёл и купил билеты на концерт Оззи Осборна. Едва ли я мог себе это позволить, но теперь уже было плевать.

Когда я пришёл домой, Полина спала. Я положил билеты рядом с ней на подушку и разбудил её поцелуем. Целовалась Полина неохотно, но, увидев подарок, обрадовалась. Потом даже хвалила меня по телефону маме.




0.


Правда или ложь – не вопрос, ибо правда влечёт за собой правду, а из лжи следует ложь. Каждый раз, говоря правду или ложь, отдаляешься от границы между ними либо в сторону правды либо в сторону лжи. Есть правда, что режет больнее ножа, есть ложь во спасение, и со словом ты осторожен, будто с наточенным до звона скальпелем. Прежде, чем изречь, задаёшься вопросом: нужна ли такая правда и нужна ли такая ложь собеседнику, и готов ли ты сам к тому, чтобы к тебе возвратились такая правда и такая ложь? Узнав, что тебе лгали, ты можешь разозлиться на лжеца, почувствовать себя преданным. Но не думал ли он, что лжёт из лучших побуждений, как думал когда-то ты? Увидев себя в нём, легко понять его. И тогда не разгневаешься на лжеца, а лишь подивишься ему, как мудрый подивился бы тебе, лгущему, не понимая, куда ведёшь себя. С правдой себя обручив, ты узнаешь, что слышать её готовы не все. Если книгу напишешь о правде, или песню сложишь, или снимешь о правде фильм, то, быть может, кое-кто себя там узнает, захлопнет на середине, выключит до припева, уйдёт, разбросав попкорн. Но что-то в нём шелохнётся. Что-то точно в нём шелохнётся. Может быть, в следующий раз.




137. Оззи


В Ледовый Дворец стекаются люди в чёрном. Мы с Полиной явились пораньше, входим в зал одними из первых. Предлагаю стать возле сцены, пока есть такая возможность. Полина возражает – не хочет, чтобы нас затолкали, но я настаиваю, и мы становимся в третий или четвёртый ряд.

На разогреве стоунер-команда Lowriderz. Под конец их выступления в колонках раздаётся голос, без сомнения принадлежащий Оззи:

– Хэй! Хэй! Хэй! Хэй!..

Всю аппаратуру на сцене меняют, выходят музыканты Оззи и наконец он сам. Человеческое море реагирует такой активностью, что нас с Полиной вышвыривает к берегу. Продолжаем смотреть концерт с края зала. Полина оказалась права. Я мог бы предвидеть это, будь я каплю внимательнее в метро.

Оззи не по годам энергичен. Бьет гитаристов микрофоном по головам. Таскает из-за кулис вёдра с водой и выливает их в зал. Впервые наблюдаю живьём рок-звезду мировой величины. В этом какая-то чудовищная, неимоверная сила. И даже не в музыке дело, а в реальности всего происходящего. Не то чтобы я ставил под сомнение факт существования Оззи Осборна, но видеть его вживую оказалось чем-то совсем другим, нежели по MTV или на афише. Это было путешествие. Платишь за билеты и попадаешь в тот вариант реальности, где ты в Ледовом Дворце на концерте Оззи Осборна. Бесплатно ты мог быть в менее крутом варианте реальности. А здесь само время становится чем-то густым, осязаемым, электрическим. Есть в этом какой-то простой, но вечно ускользающий секрет. Уж Оззи точно мог бы рассказать кое-что про Великое Но. Но разве о таком говорят в телеинтервью.

Когда мы выходим из зала после концерта, я спрашиваю Полину:

– Что скажешь?

– Нормально, – холодно говорит она, даже не взглянув на меня.

Меня чуть не разрывает гнев. Я горбатил как проклятый, впаривая добрым людям барахло, на последние деньги купил билеты, а Полина Ривес демонстративно недовольна тем, что толпа нас уплотнила. Я собрал волю в кулак, выдохнул и решил, что спущу это ей с рук. Решил, что буду терпеть Полинины закидоны, потому что люблю её. Люблю страшно и со всей ответственностью, в том числе материальной, раз уж этого требуют установившийся миропорядок и Тётя Света. И всё бы ничего, если бы в тот самый момент не повстречался нам гитарист Кудрявцев. Это старый друг Полины, я с ним едва знаком. Завидев Кудрявцева, Полина мигом веселеет, прыгает ему на шею и целует в щёку со словами:

– Ой, Кудрявцев! Ну как тебе?!

– Ничего, – снисходительно говорит он, – я бы, конечно, кое-что сыграл лучше, но вообще уровень чувствуется…

– Ну да, ну да… ‘Paranoid’ – супер, правда?!..

Меня вскрыло. Надуть губы на своего мужчину – ещё куда ни шло, но при этом вешаться на шею другому – натуральное предательство. Это была не ревность, а что-то более глубокое. Я ощутил, как Полина выставляет меня дураком перед всем миром.

Храня внешнее спокойствие, сажусь в маршрутку с ними двумя. Мы с Полиной тем вечером ждали гостей, и было принято негласное решение взять Кудрявцева с собой. Негласное – так как Полина со мной не разговаривала и решила всё сама. Возле дома Полина и Кудрявцев идут в магазин, а я, ни слова не говоря, следую в квартиру. На полу нашего лифта брызги крови.

Когда Полина и Кудрявцев, смеясь и звеня пакетами, входят домой, мои дорожная сумка и чехол с гитарой уже собраны. Кудрявцев ретируется на кухню, а Полина усаживается на стул перед своим компьютером и молча смотрит в выключенный монитор. Я подхожу, целую её в лоб, оставляю ключи на столике в прихожей и отправляюсь в путешествие на край ночи. Если точнее – в Купчино.




136. Купчино


Карамель и Меркулов согласились меня приютить.

За полночь шагаю в неведомую купчинскую тьму совсем уже другого города, слушаю Slipknot. Никаких больше мыльных пузырей и джаза, лишь шум густой, тяжёлой от влаги зелени, плиточные дома с потёками смолы, зловещие тени в подворотнях и ливень, прошивающий меня, идущий сквозь асфальт, куда-то глубоко вниз.

Насквозь промокший добираюсь по адресу в край спящих новостроек. Осталось только узнать номер квартиры, а для этого надо позвонить Карамели. Достаю телефон и слышу легендарное «Ту-ду-дуу-дуу-дум» – батарея мертва.

Вокруг ни души, кроме большого человека в трико и кожаной куртке, закрывающего какие-то роллставни – похоже, склад.

– Здравствуйте, – говорю ему, приблизившись.

Ноль реакции.

– Можно от вас позвонить?

Человек закрывает ставни на ключ и поворачивается ко мне. Лицо – долина вымытых могил, глаза – пузыри на болоте, крематориевый рот.

– Очень прошу, всего один звонок. Иначе я останусь на улице.

Человек в трико харкает мне под ноги и неспешно удаляется. Неужели придётся спать на лавке в Купчино под ливнем, со всеми вещами и гитарой? Судя по тому, что говорят про этот район, тут и при свете дня выживают только любовники, а уж ночью можно и вовсе не пытать судьбу.

Я вспомнил об Ikona 1314. Он всё еще был в кармане моей куртки. Когда Трубка Бесконечности высохла, я пару раз пробовал её включить, но безуспешно. Даже фонарик теперь больше не светил.

Я достал Ikona 1314 и нажал кнопку включения. По точнейшему ли расчёту Провидения или волей Хаоса произошло немыслимое. Экран засветился, а динамик захрипел мелодию. Это было немыслимо. Я успел дозвониться Карамели и попасть в дом, после чего Ikona отключилась – теперь уже навеки.




0.


Впуская Нечто в свою жизнь, ты становишься его частью, инвестируешь время в его существование. Когда ты забываешь о Нечто, оно остаётся в тебе как призрак чего-то, что могло бы быть, живёт в поле вероятностного зрения. Чем больше вероятностей ты видишь, тем больше вариантов будущего можешь предусмотреть. Затем выбираешь из них план оптимальный – План Х, план запасной – План У, и на случай Полного Пиздеца – План Z (либо Й – по желанию). Действуешь согласно им, имея грацию молнии. Излишне фокусировать своё внимание на нежелательных вариантах не стоит, но держать их в уме мудро, ведь иначе они станут непредсказуемыми. Обозначив главное жирными линиями, всему остальному позволяешь быть, пока вы с этим остальным не сблизились. Если сблизились, то либо вы соприкасаетесь, либо расходитесь – зависит от тебя. Научившийся блюсти этот баланс джедай уверенно держит курс по океану времени. У ног отважного матроса кот, а на бескозырке его пчела.




135. Атлантида


Как я очутился в небеснорожденных землях Таганрога, не помню. Просыпаюсь на вокзальной лавке, окружённой сворой оглушительно лающих дворняг. Запах беляшей, рвоты и креозота. Голова трещит. Вязкая тёплая осень содержит меня в своём чреве. Сама она в чреве чего-то большего. Всё чревато большим, и всё в чреве большего – так, что ли, псы?.. Псы! Где это было?.. Ну, смолкните, плешивые! Кому сказал?.. Распугивая собак, покидаю вокзал.

Не считая гула в ушах, поразительно тихое утро. Или это я в мегаполисе отвык от тишины? Еду домой на маршрутке. Вот первый магазин ЗАО ЕБИ, где я работал. Теперь вместо него «Атлантида» – такое имя урвала сеть магазинов бытовой техники, смех да и только. Фталоцианиново-зелёные деревья, валкие частные домики, щербатый асфальт с засыпанными щебнем ямами, лавка Чеховых, одинокая больница на обрыве над морем. Вспышки из детства: халабуды из гофрокартона, жвачка Nitro с машинами на вкладышах, пломбир течёт по рукам, впервые слушаю Moby, впервые целуюсь – в море, с Наташкой, и где она теперь, где теперь группа No Doubt…

Вот моя Итака, в ней подъезд, железная дверь, за ней – вторая, деревянная, с маленькими застеклёнными оконцами. Одно выбито.




134. Окно


Сам же выбил два года назад, в первую зиму после армии. Мама лежала в больнице, я навещал её после работы, а однажды вечером пригласил тебя в гости. И ты пришла в можжевеловом своём платьице, в блестящих своих чулках, с персиковыми своими щеками. Принесла флешку с фото подземной стоянки, где беспорядочные рисунки на стенах и колоннах с определённого угла зрения складываются в цельный узор. Включили «Стиляг» Тодоровского. Не успел Гармаш допеть «Человека и Кошку», как я попытался тебя поцеловать, однако тебе эта затея не понравилась.

Я просил тебя остаться, а ты просила меня вызвать такси. Я вызвал, проводил тебя до него, в подъезд возвратился и с размаху саданул кулаком по стеклу в двери. Осколки зазвенели на весь подъезд, но никто из соседей не вышел. Я удивился, что совсем не больно, подумал, что ни хуя себе я Росомаха, и зачем вообще в кино на руку полотенце наматывают, прежде чем вытворять такое. Но тут кисть словно бы запылала, и поверхность её кожи покрылась алыми точками, которые быстро выросли в капли, а затем в струйки крови. Порезы стремительно набухали, боль предлагала закричать. Я поднялся домой, сел на кухне и долго смотрел на капающую на линолеум кровь. В комнатном свете в порезах заблестели осколки. В них я видел, как ты едешь по тёмному заснеженному городу в дынно-жёлтом своём такси, в можжевеловом своём платьице, с азовски-лазурными своими глазами – видел и безмолвно предпочитал, чтобы ты была здесь, рядом.

Наконец я пошёл в ванную и ополоснул руку холодной водой. Осколки достал пинцетом, обработал ранения йодом, руку облёк в бинты.

С тех пор минуло два года, а новое стекло так и не вставили – во имя памяти о нас с тобой. Когда-нибудь здесь будет мемориальный витраж с аллегорическим изображением того момента, где я сажаю тебя в такси.




133. Магда


Для мамы приезд мой был неожиданностью. Узнав, что мы с Полиной расстались, она вроде бы особо не удивилась и сказала только:

– Теперь ясно, почему Света трубку не берёт.

Я пил с Животным. Оказалось, что он теперь поэт. Глубокой ночью мы очутились в сауне на окраине города. Рядом с Пашей я всегда чувствую себя наивным ребёнком. Допустим, прихожу в сауну с мыслью о том, что мы там будем париться. А Животное с порога говорит хозяйке:

– Зови невест!

Та оглушительно свистит, в помещение врываются семь развязных девиц и выстраиваются перед нами в шеренгу. Видя мой растерянный взгляд, Животное говорит:

– Это тебе. Не я же ушёл от женщины своей мечты.

Вот стыдоба – я хоть и пьян до совиного уханья, но готов сквозь брёвна провалиться. Ничего не попишешь, выбираю ногастую брюнетку с глазами Эми Ли. Остальные разбегаются.

– Как тебя зовут?

– Магда.

– Ох.

– Ступай в душик, – говорит Магда, протягивая мне полотенце. – Буду ждать наверху.

– Хозяйка! – кричит Животное. – Шесть пива и каких-нибудь закусок!

Приняв душ, заворачиваюсь в полотенце и поднимаюсь в предбанник. Там сидят и пьют пиво Животное и Даня Овчар, основатель группы Немезида. Теперь он в ней не играет, уступив бразды правления чёрному рыцарю Демьяну Колдунову. Овчар одевается, как футбольный болельщик, а пьёт, как стратопедарх. Как-то раз Овчар притворился геем, чтобы впутать двух гопников в драку, и до полусмерти избил обоих, при этом распевая ‘Come On Baby Light My Fire’. Никто не осмелился мешать.

– Здрав будь, поребрик!

– Шалом, православный!

Скрипнув, открывается дверь комнаты отдыха. На пороге Магда в бирюзовом неглиже.

– Ты идёшь?

– Да, я только…

– Иди-иди, – говорит Животное. – Мы никуда не денемся.

Захожу с Магдой в комнату, обитую берёзовым шпоном, где устало трепещет ночник, она закрывает дверь, усаживает меня на кровать и махом обнажает красивое измученное тело. Хорошо Животному: он обаятельный, он проституткам стихи читает, они с ним смеются. А я что?

– Так и будешь сидеть? – спрашивает Магда. – Или снимешь полотенце?

Обнажившись, замечаю в руке Магды презерватив. Она встаёт передо мной на колени, распаковывает кондом, берёт его в губы и ловко надевает на мой невольно крепнущий ствол.

– Как ты хочешь? – спрашивает Магда.

– Не знаю… Сядь на меня сверху.

– Я сверху не сажусь.

– Тогда позови управляющего.

– Что?!

– Просто шучу. Иди сюда.

Магда наконец-то впервые искренне улыбается и ложится рядом. Взбираюсь на неё. Под белой простынкой шуршит жёсткая клеёнка. Античная Магдина задница на ура резонирует с моим пьяным естеством. Жёсткие толчки. Тихий стон. Боже, ну почему это так хорошо?..

Дверь комнаты отворяется, раздаётся голос Дани Овчара:

– Серёжа! Не выйдешь на минуту?

Не прерываясь, спрашиваю:

– Что-то срочное, да?

– Да. Паша бурагозит. Я сейчас начну его убивать.

– Тю, – еле слышно произносит Магда между фрикциями.

– Ладно, – говорю, – сейчас приду.

Овчар закрывает дверь. Я сгребаю в охапку Магдины волосы, прикладываю её щекой к шершавой стене и ускоряю темп. Свободной рукой хлещу Магду по заднице, она постанывает, вскрикивает и ухает – теперь уже не притворно. Не умаляя скорость, принимаюсь рукой терзать Магде клитор, пока она не кончает. Пока её тело сотрясает оргазм, валю её на спину, избавляюсь от кондома и эякулирую на лицо.

– Эй!.. – только и произносит она.

– Эге-гей, – отвечаю. – Сверху она не садится, блядь. Ни стыда ни совести.

Заворачиваюсь в полотенце и иду на выход.

– Ты – козёл! – кричит мне вслед Магда.

– Скажешь, тебе не понравилось?

– Пошёл ты!

– Так я и думал.

В предбаннике Животное и Овчар ходят по кругу, размахивая закрытыми пивными банками, словно палицами.

– Ты охуел так базарить!

– Да пошёл ты на хуй весь!

– Что стряслось? – спрашиваю.

– Он охуел! – восклицает Животное.

– Э, ты ебанутый что ли, базаришь? – возмущается Овчар.

– Тюлень, блядь, ёбаный, мразь, хуй нюхай!

– Да на хую я королева!

– Что, блядь? – переспрашиваю я. – Ты сказал: «На хую я королева»?

Парни начинают смеяться.

– Так из-за чего сыр-бор?

– Да говорю же, опизденел.

– Ты же говорил, что он охуел.

– Да мне похуй, ебать!

– Джентльмены, я не понимаю! Дайте конкретики или уходим.

Все помолчали. Конкретика не приходила, так что пришлось уйти нам.

Частный сектор, тёмная улица с высокими заборами. Южная ночь, корчась, гибнет в надвигающейся заре. Дым тлеющих кострищ, кучи мокрого песка, автомобильные покрышки, раскрашенные под гжель. Вместо птиц летают мусорные пакеты. Группа Blur у Овчара в смартфоне. Что-то во всём этом не так, но это не наша проблема. Мы курим и шагаем по щебню туда, где нас нет.

Когда я проспался, моё тяжелейшее похмелье усугубила весть о кончине Бенуа Мандельброта.




0.


Когда ты был человеком и рассекал шоссе на мотоцикле своём, то дивился, что деревья вдоль трассы никогда не повторяются. Как они вообще могут повторяться? И как могут не повторяться? Постоянное и изменчивое – братья-близнецы, братья-весельчаки, братья Коэны, сёстры Вачовски. Корни в земле, крона – в небе. Корни тянут в себя, крона цветёт наружу. Крона – инверсия корней, околопалиндром. Земля питает небо через корни и кроны, мы тела свои плодами наедаем, дымом трав питаем дух. Взамен дух рождает плоды ремесла, а тело – выделения разные, в небе малополезные, зато необходимые в Земле. А где вообще небо? С какой высоты оно начинается? Быть над поверхностью Земли – не значит ли быть в небе? Надо бы помнить, что мы в небе. Вырыв яму в Земле, мы в неё заливаем небо, а куча выкопанной земли часть неба вытесняет. Помнить, что мы в небе. Если мир тебе что-то должен, он только и занимается тем, что отдаёт, но если ты должен ему, то уж не поскупись. Мы в небе. Справедливость – кредо реальности. Если ты миру не должен – так дай ему что-нибудь, а он тебе вернёт с процентами больше, чем в Зверьбанке России. Поиграй с миром, брось ему мяч, брось ему кость, брось ему плоть, брось ему центральную нервную систему. Сеешь, что жнёшь, и сеешь в этот раз лучше. Сеешь, что жнёшь, и сеешь в этот раз лучше…




132. Хостел


Снова здравствуй, город-супергерой. Поздняя осень. Ни свет ни заря иду с вокзала к метро Садовая, любуясь индевеющим Петербургом, слушаю Queens of the Stone Age. Меня ждёт койкоместо в хостеле Amor fati. Снимать квартиру или даже комнату в одиночку мне не по карману.

Хостел расположен в одной из квартир жилого дома в старом фонде. Потемневшая от времени лепнина, мраморные лестницы с низкими ступенями, вытертыми столетиями шагов. Администратор Иван: очки без оправы, чёрная водолазка, заправленная в тёртые джинсы. Волосы зачёсаны назад, пряжка брючного ремня имеет форму орла – ты под прикрытием, брат.

Большая тёмная комната с десятью шкафчиками и пятью двухэтажными койками, где спят люди. Нахожу пустую койку, сую под неё сумку и, не раздеваясь, ложусь ждать, покуда все не проснутся.

Сквозь дрём улавливаю доносящийся откуда-то голос Владимира Высоцкого:

«Течёт, течёт реченька, да по песочеку,
Бережок моет, бережочек моет.
А молодой жульман, ой да молодой жульман
Начальничка молит.
Ой ты, начальничек, да над начальниками,
Отпусти, отпусти на волю.
Там соскучилась, а может ссучилась
На свободе Дроля.
Отпустил бы тебя на волю я,
Но воровать, воровать ты будешь.
Пойди напейся ты воды, воды, воды холодненькой,
Про любовь забудешь.
Да пил я воду, ой пил холодную,
Пил, пил, пил, не напивался.
А полюбил на свободе девчонку я,
С нею наслаждался.
Гроб несут, коня ведут
Никто слезы, никто не проронит,
А молодая девчоночка
Жульмана хоронит.
Течёт, течёт, течёт реченька, да по песочеку,
Моет, моет золотишко.
А молодой жульман, молодой жульман
Заработал вышку.
Течёт реченька, да по песочеку,
Бережок моет, бережочек точит.
А молодая да проституточка,
В речке ножки мочит»




131. Репетиция


Обустроившись в хостеле, я поехал к Карамели и Меркулову – оставил у них гитару, чтобы точно вернуться в Петербург. Карамели дома не было. Меркулов усадил меня на кухне, налил чаю и сказал:

– Офис на Ленсовета закрыли.

– Как? Почему?

– Тимур Убоев приходил.

– Кто-кто?

– Молотильня. Стажёр узнал его и вызвал охрану. Убоев охранников уложил, забрал выручку и скрылся. Топ-менеджеры решили закрыть салон – от греха подальше.

– Ребята в порядке?

– У Горбача нервный срыв, в остальном да.

– И где я теперь работаю?

– Мне нужен новый БОТ в сердце гетто.

– Гетто?

– Метро Дыбенко.

– Всё как я люблю.

– Приезжай в понедельник.

Я забрал гитару, попрощался с Меркуловым и позвонил гитаристу Коле, чтобы назначить репетицию.

– Такое дело, – сказал он, – мы с Николаем решили, что больше не играем в «Самозванцах».

– Почему?

– Мы не верим, что на наших шоу звездолёты будут разбиваться об Солнце.

– Почему?

– Потому что ты не крутой.

– Что? Вы двое вообще в курсе, что я круче самого крутого в Таганроге?

– В Таганроге – может быть. А тут у тебя даже работа стрёмная.

– Меня только что повысили!

– Тебя девушка бросила.

– Я сам ушёл!

Слышно, как Николай подсказывает:

– У тебя гитара не строит.

– Это альтернативный строй!

– Короче, мы не будем с тобой играть и точка.

– Тем хуже для вас.

Я дал отбой. «Самозванцев» поглотила Вечность.




0.


На бас-бочке твоей – знак Бесконечности. В глазах фанатов твоих Бесконечность – что-то невообразимое, иные боятся её и не доверяют ей, ибо не понимают. Но для тебя она вполне обозрима. Три руки у тебя, сад в рубиновых лучах, время-пространство видишь целиком, знаешь, где звучать песням эпохи Вудстока, где уместна дискотека 80-х, а где сверхтяжёлый электроплазменный рок, где Борис Гребенщиков, а где Боб Дилан. Ты суперзвезда не по праву рождения, но по праву бытия вне жизни и смерти, в их основе. Молодые рокеры жаждут уподобиться тебе и поют всё об одном, хоть и каждый по-своему, каждый для тех, с кем он рядом. Пусть динамики стоят вдоль береговых линий всех континентов, пусть в Луне будет гигантский сабвуфер, пусть мы сами звучим Песнью твоей. Приведём же спинки кресел в вертикальное положение, братья и сестры, и да застегнуты будут наши ремни. Шоу начинается. Шоу должно продолжаться.




130. Говорят


В хостеле Amor fati три больших комнаты. В одной живут восемь женщин, в другой – восемь женщин и мужчин, в третьей – десять мужчин, в числе которых я и остался зимовать. На всех одна кухня и два туалета – один совмещён с душем.

В хостеле живут курсанты Суворовского училища. Говорят, среди них есть геи. Живёт бывший инженер подводной лодки, мастер на все руки и ревнитель тонкого мира Геннадий. Говорят, он шизофреник. Узбечка Азиза, чьё имя – палиндром. Говорят, она причастна к регулярным исчезновениям продуктов. Крановщик-матерщинник Роман. Говорят, он бьёт женщин и детей. Художница Катя из Нижнего Новгорода – питается в основном разведёнными в кипятке бульонными кубиками, содержит двух улиток. Говорят, она наркоманка. Киберготесса Алиса, чёрная жемчужина, будоражащая нам коллективное бессознательное мини-юбками и драными чулками. Говорят, она та ещё шлюха. Русский богатырь Никита – профи внутренней отделки, начинающий риэлтор. Говорят, по ночам он подходит на улицах к прохожим и очень вежливо просит у них пятьсот рублей, а они не могут отказать. Старейший в мире курьер Степаныч. Говорят, когда-то он служил адмиралом и пропил крейсер. Молодой театральный режиссёр из Хабаровска Миша – это он пел голосом Высоцкого. Про Мишу не говорят – его все любят.

Что говорят про меня в этом реалити-шоу, мне неизвестно, как, полагаю, и остальным про них. Да и кто именно говорит – непонятно. Берега звенят, а что за утка крякнула – поди разберись.




129. Гетто


Первый раз у метро Дыбенко. Поёт Леонард Коэн. Большой перекрёсток, люди переходят дорогу на зелёный свет. На зебру выворачивает мышино-серый Zentaur и едет прямо через толпу. Люди отпрыгивают в стороны, но, видимо, недостаточно быстро – кавказец за рулём выглядит очень недовольным. Выезжая на тротуар, он упирается бампером сзади в ноги какого-то парня, тот валится задницей на капот, стучит по нему руками. Орёт клаксон. С десяти метров картину наблюдает полицейский, спокойно при этом общаясь по белому Адаму. Толерантность зашкаливает.

Меркулов сказал, что офис торговли будет прямо напротив метро, но я отыскал там лишь хлипенькую конструкцию из гипсокартона и стекла с вывеской «Телефокус». Она стояла между продуктовым киоском и лотком, на котором узбек в смешной шапке раскладывал DVD с фильмами.

– Ну что, – говорит как из воздуха появившийся Меркулов, – нравится?

– Трансцендентально, – отвечаю.

– Это ещё ничего. Меня когда-то назначили БОТом в промзоне у Обухово. Люди неделями не заходили. Продавцы дичали, отжимали друг у друга мобилы, чтобы выжить. В первый день заглянул в подсобку, а там во всю стену рисунок углём: человек в петле и надпись «Добро пожаловать в Обухово». И ничего, сдюжили.

– А почему «Телефокус»?

– ЗАО ЕБИ давно выкупили «Телефокус», «Глюкофон», «Мобилизацию» и «Сим-Карту Мира».

– А что ж на них вывески не меняют?

– А зачем? Тут у метро два магазина под брендом ЗАО ЕБИ, один «Глюкофон» и один «Телефокус». Будь они под одним брендом, покупатель решил бы, что у него нет свободы выбора. Кому такое понравится?




128. Телефокус


В «Телефокусе» суетится молодая блондинка, это нынешний БОТ магазина Жанна. Меркулов сообщает, что прежде, чем салон отойдёт под моё руководство, мы с ней должны пройти обряд инвентаризации.

– Инвентаризация – ну что за говно?! – восклицает Жанна. – Хочу поскорее свалить из этой дыры!

– Жанночка, – говорит Меркулов, – не надо создавать у Сергея ложное впечатление, будто это плохой магазин. Это хороший магазин, очень.

– Это чем же?

– У него богатая история. Когда-то, Сергей, этот офис был лидером по выручке в секторе. Управлял им тогда легендарный БОТ Феликс по кличке Железный. Но однажды ему пришла СМС – зарплата на карточку упала. Тогда Феликс оделся, вышел из салона, и пропал без вести. Говорят, потом его в Гоа видели, счастливого и без штанов. Но это не точно.

– Пока не так уж и худо, – говорю.

– А это ещё не конец истории, – молвит Жанна, протягивая мне ручку и планшет с перечнем товаров. – Команду продавцов, оставшуюся без лидера, расформировали. Сюда поставили новых ребят – тех, у которых салон в Обухово сгорел дотла.

– Сгорел? Как?

– Официальная причина – неисправная проводка, – говорит Меркулов. – ЗАО ЕБИ это не волнует – страховка всё покрывает.

– Всё, кроме здоровья персонала, – уточняет Жанна.

– Что-то мы ушли от темы, – говорит Меркулов. – Обуховцы в этом офисе начали поднимать выручку похлеще, чем команда Феликса. Никто не понимал, как. Это продолжалось около года. А потом в ходе проверки вылезла недостача на пять миллионов.

– Неплошенечко.

– Да. Их всех уволили по статье. С тех пор дела здесь так себе. Продажи снизились почти впятеро. Сменилось шесть управляющих, и ни один не смог поставить точку на ноги. Трое руководителей попросили их перевести в другие магазины, один уволился по собственному желанию, одного я сам уволил, когда пришёл через два часа после открытия и нашёл его спящим за ресепшн пьяным. Тогда у руля встала наша валькирия, – Меркулов указывает глазами на Жанну, – но вот и она покидает бриг. Здесь нужен кто-то сильный как Самсон.

– Беги, – говорит мне Жанна. – Серьёзно.

– Куда ты переводишься? – спрашиваю я.

– Подальше отсюда.

– А именно?

– В «Глюкофон» через дорогу.

– Будешь БОТом в «Глюкофоне» через дорогу?

– Лучше пусть меня выебет носорог, чем я снова буду БОТом. Только продавцом.

– Что-то не понимаю.

– Скоро поймёшь. Это место проклято.

Я подписал контракт и вступил в должность. Меркулов быстро убрал документ в сумку и направился к выходу.

– Запомни главное, – сказал он на прощание. – Никогда не уставай. Даже если очень устанешь.




0.


Иногда ты философ – космонавт внутрь. Уходишь в такие глубины себя, что почти забываешь путь назад. В конце концов находишь путь, но попадаешь не в ту реальность, где был, а в подобную. Она здорово похожа на прежнюю, только какая-то одна мелочь изменилась: может, у тебя волосы другого цвета, может, часы на другой руке, а может, стрелки на них идут в обратную сторону. Ты снова уходишь в себя и отыскиваешь нужную реальность. Бывает, попадаешь туда, где к тебе возвращается детское мироощущение. Ты чувствуешь мир так, как чувствовал, бегая по двору в коротких шортах, поглощая эскимо с Котом в сапогах на упаковке, срывая грецкие орехи и шелковицу, собирая наклейки с динозаврами, впервые направляя воздушку на человека, впервые стоя на воротах, впервые трогая девчонку за грудь не через лифтяшку. Неугасаемая радость любопытства, близость Солнца, играющий радужными бликами мир невинности, MTV-Россия с ZZ Top, Билли Айдолом и The White Stripes. Это сложно удержать дольше нескольких секунд. Но ты найдёшь, как удержать, ведь ты – космонавт внутрь.




127. Команда


Второй день на Дыбах. Меркулов знакомит меня с командой продавцов, только-только пришедших в ЗАО ЕБИ.

Петя Долгополов – худой высокий парень из Иркутска. Настолько везучий, что в военкомате потеряли его личное дело и не призвали в армию. Петя гитарист в Death Metal группе «Клятвопреступник». Довольно общителен и весел.

Дима Жан-Поль – диджей и донжуан, уроженец Калининграда. Длинная чёлка делает его похожим на Зорга из «Пятого Элемента», только у Жан-Поля куда лучше с чувством юмора. Его конёк – читать и комментировать новости политики. Когда это происходит, мы все надрываем животы.

Лолита Башлачёва – симпатичная загорелая блондинка, в чьих джинсах больше дыр, чем ткани. Лолита – единственная среди нас коренная петербурженка. В день, когда мы приступили к работе, она пришла вся в чёрном. Сказала, что она в трауре по умершему сегодня Бобу Гуччионе.




126. Полшишки


Каждый день я вставал в семь утра, принимал душ и ехал на Дыбы, где у дверей салона меня ждал кто-нибудь из ребят – ключ был один на всех. Мы снимали магазин с сигнализации, включали радио «Максимус», там звучала, например, ‘Black Jesus’ группы Everlast, а мы переодевались, открывали роллставни, запускали кассовую программу, загружали ежедневное обновление ценников, распечатывали их, вырезали, заменяли старые ценники новыми, доставали коробку из-под принтера, куда на ночь убирали телефоны, и выставляли их на витрины без аккумуляторов и задних крышек – так реже крадут. Каждый раз, когда покупатель хотел посмотреть телефон, продавец брал связку ключей от витрин и связку ключей от ящиков под витринами, открывал витрину, доставал телефон, закрывал витрину, открывал ящик под витриной, находил и доставал коробку от телефона, закрывал ящик под витриной, доставал из коробки аккумулятор и заднюю крышку, собирал телефон, показывал его покупателю, а потом делал всё это в обратном порядке.

Большая часть зарплаты в ЗАО ЕБИ – бонус от продаж. Невозможно предугадать, сколько ты заработаешь в месяц. Как правило, денег хватает, чтобы выжить, но – спартански. Впрочем, мы всегда можем поправить дела с помощью акции «Полшишки».

Акция «Полшишки» работает так: покупая два любых аксессуара, клиент получает скидку 20 % на оба, покупая три – 30 % на все три, четыре – 40 % на четыре, пять – 50 % на пять. Мы, естественно, выписываем товарные чеки от руки, в конце дня пробиваем все аксессуары чеками по пять штук за полцены, а разницу кладём в общак. За эти деньги потом можно пробить недостающие для выполнения плана симки, подарить кому-то приятному скидку, а иногда, когда совсем уж туго, купить еды.

Поговаривали, что начальство ЗАО ЕБИ знает о том, как продавцы пользуются акцией «Полшишки», и более того – создало её специально для этого. Вместо того, чтобы немного поднять нам зарплату, компания создала все условия, чтобы мы у неё приворовывали. ЗАО ЕБИ было в плюсе, так как не платило налоги с этой части нашего заработка, а в случае проверки было не при делах. К тому же, люди считающие, что обманывают систему, часто служат ей с удвоенным рвением.




125. Лёд


Каждый офис торговли ЗАО ЕБИ получает индивидуальные планы на месяц: по выручке, по количеству телефонов, сим-карт, аксессуаров. Если офис их выполняет, то в следующем месяце их поднимают в среднем на 10 %. Если нет, то снижают – примерно на столько же.

В октябре мы планы не выполнили. В ноябре их немного понизили, и мы справились – даже вошли в тройку лидеров сектора по эффективности. В декабре планы увеличили, причём даже не на 10 %, а почти вдвое – с учётом новогоднего ажиотажа.

Каждому товару в ЗАО ЕБИ присвоена категория от 1 до 10 – чем выше категория, тем больше получает специалист за продажу. Таким образом ЗАО ЕБИ даёт понять, какие товары продавать сейчас выгоднее. Категории товаров обновляются каждый день, вместе с ценами. В нижнем левом углу каждого ценника стоит маленькая цифра от одного до десяти. Когда вы не можете выбрать между двумя телефонами и спрашиваете у продавца, какой лучше, ему достаточно посмотреть на эту цифру (если он ещё этого не сделал), чтобы узнать, за какую продажу он получит больше денег. Это не значит, что он обязательно начнёт вами манипулировать в корыстных целях. Но всё же за продажу товара первой категории он получает четырнадцать рублей, а десятой – почти тысячу. Точнее, так было до конца ноября, а потом ставки рухнули. Теперь даже за самую выгодную продажу можно было получить максимум 250 рублей. Руководство ЗАО ЕБИ всеми силами берегло розницу от развращения большими деньгами.

Вместе с мотивацией упала и температура воздуха. С первыми морозами наша стекляшка превратилась в замок Ледяного Короля. Открывая салон, приходилось идти и просить в киоске по соседству чайник кипятка, чтобы растопить замок. Днём над дверью работала тепловая завеса. От холода она спасала мало, зато довольно быстро превращала снег, занесенный посетителями, в лужу грязной ледяной воды посреди зала. Мы постоянно локализовали потоп, но всё равно пребывали по щиколотку в воде на чуть тёплом воздухе. Спасал только обогреватель за ресепшн. Когда покупателей не было, мы стояли вокруг него, сушили ноги и грелись. Когда заходил клиент, мы по очереди брали ключи от витрин и хлюпали в зал.

Трижды в неделю привозили товар. С очередной партией телефонов пришёл скребок для льда. ЗАО ЕБИ заботится о нас, решил я. За окнами «Телефокуса» висели кривые толстые сосульки – в том числе над дверью. Окна снаружи, а местами и внутри, покрывал слой инея. Я взял скребок, врубил Black Rebel Motorcycle Club и пошёл крушить сосули. Разобравшись с ними, счистил с окон иней, раздробил лёд в углах рам. Под конец операции скребок пришёл в негодность и развалился. Спустя пару часов пришла депеша о том, что скребки надлежит дарить покупателям автомобильных навигаторов.

Мороз крепчал. Всё чаще к нам захаживал погреться узбек, что продавал DVD по соседству. Он назвался Рахматулло. Всегда улыбался и был в смешной, надвинутой на глаза шапке.




0.


Воин безупречен уже ради тех, с кем общается. Если кто-то может понять его неправильно, а тем более, предрасположен к этому, то, скорее всего, это случится, особенно на письме, где эмоции не всегда очевидны. Если человек может подумать, что воин считает себя выше его, то он без труда найдёт в его словах и нравоучения, и наглость, и себялюбие, даже если их там нет. Воину всё равно, что о нём подумают, но дабы не нарушить расположения духа собеседника, он говорит и пишет так, чтобы у того не было возможности усомниться, что с ним говорят на равных. Не снизу вверх, а именно на равных. Самопринижение и лесть или даже их видимость дают эффект не лучше, чем самовозвышение или даже его видимость. Подлинна лишь сила равенства. Важна искренность приятия равенства и, конечно, досказанность и допонятость этой искренности.




124. Вече


Наши декабрьские зарплаты были не просто далеки от праздничных – они были гораздо ниже средних. В секторе начались волнения, брожения, перешёптывания. Зрело восстание.

Меркулов устроил в одном из офисов вече. Там он собрал не только БОТов, как на еженедельной планёрке, но и всех главспецов и спецов – больше ста человек. Мы набились в маленький салон на Елизаровской. Было темно, горела лишь подсветка витрин. Меркулов сказал:

– Я знаю, как вы обеспокоены тем, что оплату вашего труда понизили. Приятного тут мало, особенно в праздники. Но знайте, это сделано не ради того, чтобы вы заработали меньше. Подобно тому, как выдыхает человек, компания в конце года делает финансовый выдох. Обычная ситуация в любом бизнесе. Сейчас высокая конкуренция, и ЗАО ЕБИ максимально вкладывается в развитие. Компания выдохнула почти всё, что имела. Деньги ушли в закупки новых моделей телефонов, чтобы вы имели больше возможностей заработать в новом году. Не сомневайтесь, вам поднимут оплату, как только появится такая возможность.

Лолита Башлачёва сказала:

– У ЗАО ЕБИ новые магазины растут на каждом перекрёстке, как мухоморы, даже не по одному, а кучками. Не похоже, что у компании тяжёлые времена. Похоже, что на нас экономят.

– Похоже, – сказал Меркулов. – Ключевое слово «похоже». Это может выглядеть так. Но мы знаем, что на самом деле всё иначе.

– Конечно, иначе! – воскликнул Жан-Поль. – Топ-менеджеры закладывают свои яхты, региональные директора выставляют свои Forshe на продажу. А у розницы всего-то в четыре раза снижается зарплата, можно и потерпеть.

Меркулов холодно взглянул на Жан-Поля, затем на меня. Я пожал плечами: мол, что поделать, такой у меня коллектив. И такова была работа Меркулова – вешать лапшу на уши своим подчинённым, самому не зная правды. Ему пришла директива, составленная в центральном офисе, и он сказал то, что должен был сказать, мы услышали то, что должны были услышать, и разошлись.




123. Танцы


В офис через дорогу от нас перевели Юнону Лексус. Когда магазин на Ленсовета закрыли, мы потеряли связь, но я часто вспоминал Юнону, и, о чудо, она снова оказалась рядом со мной на Дыбах. Поздравила с повышением и пригласила встречать Новый Год с её друзьями. Конечно же, я согласился.

31 декабря мы работали всем коллективом – чтобы никому не было обидно. Хотели закрыться в десять вечера, но люди, словно оголтелые, продолжали ломиться за подарками. Я отпустил Лолиту и Жан-Поля домой – оставил только Петю себе в помощь. К нам заглянул DVD-узбек Рахматулло с бутылкой игристого. Мы причастились, выгнали остатки покупателей музыкой группы Slayer и закрыли салон.

Квартира на проспекте Ветеранов. Щедрый стол, трое девушек, столько же парней. Всех затмевает сногсшибательная Юнона: золотые серьги-молнии, волосы собраны в высокий начёс, на груди волнуется сверкающий пурпуром топ, сверхтонкие чёрные леггинсы вторят каждому потайному изгибу. С ней рядом я – несуразный клошар.

Попса, шампанское, оливье. Президент, салют, водка. Горячее, курилка, танцы. Клубный хит сезона «Секс и виски, кокс карбиский». Я бы из окна выпрыгнул, но спасён тем, что одержим Юноной. Одна из её подруг говорит:

– А давайте определим, кто из мальчиков лучше всех танцует!

Идею охотно поддерживают все, кроме меня. Чудо-музыку делают громче, трое молодцев вскакивают с мест и начинают двигаться. Быстро переставляют ноги. Машут руками, варьируя жесты кистей. Жмурясь, виляют тазами. Сквозь этот бедлам на меня, оставшегося на месте, смотрит Юнона с лёгким вопросом в глазах.

– А ты чего не танцуешь?! – орёт мне на ухо её подружка.

– Это не моё.

– Ты вообще не танцуешь?!

– Я танцую не телом.

– Понятно! – кивает она.

Но по лицу её видно, что это за гранью её понимания. Мне нравится смотреть, как танцуют обученные люди. Я бы исполнил танец, отточенный годами упорных репетиций. Но покуда такого в моём репертуаре нет, то незачем попусту тратить силы. Они мне для иного нужны.




122. Клуб


Курим на лестничной клетке. Друзья Юноны уходят, мы остаемся вдвоем. Она, хохоча, мне что-то рассказывает, а я не слышу ни единого слова, только медленно-медленно приближаюсь и наконец касаюсь пухлых губ своими. Немеющие от выпивки языки сплетаются, слова больше не нужны.

Понежившись, возвращаемся в квартиру. Все горячо обсуждают предложение ехать в ночной клуб. Надо что-то делать. Я снова начинаю целовать Юнону – теперь у всех на глазах. Кладу её на диван, ложусь сверху. Слышу, как разговоры про клуб стихают. Музыка стихает. Включается свет. Все смотрят на нас. Но Юнона довольна, так что плевать. Что есть сил целую её, шарю руками под топом, ласкаю сквозь леггинсы.

– Юна, можно тебя на минуту? – громко произносит одна из подруг.

Мы не хотим останавливаться, но подруга буквально вытаскивает Юнону из-под меня и уводит на кухню. Я сажусь за стол. Все глядят с немым вопросом. Я поднимаю бутылку текилы.

– Выпьем?

Молчат. Одна из девиц осторожно говорит:

– А ты поедешь с нами в клуб?

– Не люблю клубы.

– Не танцуешь и не любишь клубы?

– Есть связь, верно?

– Что же ты тогда любишь?

– Целоваться.

– Это мы заметили.

В снова установившейся тишине становится различим доносящийся с кухни голос едва не плачущей Юноны:

– Ну как-как… говорю же, мы раньше вместе работали, а потом…

Выпиваю рюмку текилы и ухожу. Никто меня не держит. Еду в хостел, где все уже спят, лишь крановщик Роман и Азиза, что султан и Шахерезада, пьют на кухне в осколках торжеств миндальный ликёр, звучит Луи Армстронг. Даже не окажись подружки Юноны такими мегерами, что я смог бы ей предложить? Свой десятиместный люкс? Нет уж, лучше как есть. И оно того стоило.

В ту ночь пропала без вести киберготесса Алиса.




121. Ленин


Был январь, и я вышел покурить на лестничной клетке. Вскоре появились Макс и Ленин. Макс новый житель хостела – молодой парикмахер, чем-то похожий на Эллиота Смита. Ленин тоже заехал недавно и получил такое прозвище (вероятно, не впервые в жизни) из-за удивительного внешнего сходства с разлагающимся на известные компоненты вождём. Он и вёл себя похоже – видно, поймал кураж. У Ленина было какое-то имя, но мы все, конечно, быстро его забыли.

– Не отыщется ли цигейки, товарищ? – плутовски щурясь, спрашивает Ленин.

Протягиваю открытую пачку.

– Плюшку будешь? – спрашивает Макс.

– Спасибо, я не голоден, – отвечаю.

Они двое смеются. Макс достаёт и показывает мне шоколадного цвета камешек.

– Что это?

– Срань господня! – отвечает Ленин, и они снова ржут.

– Ты что, гашиша не видал? – спрашивает Макс.

– Не видал.

– Так смотри.

Макс греет камешек в пламени зажигалки, отщипывает три кусочка и кладёт их на подоконник. Обдаёт их пламенем, зажигалочьим боком плющит. Ленин достаёт полулитровую бутыль из-под колы с проплавленным на боку отверстием, раскуривает сигарету, мочит палец слюной, подбирает им одну из плюшек и осторожно кладёт её на тлеющий табак. Ленин помещает сигарету в отверстие бутылки, и та полнится густым дымом. Снизу раздаётся звук шагов.

– Дай сигарету, – говорит мне парикмахер.

Я даю, он закуривает. Ленин осторожно убирает бутылку с дымящимся гашишем за спину. По лестнице поднимаются наши соседи – пожилая супружеская пара. Ленин говорит им с улыбкой:

– Здравствуйте, товарищи! Верной дорогой идёте!

Макс выпускает дым и обращается ко мне со словами:

– Ну так и вот, приходит она к нему…

Соседи растерянно отвечают на приветствие и бредут выше. Ленин, убедившись, что мы вне поля их зрения, достаёт из-за спины бутылку, вытаскивает сигарету, зажимает отверстие в боку пальцем и протягивает мне. Взяв бутыль, пытаюсь вытянуть дым через отверстие. Они двое опять смеются. Макс забирает у меня бутылку, откручивает крышку и возвращает. Я втягиваю дым из горлышка, задерживаю его в лёгких на секунду или две и начинаю кашлять. В школьные годы мне доводилось курить траву через бульбулятор, но это совсем другое. Тех двух секунд, что я продержал в себе гашишный дым, хватило, чтобы меня унесло в стратосферу.

Парикмахер что-то говорит, Ленин жарит вторую плюху, а я высоко, как подъёмный кран. Оставив их, возвращаюсь в хостел, сажусь на кровать и начинаю думать. С внешним миром коммуницировать не хочется – я только размышляю, очень крепко размышляю о своей жизни и периферийным зрением ощущаю шевеление моих соседей по хостелу, потолок и пол со стенами, город за окнами, да где я вообще? Как это возможно? О чём поёт ночная птица? Зачем Пилат и Афраний отлили вино в блюдо с мясом? А что насчёт философского камня? Мыслей так много, и каждая неожиданным образом перетекает в другую, ветвится, распускается. Тогда я ещё не имел обыкновения вести заметки, так что к моменту, когда меня отпустило, забыл всё, о чём думал, кроме одной мысли, как мне показалось в тот момент, ключевой:

«Мне нужно отдельное жильё, где я буду курить гашиш и слушать Pink Floyd»




0.


Есть песни столь иконические, что переживают много поколений. Но раз они звучат и перерождаются в кавер-версиях, значит, ещё не все их услышали и поняли, значит, они нужны. Песни – орудие массового влияния на судьбы. Если ты человек и слушал в детстве только группу «Блестящие», то наверняка вырастешь сексуальным маньяком, помешанным на самолётах. Если «Арию», то сможешь искать и находить в непроглядной тьме надежду и свободу. Если «Короля и Шута», то полюбишь страшные сказки и однажды, когда поймёшь, что тебя пытаются сделать героем одной из них, уйдёшь другим путём. Если ты слушал Pink Floyd, то в твоих мечтах всегда идёт величественная битва чёрного и радужного, восхитительного и безжалостного, наличия и отсутствия. Ты знаешь, как себя проявляет самая ужасающая машина, знаешь, как она хитра, как гибки и изворотливы её механические щупальца, и находишься под защитой от них. Всю мудрость этих песен ребёнок не поймёт, но однажды, когда он будет взрослым, проникнется ей, вспомнит и прочувствует, что она на самом деле такое, увидит, что настало то самое время, когда он должен начать действовать, осознавать, что дальнейшая судьба мира начинается с него, лично с него, лишь с него одного и ни с кого иного, кроме него.




120. Волос


В смене были я, Петя и Жан-Поль, когда в салон вошёл небритый мужчина в тёмных очках и аляповатой лыжной шапке. Он атаковал Петю вопросами, просил его показывать разные телефоны. Зашли ещё несколько клиентов, и мы все трое стали заняты. Тогда появились двое больших сутулых парней и стали около витрины с Адамами. Мы с Петей и Жан-Полем, не переставая консультировать покупателей, одними глазами дали понять друг другу, что видим одно и то же. Мы знали эту схему: один вор стоит так, чтобы закрыть витрину от глаз персонала, другой вскрывает замок и забирает телефоны. Адамы – не только самые дорогие трубки, но и единственные, у которых не снимается задняя крышка, неудивительно, что воры предпочитают именно их.

Я нащупал в кармане брелок с тревожной кнопкой и встал так, чтобы видеть салон целиком. Петя сделал шаг назад, чтобы держать в поле зрения витрину с Адамами. Жан-Поль ненавязчиво увлёк своих клиентов к ресепшн, чтобы преградить ворам путь к кассе. Мы держали оборону около десяти минут, ни словом ни делом не показывая клиентам, что что-то не так. Постепенно салон опустел, в нём остались только парень в лыжной шапке, двое сутулых да мы. У шапконосца закончились вопросы, и он пошёл на выход, при этом заглянув мне в глаза с ненавистью. Через силу я улыбнулся и сказал:

– Хорошего дня.

Петя с широкой улыбкой подошёл к сутулым и спросил:

– Для себя телефончик ищете или другу в подарок?

Сутулые переглянулись, ничего не ответили и тоже пошли на выход.

Были и воры, кто работал в одиночку. Просят достать что-нибудь, с нижней полки витрины, а когда продавец наклоняется, тянут мобилу с верхней.

Бывали в офисе и другие потусторонние гости. Захаживала Дина – почти лишённая шеи неопрятная девица. Она подходила к кассе, доставала из-за пазухи огромный пакет с монетами и вздыхала:

– Опять нам в «Атлантиде» зарплату мелочью дали! Поменяете на крупные?

Сто, двести, пятьсот рублей мелочью – у неё было сколько угодно.

– Хватит врать, – сказала однажды Лолита Башлачёва, – ты не работаешь в «Атлантиде», ты стреляешь деньги в метро.

– А что делать? – невозмутимо ответила Дина. – Брат сломал спину, не хватает на операцию. Нужно шестьсот тысяч, триста уже собрала.

Ещё заходила бабушка Тоня. Однажды мы помогли ей настроить интернет в телефоне, и с тех пор она заходила пополнить счёт и приводила деда – похвалить нас ему. Как-то раз она принесла большую тарелку печенья. Петя взял одно и укусил. Из его рта потянулся длинный седой волос. Выпечку утилизировали.

А ещё был Егор – наглый тощий пацан с красивым глупым лицом и выдающейся нижней губой. Он приходил раз или два в неделю, шатался по салону, задавал дурацкие вопросы и уходил. О покупках и речи не шло. Однажды после визита Егора мы недосчитались смартфона Ikona E-52 – даром что тот был без задней крышки и батарейки. Через пару дней Егор заявился снова – положить себе на счёт тысячу рублей. Был улыбчив.




119. Козырьман


На очередное еженедельное собрание Меркулов пришёл не один. Он представил нам своего нового руководителя (предыдущего, как выяснилось, прикончил апоплексический удар). Перед нами стоял человек типажа Уильяма Дефо, смуглый, в идеально выглаженной рубашке, шерстяном чёрном пальто без единой торчащей ворсинки, чёрных кожаных перчатках, брюках с идеально ровными стрелками и туфлях, подобных которым я не видел никогда раньше. Туфли эти были не просто чёрными – они были цвета космической тьмы, они, подобно антивеществу, поглощали свет, а с ним и частички душ всех, чей взгляд их касался.

Оглядев нас, как замполит оглядывает роту, он сказал, чуть улыбаясь:

– Меня зовут Мстислав Козырьман, я новый заместитель директора по продажам региона Северо-Запад. Сразу же хочу задать всем присутствующим один вопрос. Есть среди вас те, кто не хочет работать в ЗАО ЕБИ?

Козырьман медленно оглядел нас. Все молчали.

– Хорошо. В таком случае знайте: коллективы тех салонов, что в этом месяце не выполнят план, должны будут сами выбрать из своих продавцов одного, которого мы с Андреем переведём в такие ебеня, где в магазин заходят только жертвы маньяков, наркодилеры и люди, без пяти минут пропавшие без вести.

Я вспомнил киберготессу Алису. До чего хороша была. Меркулов чуть опустил голову.

– Вопросы? – разведя перчатками, сказал Козырьман.

– Да, – сказал кто-то. – Когда нам повысят ставки мотивации?

– Кто твой БОТ? – спросил Козырьман.

Из толпы поднялась рука.

– Вашему сотруднику не хватает мотивации, – сказал Козырьман. – Повысьте его личный план вдвое. В конце месяца отчёт мне лично.

– Ещё вопросы?

Все промолчали. Я снова посмотрел на туфли Козырьмана и чуть было не сошёл с ума, но успел вовремя отвести взгляд.

– Хорошо, – сказал Козырьман. – Собрание закончено.

Так начался конец. Меркулов, прежде никогда не беспокоивший нас и почти не появлявшийся в офисах, стал звонить и узнавать о выполнении планов по несколько раз в день, один-два раза в неделю приходил лично. Стал беспокойным и нервным. Отчёты о продажах мы теперь собирали и отправляли не только в конце смены, а трижды в день. Снежным комом росла волокита, ощущалась близость непоправимого. Вскоре Меркулова уволили. В ту ночь умер Гэри Мур.




0.


Когда человек умирает, отключаются 100 триллионов нано-биороботов – клеток. Ни один из этих нано-биороботов не догадывается, что он часть тела. Знаешь ты, что «Не навреди» полезно не только врачам или всё ещё спрашиваешь каждого встречного вегетарианца «А что, помидорам не больно?», 100 триллионов роботов служат тебе. Будь ты учителем ОБЖ, переживающим с классом зомби-апокалипсис, стюардессой, делающей минет второму пилоту, пока первый вышел покурить, депутатом, решившим не воровать в течение трёх дней, чтобы посмотреть, что изменится, 100 триллионов роботов служат тебе. Всемогущество, открывшееся с их помощью, ограничивается лишь всемогуществами окружающих, каждому из которых тоже служат 100 триллионов роботов. Роботы каждого человека имеют один исходник программного обеспечения, вопрос лишь в мастерстве их применения. Человек занимает не так уж много места на Земле. Если все люди соберутся в Тунисе и станут плечом к плечу, то уместятся в пределах государства. Давка, конечно, будет грандиозная, очередь в аэропорт лет на десять. Лучше оставаться распределёнными по планете равномерно. А то ещё сместится центр масс, и улетит человечество с насиженного места под Солнцем.




118. Стратег


Козырьман назначил управляющим сектора Васю Ипатько. Тянущий слова гнусавый молодой человек со стрижкой-ёжиком и маленькими сонными глазками, никогда не слышавший о Джонни Кэше. В первые же выходные Вася устроил корпоратив для БОТов в ресторане «Пьянорама». Заведение было выдержано в стиле деревенского трактира, мы пили водку, закусывали хреном и копчёным салом. После третьей рюмки Ипатько сказал нам:

– Вы когда-нибудь играли в компьютерные стратегии?

Многие ответили утвердительно. Он продолжил:

– Ну вот, жизнь – она… я хуй знает… тоже вроде стратегии. Если всё на одном уровне правильно развиваешь, то выходишь на следующий, врубаетесь?..

Продажи в секторе резко упали. Ипатько звонил мне каждый день, убеждался, что я знаю свой план, напоминал, что его нужно выполнять, но продажи всё равно падали. Нам было плевать. Сначала у нас отобрали зарплату, потом уверенность в завтрашнем дне, теперь Меркулова. Терять было нечего.




117. Прокачка


Отработав месяц, Вася Ипатько впервые съездил на региональное собрание. Вернувшись, объявил, что завтра утром, за час до начала рабочего дня, все руководители должны явиться на внеочередную летучку. Мы собрались в подсобке одного из магазинов.

Все БОТы стоят перед сидящим на стуле Ипатько, он говорит:

– На региональном собрании директор по продажам был в ярости. Он нас прокачал.

Устанавливается недоумение – не все знают, что это значит.

– Как в армии, – говорит Вася. – Заставил приседать. Знаете Дремлюгина?

Мы знаем Дремлюгина. Приятный мужик, управляющий другого сектора.

– Так вот, Дремлюгин после двадцати минут приседаний рыдал, как последняя сучка. С нами сделали это, потому что вы не выполнили планы. И теперь вас ждёт то же самое. Всем сесть!

Не верю глазам. Руководители точек, молодые и психически здоровые юноши и девушки опускаются на корточки. Я остаюсь стоять.

– Тебе нужно отдельное приглашение, Сергей?

– Оно не поможет. Я своё в армии отприседал. И вы, ребята, лучше бы встали. Если так дальше пойдет, то скоро будете бегать кроссы в ОЗК и друг друга табуретами избивать. Удовольствие, скажу я вам, ниже среднего. Ты здесь долго не продержишься, Вася.

Пока БОТы не успели опомниться, Ипатько сказал:

– Встать! Собрание окончено.

Через неделю Васю уволили за махинации.




0.


Кто-то считает, что время – единственная мера всех вещей и вообще единственное, что действительно существует. Кто-то – что времени не существует, и мы сами придумали его вместе со стрелками и жидкими кристаллами. Кто-то – что он сам и есть время, читай, его сознание есть время. Хорошо проводя время, легко навредить другим. Выходит, подлинное искусство жизни – не вредить другим, хорошо проводя время. Есть и следующий уровень – хорошо проводить время, помогая другим тоже хорошо проводить время. Они, в свою очередь, хорошо проводят время, помогая хорошо проводить время тебе. Райские кущи затерялись где-то совсем рядом, но вот беда: не все хотят там быть. Стоит ли кого-то затягивать туда силком?




116. Пастораль


Снег подтаял, на Дыбы стало захаживать вешнее солнце. Место Васи Ипатько заняла приятная девушка Надежда Семистонова. Она следила за выполнением планов, но особо не душила.

От Жан-Поля съехал сосед, и он предложил мне снять его комнату. Я с радостью согласился – хостел надоел хуже горькой редьки. Теперь я жил с Жан-Полем и его девушкой Аннет в двушке у метро Достоевская и музея Федора Михайловича, где петрушечной свежестью благоухает Кузнечный рынок, где южанин стоит на перекрёстке с кипой ночных рубашек и кричит:

– Кому ношнучки?.. По стописят рублей ношнучки!..

После шести месяцев в хостеле обладание личным пространством повергло меня в эйфорию. И каким пространством. У меня была отдельная комната, где, как я и хотел, были Pink Floyd и гашиш. Утром я просыпался от звуков скрипки, доносившихся из соседских окон (играли, как правило, Linkin Park), принимал душ, жарил омлет с грибами на сливочном масле, а после завтрака устраивался у кухонного окна с кофе и сигаретой и обозревал льняного цвета двор-колодец да сияющие в ещё тусклом солнце угловатые волны жестяного океана крыш.

Вечерами Жан-Поль, Аннет или я готовили ужин. Мы никогда не сговаривались, кто и когда будет готовить, но ужин всегда был и всегда был отменным. Будучи исключительным кулинаром, Жан-Поль открыл мне секрет приготовления спагетти болоньезе. Все продукты в холодильнике были общими. Мы жили как одна семья. После ужина курили гашиш через бутылочку – его обычно добывала Аннет. Потом смотрели кино или смеялись над комментариями Жан-Поля к новостям политики.

Близстоящий Владимирский собор с ещё чёрными куполами полнил дни колокольным звоном, нищие же не отходили от ворот его. Однажды я возвращался домой ранним утром и увидел, что по постаменту у собора на отрезке длиной около десяти метров старательно размазано человеческое дерьмо. Это была очередная встреча с Великим Но. Я остановился, закурил.




115. Компас


Мы с Жан-Полем открывали смену, когда пришли зарплатные листы. Я просмотрел цифры и не поверил своим глазам. Наступил момент, когда, будучи управляющим магазина, я получил зарплату вдвое меньше, чем когда был продавцом. А зарплаты продавцов и вовсе стыдно было произнести вслух. Впрочем, Жан-Поль всё понял сам – по выражению моего лица.

– Они имеют нас как хотят, – сказал он.

– Точно, – сказал я.

– Нет, это уже совсем не дело.

– Факт.

– Как дальше-то жить будем, Серёжа?

Тут мне позвонила Надежда и сказала:

– Сергей! Как настрой?

– Надежда, мой компас земной. Настрой боевой.

– Продадим сегодня десять телефонов дороже 5000 рублей?

– Да наверняка.

– А тридцать пять сим-карт?

– Как два пальца об асфальт.

– Огонь! – сказала Надежда.

Я дал отбой и сказал Жан-Полю:

– Добудь канистру бензина и провод, метров пять.

Он кивнул и ушёл, я распечатал ценники, выставил телефоны на витрины и открыл смену.




114. Товар


Жан-Поль вернулся через пару часов с большой коробкой.

– Принимай товар.

– Всё достал?

– Да. Как действуем?

– Выполняем дневной план.

Жан-Поль переоделся, нацепил бэйдж и пошёл в зал. Я сел за компьютер и сформировал новый отчёт. Когда я отправил его, мне снова позвонила Надежда.

– Серёжа, ну почему так мало сим-карт?

– Сам не понимаю. Люди не видят своего счастья, хотя мы суём его им прямо в лицо.

– Что будем делать?

– Может, устроим промо-акцию? Подберём красивые номера, вынесем на улицу столы и будем торговать.

– Сергей, это просто отличная идея! Сейчас напишу всему сектору, чтобы сделали то же. Как назовём акцию? «Нумизмат»?.. «Нумерология»?.. Придумала! «Счастливый номер Слевина»! Знаешь, фильм такой?..

– Знаю, – сказал я. – Жжёшь, Надежда.

Повесив трубку, я сказал Жан-Полю:

– Давай выносить стол.

– Ты серьёзно?

– Разумеется.

– И красивые номера будем выбирать?

– В жизни не видел некрасивых номеров. Возьмём любые.




113. Акция


Мы вынесли стол и разложили на нём симки. Люди ходили мимо. Им было плевать. Когда человеку нужна сим-карта, он идёт и покупает сим-карту. Когда она ему не нужна, он идёт по своим делам. Он идёт купить пару кило мяса. Она идёт в маникюрный салон. Он идёт в магазин спортивной обуви. Она идёт в звукозаписывающую студию, потому что она теперь участник поющего go-go-дуэта. Он едет в торговый центр за новой аудиосистемой и ковриком для ванной. Она идёт купить роллы «Филадельфия» и три литра живого пива. Он идёт трахать чужую жену, не зная, что её муж уже всё знает и поджидает его. Она идёт менять доллары на евро. Не нужны им сим-карты.

Мы с Жан-Полем стояли и курили, глядя на всех этих людей, на то, как ребята из салонов через дорогу, чертыхаясь, вытаскивают на улицу столы и высыпают на них горы сим-карт, и предлагают их проходящим мимо незнакомцам, которым плевать, и дети перебегают дорогу в неположенном месте, а дебелый полицейский ловит их и грозит тюрьмой, и трамваи ездят, дребезжа, звеня, скрежеща, треща, стуча – всё это сразу.

Докурив, я оставил Жан-Поля, вернулся в магазин и открыл коробку, которую он принёс. Там были пластиковая канистра с бензином и моток провода в тканевой оплётке. Дверь открылась, и в салон вошёл человек. Его габариты примерно соответствовали размеру двери, в которую он вошёл. На вид ему было за тридцать пять. Короткая стрижка, пластиковые тёмные очки, на мускулистой шее расплывчатая татуировка в виде коловрата и ещё одна тату на правой руке, покрывающая фаланги навроде кастета.

Незнакомец снимает очки и смотрит на меня. Правый его глаз затянут бельмом, а левый глядит так, будто он всё про меня знает: каждую деталь моего прошлого, каждый грех, каждую мысль, намерение и страх. Вместе с тем он смотрит очень спокойно и просто, но я сразу понимаю, что это кто угодно, только не покупатель, и пришёл он сюда точно не за тем, чтобы взять Адам в кредит. Собрав волю в кулак, говорю:

– Здравствуйте.

– Привет, – отвечает он хриплым басом. – Ты знаешь, кто я?

– Нет.

– Меня зовут Тимур Убоев.

Да чтоб тебя.

– Вы… Молотильня?

– Выходит, знаешь. Это сэкономит нам время.

Кошусь на окно. Жан-Поль курит, глядит в экран телефона и смеётся.

– Слушай внимательно, – говорит Молотильня. – Сейчас ты откроешь кассу и отдашь мне все бумажные деньги, что там есть. Тогда с тобой ничего не случится. НО! Если попытаешься нажать тревожную кнопку, вон ту, что у тебя на брелоке, то я начну бить тебя по голове. Сильно. Примерно минуту. Затем, если успею, обоссу. Когда прибегут охранники, я их вырублю, обоссу тебя в случае, если не успел раньше, заберу деньги и уйду. Ты всё уловил?

– Да.

– Действуй.

Я подошёл к кассе и сказал:

– Есть проблема.

– Излагай.

– Программа устроена так, что касса открывается, только когда пробиваешь товар.

Это было правдой. Молотильня приподнял бровь и с усмешкой сказал:

– Хочешь сказать, я должен что-нибудь купить?

– Иначе не откроется.

Молотильня смотрит на витрину с аксессуарами за моей спиной.

– Может, сим-карту? – говорю я. – Есть очень красивый номер. В ломбарде все ахнут.

Молотильня смеётся и говорит:

– Лучше плёнку для экрана.

Достаю плёнку, сканирую штрих-код.

– С вас 399 рублей.

– Сочтёмся.

Пробиваю чек, касса открывается, собираю все бумажные деньги, что-то около пятидесяти тысяч, кладу их в фирменный пакет, бросаю туда же защитную плёнку и тяну Молотильне со словами:

– Спасибо за покупку, ждём вас снова.

Молотильня вновь смеётся, берёт пакет, и говорит:

– Приятно иметь дело с умным человеком.

– Вы не против, если я вызову полицию, когда вы уйдёте?

– Моего благословения ты не получишь. Но я понимаю, что это неизбежно, ведь иначе дело повесят на тебя.

– Приятно иметь дело с умным человеком.

Молотильня надевает тёмные очки и идёт к выходу. Открыв дверь, он поворачивается ко мне со словами:

– И вот ещё что. Не искал бы ты Великое Но. Оно не для тебя.

Я оторопел.

– Что вы знаете о Великом Но?

– Послушай мой совет. Сегодня ты легко отделался, но если не остановишься, то на моё место придёт другой. Будет гораздо хуже.

Молотильня покинул «Телефокус».




0.


У твоей гримёрки страж о трёх головах – Страх ему имя. Страх заставляет людей взвешивать свои действия, продолжать трястись в седле, когда тела бесстрашных уже касаются перин, и забываются они сном. Без страха люди умерли бы, не успев стать людьми. Страх заставляет бояться, но стоит ли бояться его самого? Страх мог бы растерзать нас в клочки, если бы ему это было нужно, так, может, ему нужно что-то другое? Страх – основа того, что ты не сделаешь. Сметана на бананах, молоко на губах, мы любим кого-то, а нас любит страх.




112. Пюре


Я позвонил Надежде и рассказал, что произошло. Жан-Поль заскучал на улице и вернулся в салон, я и ему рассказал. Когда он пришёл в себя, я вручил ему коробку с канистрой и проводом и велел куда-нибудь унести – скоро прибудет полиция.

В салон набились полицейские и люди из службы безопасности ЗАО ЕБИ, я повторил историю для них. Прибежали БОТы соседних магазинов, я и им обрисовал картину. Так продолжалось до позднего вечера. Все разошлись, настало время закрываться.

Жан-Поль притащил коробку назад. Мы закрыли дверь, опустили роллставни, собрали трубки подороже – девять штук, а остальные, как обычно на ночь, сложили в коробку из-под принтера, не забыв проложить их поролоном, чтобы не поцарапались. Мы отключили электричество, разлили на полу бензин, поместили в него концы провода и замкнули провод на датчик движения. Перед датчиком разместили включенный телефон, восстановили подачу энергии, поставили магазин на сигнализацию и вышли на улицу. Я позвонил в охрану.

– 072 встал на сигнализацию?

– Стоит как вкопанный.

Мы сели на метро и поехали домой. Аннет приготовила на ужин гороховый суп и картофельное пюре с запечённой в сметане говядиной. Ещё у нас было немного арбуза и ром с колой. Мы ели, пили, слушали Van Halen, Pearl Jam и Kiss по Иннер. Радио. В полночь я позвонил на оставленный в салоне телефон, немного послушал гудки и повесил трубку. Через десять минут позвонил ещё раз, услышал «абонент находится вне зоны действия», и лёг спать.




111. Утром


Назавтра смену должны были открывать я и Петя. Когда я приехал, Петя стоял и курил, глядя на схлопнувшийся чёрный остов «Телефокуса». Всё сгорело дотла, было даже лучше, чем я ожидал. Рядом с ещё коптящим пожарищем как ни в чём не бывало раскладывал свой лоток Рахматулло. Заметив нас с Петей, он помахал рукой и засмеялся.

– Вчера пришли зарплатные листы, – сказал я Пете. – Тебе бы они не понравились.

– Ваша работа? – Петя кивает на руины салона.

– Наша работа закончена. Я увольняюсь. Жан-Поль тоже.

– Тогда и я.

– Чем займёшься?

– Вернусь в Иркутск. Там Death Metal более востребован.

К нам подошла Лолита Башлачёва.

– Лола! А ты что тут делаешь? У тебя же выходной.

– Хотела забрать свои туфли, снести в ремонт. Но теперь вижу, что проще будет купить новые.

– Мы все увольняемся.

– Пожалуй, и я.

Я позвонил Надежде.

– Надежда, «Телефокус» сгорел.

– Знаю, мне позвонили, когда сработала пожарная сигнализация.

– У нас была пожарная сигнализация?

– Разумеется.

– Что ж тогда не потушили?

– Пока ехали, уже ничего не осталось. Салон-то картонный был.

– Причину возгорания установили?

– Говорят, неисправная проводка. Но я всё думаю, может, это Молотильня?

– Как знать, Надежда, может быть, и Молотильня. Мы все увольняемся.

– И правильно! В жопу зло! Я тоже!

Мы с Петей и Лолитой пошли в офис «Глюкофон» через дорогу, где работала Жанна, попросили у неё три листа бумаги и написали заявления на увольнение. Жанна отсканировала их и направила руководству.

– А я говорила, – сказала Жанна. – Это место проклято.

– А здесь, через дорогу, тебе лучше?

– Да не так чтобы.

– Так увольняйся с нами. Соберём рок-группу.

– Нет, – сказала Жанна, – я всё же останусь.

– Но почему? Ты ведь ненавидишь это место! Улица Роз сводит тебя с ума!

Жанна посмотрела на меня так, будто проводила беглый спектральный анализ моей души.

– Правда не понимаешь?

– Не понимаю.

– Кто-то должен остаться, чтобы вы могли уйти.

Я зашёл за ресепшн и обнял Жанну. С того дня я больше никогда её не видел.




110. MOZART


Мы с Жан-Полем продали в интернете телефоны, вынесенные из офиса, это дало нам фору в отношении финансов. Ещё, чтобы подстраховаться на время поиска новой работы, мы заказали себе кредитные карты, Жан-Поль – в Русском Сизифе, я – в Зверьбанке России. Я твёрдо решил, что теперь найду работу, связанную с музыкой. Вскоре мне попалась вакансия певца в ночном клубе MOZART. Я записался на прослушивание.

Клуб на Лиговском 50. На вывеске голая неоновая девица со стрижкой каре скрывает груди париком Моцарта. Меня тормозит головорез в костюме-тройке.

– Вы к кому?

– На прослушивание.

Детина ведёт меня в зал и передаёт мадам, похожей на ту, что на вывеске, только вместо парика она носит короткое чёрное платье с косым вырезом, а на шее – золотую цепь с кулоном-рапаном.

– Ты, наверное, Сергей, – говорит она, источая концентрированный аромат лилии. – Я Кристина, арт-директор. Забирайся на стойку.

Встаю на барный стул и ступаю на широкую, хорошо освещённую барную стойку из камня цвета слоновой кости, идущую через весь зал. Кристина удаляется в дымный полумрак, где высится VIP-ложа. Иду по стойке и вижу на фоне светящихся полок с бутылками тасующего игральные карты ангела. Очаровательная платиновая блондинка в тугом белом корсете и с пушистыми крыльями за спиной, улыбается, как Дебби Харри.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=63460972) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения